Миф «Ледокола»: Накануне войны - Габриэль Городецкий

Отбрасывались любые факты, противоречившие этой концепции. Например, когда стало известно, что Геринг направил своему близкому другу — шведскому бизнесмену сообщение, которое, как казалось, содержало информацию о том, что около 15 июня Германия нападет на Россию, Иден отмел эту информацию, заметив, «что на 15 июня намекали столь часто, что это становится подозрительным». Подобные сообщения от Криппса, после его встречи с советским послом в Стокгольме Коллонтай, не были восприняты на том основании, что «отрицание мадам Коллонтай ее осведомленности о политических разговорах еще ничего не значит»8.

31 мая оценки были несколько изменены. По-прежнему ожидалось что Германия станет использовать свои недавние военные успехи и укреплять свое положение на Ближнем Востоке. Однако уже не считалось немыслимым, что Германия станет «навязывать свои требования к Советскому Союзу путем угрозы применения силы, которая [могла бы] немедленно перейти в действия»9. И даже после того, как была, наконец, окончательно осознана вероятность вторжения, в Форин оффис это истолковали так: самые последние разведывательные данные о военных передвижениях и т. п. со всей определенностью указывают на окончательные немецкие приготовления для вторжения на советскую территорию; другими словами, они указывают на намерения Германии выдвинуть такие далеко идущие требования к Сталину, что ему придется либо воевать, либо согласиться на «Мюнхен»10.

Даже 15 июня английский поверенный в делах в Москве расценил сообщение ТАСС, в котором отрицались враждебные намерения Германии, как попытку подготовить общественное мнение к тому потрясению, которым стало бы новое германо-советское соглашение11.

Сарджент настойчиво продолжал свои усилия. Через два дня он представил новый документ, в котором изложил свои взгляды более четко и содержательно. Дезинформация, которую он хотел использовать против России, основывалась на следующих посылках:

Гесс считает себя хранителем истинной и первоначальной нацистской доктрины, фундаментальные положения которой определяют целью нацизма спасение Германии и Европы от большевизма; к настоящему времени оппортунисты, позднее вступившие в партию, и армия убедили Гитлера попытаться достичь такого урегулирования с Советским Союзом, которое бы даже превратило его в полноправного партнера держав оси; Гесс не мог этого вынести, и в этом причина его прилета в Англию.

Если бы эта версия была результативно подброшена Сталину, он должен был обязательно поверить, что Гитлер заманивает его в орбиту Германии только с целью получить опору в России. А когда Гитлер усилит свои позиции, он затем попытается свергнуть Сталина и таким путем умиротворить наиболее экстремистские элементы в своей партии. Решение о том, продвигать ли эту версию, было англичанами отложено. Однако, это сделали не из-за возможных последствий для русских, а потому, что Кадоган просто-напросто боялся того, что о ней могут узнать немцы — а их он все еще хотел держать в догадках. Меньше энтузиазма проявлял Иден, поскольку он предвидел, что дезинформация действительно могла бы подтолкнуть русских еще энергичнее стремиться к достижению соглашения с немцами, как только они узнали бы, что Гитлер склонен к переговорам.

Изучение материалов допросов Гесса, проведенных к тому моменту, привело Кадогана к безрадостной мысли, что Гесс пока что так и не сообщил никакой ценной информации. И тем не менее правительство, очевидно, не «желало создать впечатление, что он ничего путного не говорит!» Для того, чтобы использовать Гесса против русских путем периодической публикации отрывочных дезинформационных сообщений, исключительно важно было координировать пропагандистскую деятельность. Батлер жаловался, что он проводит другую линию — он последовательно стремился убедить Майского в том, что Англия будет продолжать военные усилия. Сардженту, у которого руки чесались что-то предпринять, пришла в голову мысль, что лучше всего обмануть русских можно было бы, использовав «какой-нибудь подпольный канал». Кадоган с энтузиазмом одобрил эту идею при условии, что «русских не чересчур напугают!» Он, очевидно, имел в виду германо-советский военный союз, которого столь опасались13.

