Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни - Монах Лазарь (Афанасьев)

На пути пять раз совершалась лития: между келлиями старцев, у скитских Святых врат, возле гостиницы, у северных врат обители и возле Введенского собора. Обедню служил отец игумен (вскоре архимандрит) Исаакий с четырьмя иеромонахами. Похоронили о. Феодора близ могил его тещи – м. Афанасии (Варвары Львовны Мартемьяновой) и невестки – Александры Николаевны Ключаревой. На погребении о. Феодора были о. настоятель и 14 иеромонахов. Присутствовавший здесь обер-прокурор Синода граф Александр Петрович Толстой (перед отъездом за границу для лечения приехавший помолиться в любимой им Оптиной) сказал, увидя, как хоронят о. Феодора: «Монашеские похороны торжественнее царских».

Месяца за два до кончины о. Феодора старец Амвросий приехал в Шамордино навестить м. Амвросию с внучками и посмотреть местность. Автор Жизнеописания о. Амвросия архимандрит Агапит (Беловидов) – тогда, в 1872 году, постриженный вместе с будущим старцем о. Иосифом в мантию – пишет, что старец Амвросий, приехав, «тут же благословил м. Амвросию построить новый корпус для сестер-послушниц (бывших ее крепостных) и проговорил: "У нас здесь будет монастырь". Но какими судьбами могло это случиться? Законные наследницы купленного имения, внучки м. Амвросии, теперь были еще малютки, которым впереди улыбалась долголетняя и, вероятнее всего, супружская жизнь. Так можно было думать по-человечески, так и думала бабушка этих малюток». Старец стал в летнее время приезжать сюда и жить по нескольку дней. Его сопровождали келейники – отцы Михаил и Иосиф. Тайно от всех во время этих пребываний старец обдумал расположение всех построек и угодий будущего монастыря. Матушка Амвросия хотя и не была прозорливица, но она была верная раба Божия и в послушании старцу всегда была тверда. «Благочестивое настроение м. Амвросии (Ключаревой) отражалось на всем, что было к ней близко, – пишет о. Агапит. – В новом имении и тогда уже текла жизнь, близкая к монашеской. Сама же Ключарева продолжала жить по-прежнему на гостином дворе при Оптиной Пустыни, впрочем так, что со своими внучками она была почти неразлучна: то сама подолгу гостила в имении, то их брала к себе».

Отроковицы подросли, и влияние на них крестного отца их старца Амвросия и монастырской жизни усилилось. Они одевались просто, много молились и, по-монашески, отказались есть мясо. В августе 1881 года м. Амвросия занемогла и составила духовное завещание, где Шамордино было отписано в наследство внучкам. Старец, однако, предложил ей внести в завещание и следующее распоряжение: в случае смерти внучек имение должно будет перейти в собственность живущей в Шамордине женской общины. Не придав этому никакого значения, м. Амвросия вписала это и 23 августа мирно почила. Тело ее предано было земле на кладбище Оптиной Пустыни. Одна из ключаревских прислужниц, постриженная в монашество с именем Алипии, стала старшей распорядительницей в Шамордине под руководством старца Амвросия и воспитательницей отроковиц Веры и Любови.

В начале 1882 года вдруг объявился отец отроковиц, В. Ф. Ключарев, живший в Калуге и до сей поры не дававший о себе знать. Он заявил свои права на дочерей, и ему не понравилось полумонашеское их воспитание. Поэтому, забрав их из Оптиной, он отвез их в Орел в пансион госпожи Чибисовой (которая, к счастью, была верным духовным чадом старца Амвросия). Они проучились там одну зиму. На лето отец нанял для них дачу где-то далеко от Оптиной и приказал весной явиться к нему в Калугу. По их просьбе он, однако, разрешил им заехать в Оптину Пустынь проститься со старцем и матушками. Они поселились в знакомом номере оптинской гостиницы и жили там некоторое время, посещая монастырские службы, бывая у старца и печалясь о том, что надо менять образ жизни. О. Амвросий сказал им, что их жизнь изменится не так, как желает того их отец, что они скоро будут счастливы и получат все, о чем они мечтали, думая о своем предполагаемом монашестве.

31 мая Вера и Любовь обе заболели дифтеритом. Их положили в разных комнатах и вызвали врача из Козельска. Болезнь не поддавалась лечению. Отроковицы слабели, угасали. Пока могли, посылали о. Амвросию записочки с просьбою помолиться о них. Их соборовали, а старец пришел и перед причастием исповедал их. Шамординские послушницы с любовью ухаживали за ними и потихоньку от них плакали.

Они знали от врача, что дело идет к смерти… Вера умерла 4 июня, Любовь – 8-го. Их похоронили на оптинском кладбище рядом с могилами их деда и бабушки, прабабушки и матери.

