Тринадцатая рота - Николай Бораненков

Цаплин покачал головой:

— Ай какая жестокость! Семь пуль в одного. Будто одной не хватило б…

Тетка сыщика Кути, приняв иронию за сочувствие, вздохнула:

— Ах, если б одна. Бог дал бы, выжил. Он таким сильным был, таким здоровым. В двух тюрьмах сидел и в двух руками выломал решетки. А какой умница был! Какой даровитый!

— Неужели? А-я-яй! — закачал головой Цаплин.

— Ни столечки не вру, ваше сиятельство. Кутенька был необычайно талантлив. Он все схватывал на лету. Решительно все. За два месяца выучил двадцать семь немецких слов. Вы представляете? Двадцать семь!

— Да, да. Я понимаю, — поддакивал Цаплин, а сам, глядя на ошалевшую благодетельницу укокошенного Кути, думал: "Дура. Набитая мякинной трухой дура. Мешок бы тебе на голову, да в прорубь вслед за Кутей".

— А как он говорил по-немецки! Как говорил! — заламывая в горе пальцы, продолжала рассказывать дама. — Как скажет, бывало, «Брутер-мутер» или "Хынды хох!", так и хотелось воскликнуть: "Кутенька! Да тебе же только в Германии жить, в фюрерах ходить!" В кармане у него записку нашли. Завещание. Как чувствовал, что убьют. Просил, если что, похоронить по-церковному, с попом. А у вас в рекламе сказано, что "одиночек не отпеваем".

— Да, мадам, заявки на одиночек не принимаем, — подтвердил Цаплин. — Ведем только оптовый отпев, всех сразу. Но ради вас, мадам, ради такого случая…

— Спасибо. Пардон. Битте-дритте вам, — подхватилась, кланяясь, дама.

— Мерси. Не стоит, мадам. Простите, вы не уплатили пошлину.

— Ах, извините. Забыла. В волнении. — Дама щелкнула замком сумочки. Сколько я вам обязана?

— Недорого, мадам. Таких людей, как ваш Кутя, наша фирма отпевает дешево. Семьсот марок с протянутых ног.

Дама отсчитала деньги. Цаплин сунул их в сейф, поклонился:

— С прискорбием, до свидания. Пухом могила вашему племянничку, мадам.

В это время перед столиком уселся еще один претендент на дешевую могилу длинный, жилистый старик с холеным лицом, чисто выбритым и зашпаклеванным пудрой. На коленях он держал авоську, туго набитую рваными клочьями черного пальто.

— Чего изволите? — обратился Цаплин.

— Я управляющий барона Брюнтера-Грюнтера, пан Спичка, — начал старик, зашпаклеванный пудрой. — Точнее, покойного барона.

— Его длина, ширина? — без лишних расспросов сразу же начал заполнять бланк Цаплин.

— Тонкий, не слишком высокий. Аршина два с половиной, не более. Но, видите ли…

— Все видим, уважаемый, все понимаем. Он у вас убит, повешен, пристукнут или собственной смертью?

— Ни то, ни другое и ни третье.

— Простите, не понимаю.

— Дозвольте — объясню?

— Сделайте одолжение.

— С бароном произошла неслыханная, невероятная трагедия. Он погиб страшной, мучительной смертью.

— И какой же, осмелюсь вас спросить?

— Его, несчастного, заели кошки и собаки.

— Кошки и собаки? Да что вы говорите?! Это неслыханно. Ну, я понимаю — на барона напали волки, на худой конец голодные лисицы, но чтоб кошки…

— Да, но, к сожалению, это так, — вздохнул пан Спичка. — Его именно загрызли эти мерзкие кошки и собаки. Цаплин весь подался вперед:

— И как же… как же это они его? При каких обстоятельствах случилась эта страшная трагедия?

— Видите ли, господин начальник, этой трагедии могло и не быть, если бы покойный барон не был таким упрямым. К тому ж еще и склероз. В последнее время барон часто забывался. То оставит в туалете подтяжку, то спутает декабрь с маем и выбежит на улицу, как малое дитя, раздетым… Но это к слову, так сказать, пролог к трагедии, а все началось с налога. По приезде в свое новое имение вздумалось барону собрать налог за кошек и собак. Пятнадцать рублей за кошку и двадцать пять — за собаку, а денег у жителей нет. А возможно, и саботажничали, не платили. И тогда барон приказал конфисковать у неплательщиков всех кошек и собак и не возвращать их до тех пор, пока не принесут налог. И вот в один прекрасный день на дворе барона появилось ни много ни мало, а триста двадцать кошек и четыреста семьдесят пять собак! Поднялся невообразимый лай и мяв. Собаки кинулись на кошек, кошки — на собак. Я заткнул уши ватой, упал на колени перед бароном: "Ваше благородие! Опомнитесь. Что вы делаете? Выпустите эту свору. Они погубят нас. Мы все сойдем с ума". Но где там. Барон и слушать не стал. Деньги занимали его. По пятнадцать рублей с кошки и двадцать пять с собаки. Он ждал плату два дня, три… а на четвертый, забыв, что во дворе доведенная до озверения свора, барон вышел на крыльцо — и конец. Царство ему небесное! Даже костей не собрали. Остались только вот клочья от пальто.