Решение ввести русских в заблуждение о миссии Гесса следует рассматривать в контексте убежденности Форин оффис в том, что германо-советские переговоры вот-вот будут успешно завершены и поэтому их любой ценой необходимо сорвать. 23 мая Форин оффис окончательно утвердил директиву для МИ-6: «использовать инцидент с Гессом через заграничные нелегальные каналы». Директиву одобрили как «ясное предупреждение советскому правительству остерегаться нынешних предложений Гитлера о сотрудничестве и дружбе». Однако в Москве она только усилит подозрения относительно перспективы англо-германского мира и будет расценена как попытка Англии вбить клин между Россией и Германией. Слухи распространялись каналами, предложенными Сарджентом. Смысл их, в конечном итоге, был тот же, что у предупреждения Черчилля и угроз, с которыми Криппс выступал в Москве. Русских предупреждали, что если они уступят требованиям Германии, то выгоды от соглашения достанутся Гитлеру; в конечном же итоге русским придется воевать в одиночку. Таким образом, указания проводить операцию по использованию инцидента с Гессом в целях дезинформации были отданы, Кавендиш Бентинк, председатель Объединенного комитета по разведке, взял на себя ясное обязательство: «Спецотдел 2, в сотрудничестве со спецотделом 1, предпримут меры к тому, чтобы вышеназванные слухи достигли советских ушей тотчас же… Мы, несомненно, получим возможность, как обычно, ознакомиться с отдельными «шептунами» перед тем, как они начнут действовать».

23 мая директива об использовании дела Гесса была направлена в английские посольства в Стокгольме, Нью-Йорке и Стамбуле; информация была «предназначена только для России; для распространения через каналы, ведущие прямо к советским представителям». Независимо от этого распространялись слухи по другим каналам, при соблюдении координации с основными положениями, определенными в директиве. Сомнения, которые имелись по вопросу результативности подобных мер и возможных отрицательных результатов, к которым они могут привести в Москве, были отметены, возобладало желание запустить как можно больше «слухов»14.

Отдел политической разведки Форин оффис также считал, что дело Гесса не используется должным образом для получения реальных результатов. Он настойчиво предлагал извлечь как можно больше из антибольшевистской настроенности Гесса. Перед Форин оффис встал вопрос, что делать: продолжить только что запущенную кампанию слухов, или по официальным каналам сообщить русским истинную информацию о Гессе. Взяли верх взгляды Идена и Кадогана. Несмотря на попытки Даффа Купера обсудить вопрос на уровне министров, кампания слухов было продолжена15.

Эта версия распространилась мгновенно. В зале приемов Форин оффис лично Иденом был проведен инструктаж для руководящих представителей английских газет. Он заявил газетчикам: «Гесс был очень откровенен о своей миссии. И эта миссия указывает на то, что в руководстве Германии имеется раскол». Представитель влиятельной газеты «Таймс» после этого инструктажа был убежден, что Гесс пытался «доставить план мира» и был официально уполномочен Гитлером на это. Такие взгляды получили широкое хождение в Лондоне16. К 10 июня, как раз в те дни, когда Саймон беседовал с Гессом, дезинформация уже не ограничивалась «слухами». Иден ввел в заблуждение Майского, заставив его поверить, что «Гесс бежал из Германии в виду ссоры не с самим Гитлером, а с некоторыми окружающими его высокими персонами, вроде Риббентропа и Гиммлера»17. Получив такую информацию в Москве, Сталин мог понять ее двояко, причем каждая из версий приводила к катастрофическим последствиям. Если информация была истинной, то его линия на умиротворение с немцами была правильной. Если же англичане пытались втянуть его в войну, то и в этом случае его бдительность была оправданной.

Не успела «кампания слухов» начаться, как Криппс, которого не известили о незначительности информации, полученной от Гесса на допросах, также проявил горячее желание использовать дело Гесса. Будучи блестящим аналитиком и наблюдателем, он не умел выбирать правильную линию поведения, его действия часто были суетливыми и импульсивными. В телеграмме Идену он писал: «Я сохраняю достаточно надежд на то, что Советское правительство не пойдет на такие уступки, которые кардинально повлияют на его подготовленность или приготовления к войне, так как я уверен, что у них нет иллюзий относительно основных намерений Германии в том, что касается их; я уверен, что они преисполнены решимости сопротивляться в тех случаях, когда, по их собственной оценке, они должны сопротивляться или погибнуть». Криппс был убежден, что «из-за очевидного нежелания Советского правительства вести в настоящее время войну с Германией «оно должно испытывать очень большой соблазн» вести дело чересчур тонко». Криппс поэтому считал, что действия Советского правительства в таких случаях будут зависеть от его анализа соотношения сил Англии и Германии. Он выразил надежду на использование полученной от Гесса информации для того, чтобы «оказывать воздействие на решения Советского правительства в критический момент и, что особенно важно, убеждать их не сосредоточивать внимание на внешних факторах, упомянутых выше, другими словами, внушить им, что сейчас у них есть опора, а вот позже ее может и не оказаться»18.