Два мира - Эльза Вернер

Траудль разговаривала со стоявшим рядом с ней Гофштетером, читая ему нравоучение, не производившее, к сожалению, особенного впечатления. Маленькая златокудрая Труда превратилась в очень энергичную женщину, командовавшую всем домом, причем ферма и ее обитатели чувствовали себя под ее началом очень неплохо.

— Я прошу тебя быть повежливее, — закончила она свою речь, — графиня Алиса — наша гостья и дочь Морленда, которому мы многим обязаны. Ты это отлично знаешь.

— Но ведь я делаю все, что требуется, — проворчал Гофштетер, — я всегда здороваюсь с ней как следует.

— Но зато с каким угрюмым видом, совсем по-медвежьи! И при первом ее появлении ты немедленно исчезаешь. Неужели, по-твоему, она этого не замечает?

— Нет, не замечает, потому что для графини наш брат совершенно не существует, и, прослужив верой и правдой своим господам целых тридцать лет, все-таки останешься в ее глазах слугой и больше никем. Державный властелин, мистер Морленд, поступает точно так же, а еще называет себя свободным американцем и хвалится демократическими убеждениями. Черт бы побрал всю эту чванливую компанию!

Траудль смутилась, потому что в этих словах была большая доля правды. В доме Гунтрамов Гофштетер пользовался всеми правами семьянина, и с ним обращались как с дядюшкой, но для графини он оставался прежним лесником, и она не обращала на него внимания. Труда все же неодобрительно отнеслась к словам старика и сказала с укором:

— Это отвратительно! И не стыдно тебе, Гофштетер?

— Чего мне стыдиться. Я еще в «Совином гнезде» говорил вам, что графине нужен человек, который хорошенько прибрал бы ее к рукам. Бедный граф Бертольд не сумел сделать этого, да и Залек тоже вряд ли справится, хотя в настоящее время с ним обращаются поразительно милостиво. Слишком уж он покорный слуга, а этого графиня не выносит. Ей нужен человек, который бы ею командовал и не интересовался бы ее деньгами, одним словом такой, который вполне подчинил бы ее себе. Боже великий, если бы мне только дожить до этого! Мне кажется, я с радостью стал бы вверх ногами.

В этот момент в саду показались Гунтрам и Зигварт, и мальчики кинулись к ним.

— Где вы были все утро? — спросила их молодая хозяйка. — В лесу?

— Нет, мы осматривали маисовые[4] поля и другие посевы. Я проникаюсь все большим уважением к Адальберту и к вам, дядя Гофштетер, — сказал Герман. — Если будет так продолжаться, то к тому времени как дети подрастут, ваша ферма будет представлять целое состояние. Тогда вы передадите хозяйство им, а сами будете жить на проценты.

— Дай Бог, чтобы так было! — весело сказал Адальберт. — А пока надо усиленно работать. Я надеюсь, Герман, вскорости уплатить тебе остальную часть своего долга.

— Если тебе уж так не терпится, то пожалуй, хоть мне эти деньги не нужны.

— Вполне верю. Музей принес тебе изрядную сумму, да, кроме этого, сколько ты еще заработал проектами и планами. Но где же графиня? Все еще не вернулась с охоты?

— Они хотели вернуться к обеду, — ответила Траудль, — но Залек, наверное, опять начал разыскивать всевозможные следы. У него прирожденная страсть к охоте.

— Ну, тут дело, кажется, не в этой страсти, — шутливо заметил Адальберт. — Ему хочется подстрелить отличную дичь, но она нелегкая добыча. Впрочем, кажется, счастье наконец улыбнется ему.

— Я не понимаю Алисы, — задумчиво сказала Траудль. — Когда она была у нас в последний раз, Залек был уже здесь и часто провожал ее на охоту. Он хороший охотник, и ей было очень удобно иметь его своим компаньоном, но вообще она казалась равнодушной и недоступной, а теперь обращается с ним так, что у него поневоле рождаются разные смелые надежды.

— Я, право, не обратил на это особенного внимания, впрочем, не думаю, чтобы мистер Морленд одобрил подобную партию.

— Морленд прежде всего хочет, чтобы его дочь снова вышла замуж, желает этого давно, — заметил Гунтрам. — Что будет с его громадным состоянием, если Алиса останется вдовой и бездетной? Он, конечно, метит на первых европейских аристократов, но если Алиса серьезно захочет чего-нибудь, то он уступит ей. Она привыкла настаивать не только на своих желаниях, но и на своих капризах. В конце концов Залек тоже из старинного дворянского рода. Она поменяет графский титул на баронский, а Дитрих в качестве владельца равенсбергских поместий будет играть более выдающуюся роль, чем Бертольд. Во всей этой истории я не вижу ничего невероятного.

Зигварту, по-видимому, наскучил этот разговор. Он вдруг встал и коротко сказал:

— Пойдемте к детям, дядя Гофштетер!

Последний с готовностью согласился.

— Вам придется волей-неволей привыкнуть к этому, — насмешливо проговорил он, идя рядом с Зигвартом. — У нас все вращается около графини, когда она здесь, у них нет других интересов и других разговоров. Она здесь всем распоряжается.

— И кончит тем, что остановит свой выбор на счастливом рыцаре, который торопится ковать железо, пока горячо. Его спекуляция удастся ему.

— Может быть. Вот и вы, Герман, избегаете ее. Я это отлично заметил, и мне кажется, что она гневается на вас за это. Мы с вами не позволим собой командовать. Мы мужчины и не способны гнуть шею, но ведь нас только двое и есть.

Герман не ответил, потому что дети полностью завладели его вниманием.

Между тем по лесной дорожке, проложенной к ферме из участка, купленного Морлендом для охоты, ехали верхом графиня Алиса со своим спутником. Великолепные верховые лошади шли шагом, а на некотором расстоянии за ними следовали берейтор и негр с трофеями. Залек очень выигрывал на лошади. Он был смелым наездником и явно наслаждался, сидя на благородном животном, повиновавшемся малейшему движению повода. Он говорил о своих семейных обстоятельствах с такой откровенностью, которая казалась несколько удивительной при его обычной замкнутости.

— Да, моему брату тоже выпала нелегкая доля. Он не мог удержать за собой родовое имение и не имел права продать его, оно было майоратом и потому было отдано под опеку. Ему предоставили право жительства в Роткирхене и назначили небольшую пожизненную ренту, которой едва хватает ему и его семье на самое необходимое. Он сидит в имении, где был прежде полновластным господином, смотрит, как хозяйничает управляющий, ставленник его кредиторов, и молчит. Его сын получит когда-нибудь майорат, но сам он вряд ли доживет до того времени, когда долги будут погашены.

Казалось, Алиса слушала его с некоторым интересом и вдруг спросила:

— Это и вам стоило военной карьеры?

— Конечно! Я полностью зависел от брата, а когда он разорился, то и я вместе с ним вылетел в трубу. Гунтрам оказался счастливее меня, у него нашлись друзья и покровители, и он мог с честью и по своей воле уйти из полка, а меня на это вынудили. Я не мог больше оставаться на родине и отправился на чужбину, «на горе и нищету», как говаривалось в старину, и на себе испытал, что в этих словах есть большая доля правды.