По условию завещания Шамординское имение со всеми строениями и угодьями перешло в полное владение насельниц зарождавшейся обители. Вера и Любовь Ключаревы явились как бы отроковицами-основательницами будущего многолюдного монастыря, и их здесь никогда не забывали. На последней фотографии (снятой зимой в Орле) им по 12 лет. Вера сидит на стуле, Любовь стоит рядом. На них темные пансионские платья и передники. Обе они глядят серьезно, в больших темных глазах их как бы читается спокойная дума о Господе Боге, о Божьем рае, о вечной жизни в общении с Ангелами и преподобными.

БЛАГОСЛОВЕНИЕ БЛАЖЕННОГО ЛАВРЕНТИЯ

(из детских лет Оптинского старца преподобного Макария)

Родители преподобного Макария (в миру Михаила Николаевича Иванова. 1788–1860 годы) не захотели жить в родовом Орловском имении Ивановых Щепятине, а начали свою супружескую жизнь в небольшом сельце Железники, находящемся в Калужской губернии, также принадлежавшем им. Три были причины тому. Во-первых, – тишина и красота места, во-вторых, – близость Лаврентьева монастыря, в-третьих, – соседство Калуги, только что перестроенной, как и большинство губернских городов, по регулярному плану, отчего маленький городок получил как бы что-то от Петербурга – особенно в центре, где выстроены были монументальные служебные здания.

Николай Михайлович и Елизавета Алексеевна Ивановы не подражали тому евангельскому богачу, который, когда ему «угобзилась» нива, сказал своей душе: «Яждь, пий, веселися», – нет. Они имели достаточно средств, чтобы жизнь свою превратить в сплошной праздник, как это часто бывало и бывает среди людей, имеющих деньги, но совесть которых уснула. Нет, не таковы были супруги Ивановы, не так они были воспитаны. Это были настоящие православные христиане, любящие Христа, милостивые и благоговейные. Они посещали монастырь, который был виден из окон усадебного дома, стоявшего на холме. Глубокая зеленая долина, пестревшая массой цветов, отделяла его от другого холма, где за крышами слободы Подзавалье, утопавшей в садах, сияли купола и кресты обители. По долине протекала речка Ячейка, тихая и задумчивая. По берегу ее бродило стадо – коровы и овцы. Воды реки бежали к недалекой отсюда Оке. За монастырем начиналось городское кладбище и виднелись дома городской окраины. Необыкновенной красоты было место.

Усадебный дом, расположенный на окраине сельца, был окружен разными служебными постройками и обширным парком, раскинувшимся по склону холма, – на другом его склоне весело белела и трепетала зелеными листочками светлая березовая роща. Здесь хорошо было в любое время года и при всякой погоде – в летний жар и в зимнюю стужу. Плыл над холмами колокольный звон, говорил верным Христу сердцам о Боге, напоминал о молитве и Страшном Суде… Николай Михайлович и Елизавета Алексеевна ждали своего первого ребенка и усердно молились дома и в монастыре, которому оказывали щедрую помощь в его нуждах. А в обители возносил о молодых супругах молитвы архимандрит Феофан с братией, настоятель. Он был духовным руководителем и другом Ивановых.

20 ноября 1788 года в усадебном доме сельца Железники родился первенец Ивановых – сын Михаил (будущий преподобный старец Оптиной Пустыни). Крещен он был в честь святого благоверного князя Михаила Тверского. Затем, с течением времени, родились у супругов еще три сына и дочь. Всех крестил архимандрит Феофан, который потом принимал участие и в воспитании этих детей. Много хорошего восприняли они от этого доброго и мудрого наставника.

Младенец Михаил радовал своих родителей тихим и ласковым своим характером. Не обращая внимания на игрушки, он прислушивался к колокольному звону, к молитвам отца и матери, а также и к щебету птичек, клевавших зерна в кормушке за окном. Его часто приносили к обедне и причащали Святых Христовых Тайн. Обитель стала для него вторым домом. Завидев о. Феофана, он радостно бежал к нему… Батюшка медленно благословлял его и клал на его русую головку широкую ладонь. А однажды, как рассказывал впоследствии старец Макарий, во время обедни Миша увидел сидящего в алтаре на стуле о. Феофана; не успели родители удержать мальчика, так быстро вбежал он в алтарь через Царские Врата.

Умилительно было смотреть, как Миша обходил храм и прикладывался к тем иконам, до которых мог дотянуться. А к некоторым его поднимали. Подолгу он смотрел на Христа Младенца на иконе Богоматери и шевелил губами, словно молился, еще не научившись говорить. Когда он подрос – начал задавать родителям вопросы по поводу изображенного на фресках и на иконах.