— Да-а, — произнес Цаплин. — Вот это история! Из всех историй — история.

— Ах, и не говорите! Грустнее и глупее и быть не может. Принес вот клочья. Нельзя ли их отпеть? Вместо барона.

— Какой веры был ваш барон?

— Католической. С давних лет католик. Цаплин развел руками:

— С радостью бы отпели, но увы! У нас православный священник. Низко кланяюсь.

Пан Спичка, бережно неся останки пальто, вышел. Цаплин позвонил Гуляйбабке:

— Имею честь сообщить вам «горькую» новость: голодными кошками и собаками съеден его превосходительство барон Грюнтер-Брюнтер.

14. НОЧНЫЕ ТАКТИЧЕСКИЕ ЗАНЯТИЯ, ИЛИ КАК ГУЛЯЙБАБКА ЗАКАЛЯЛ ПОЛИЦАЕВ

Мороз не играет в политику. Бродяга мороз нейтрален. Какое ему дело до того, что в снегах под Москвой замерзает по-летнему одетая армия фюрера, что каким-то курсантам-полицаям надо выходить в тонких шинелишках и хромовых сапогах в чистое поле на тактическое занятие. Он крепчает — и баста. Трещит в заборах, стенах домов — и крышка. А ночью под святую Николу так завернул, что окна гостиницы, где жил Гуляйбабка, покрылись вязью толщиной в палец.

С трудом отдышав на стекле дырку, Гуляйбабка глянул на улицу и присвистнул:

— Э-э! Да сегодня, поди, градусов под тридцать.

— Возьмите, сударь, побольше. Воробей мерзнет на лету, — сказал Прохор, одетый по-дорожному — в армяк с капюшоном. — Возок еле отодрал. Как электросваркой прихватило. Боюсь, как бы вас в полушубке не продуло.

— Не забывайте, Прохор Силыч, что солдат без закалки равен курице в мороз. Потерпим. Ради побед доблестной полиции все перенесем. Крепкий мороз мне как раз и нужен. Я, как невесту, его ждал.

Прохор, кряхтя, натянул овчинные рукавицы:

— Значит, едем все ж?

— Да, поехали.

…Природа создала вокруг Смоленска высоты для красы, посевов льна и катания ребятни. Фюрер приспособил их для войны. На одной высоте поставил зенитки, на другой — доты с амбразурами на восток, на третьих — кладбища для солдат. И Гуляйбабке пришлось довольно-таки долго искать место, где б можно было провести занятие с выпускным курсом полицаев. Наконец это место было найдено, и, между прочим, для боевой закалки превосходное. Высота не имела на себе ни куста, ни деревца и продувалась со всех сторон. Леденящий жилы ветер, смешанный с землей и снегом, свистел, сбивая с ног, задирал полы черных полицейских шинелей, как хвосты у кур. Бедные защитники "нового порядка", пританцовывая, не знали, куда им укрыться. Они поворачивались туда-сюда, по ветер дул отовсюду.

— Кончай разминку! Ста-но-вись! — прокричал посиневший, как баклажан, одноглазый щеголь — начальник курса, натянувший на себя не по плечу кожаную тужурку и в кубанке, заломленной на повязанный глаз.

Тридцать пять курсантов, вооруженных винтовками и одним тяжелым пулеметом, послушно вытянулись в две шеренги лицом к возку.

— Смирн-на-а! Равне-ние-е направо! — лихо скомандовал начальник курса и, вскинув обнаженную саблю под салют, печатая шаг, двинулся к возку.

С заднего сиденья возка, застланного ковром, поднялся с планшетом в руке готовый к приему рапорта Гуляйбабка.

— Господин начальник! — отдав салют саблей, начал рапорт одноглазый. Третья рота школы полицейских на тактическое занятие построена. Начальник курса лейтенант Закукаречкин!

— Вольно! — махнул перчаткой Гуляйбабка. — Можно погреться, потанцевать. Впрочем, отставить! Вы уже и так танцуете здесь битый час. Приступим к занятию. Тема занятия: "Победоносное наступление роты полицаев на оборону в панике отступающих партизан". Цель занятия: дать вам, господа, навыки боя и закалить вас для ведения операций в более сложных зимних условиях. Занятия продлятся сутки. Одни лишь сутки, господа, а там вас ждет шикарный выпускной обед с французским ромом, традиционные германские сосиски с вареной капустой и чудная ночь в публичном доме с милыми красотками из кабаре «Алям-тратам»!

Обещанные французский ром, сосиски с капустой и публичный дом мало подействовали на кучку бывших бандитов, воров и прочих тюремщиков, подавшихся в полицию. Им нужна была более весомая приманка. И Гуляйбабка тут же бросил ее: