"Легкий заказ" (СИ) - Васильев Андрей Александрович

— Потому что не надо бежать впереди паровоза. — Шлюндт потушил сигару и взял с вертушки эклер. — Итак, Сварог отлично понял, что отец оставил ему, уходя, но, поскольку он был равнодушен к власти как к таковой, сам слезой пользоваться не стал, потому просто положил ее в какой-то укромный уголок в своем доме. Может, в ларь, может, на полку в кузне или в шкатулку Лады, где та бусы да гребни хранила. Последнее, кстати, мне кажется наиболее вероятным. Первое упоминание о данном артефакте мелькает в книге Вед, благодаря которой на свете появились те, кого мы сейчас называем ведьмами. Лада покровительствовала их праматерям и запросто могла рассказать первым из первых о прощальном даре Рода.

— Женщины, — усмехнулся я.

— Именно, — кивнул Шлюндт. — Но не суть важно, где она хранилась, главное то, что в этом укромном месте искомый предмет пролежал все то время, пока старые боги были сильны и правили землями, что им оставил Род. Ну а потом случилось то, что случилось, их власть стала убывать, пока не исчезла совсем. Вот тогда-то слеза снова мелькнула в сказаниях и легендах. Сварог понимал, что его время на исходе, потому раздал лучшим кузнецам земель славянских свои инструменты, утопил в Нево-озере наковальню, еще кое-какие формальности уладил, а под самый финал наведался к Святогору. Ты же знаешь, кто такой Святогор?

— Богатырь вроде, — почесал затылок я. — В школе про него былины читал, классе в седьмом. Или восьмом? Он еще с Ильей Муромцем дружил.

— Ну, последнее — факт очень и очень спорный, — заметил Шлюндт. — Думаю, что древнерусские сказители его из пальца высосали исключительно для лучшей монетизации своего творчества. Они же жили по принципу «как потопаешь, так и полопаешь». Вот и выходит, что одно дело петь где-то на пиру просто про каждого из богатырей по отдельности, и совсем другое дело в одной былине свести вместе сразу нескольких героев. А если туда еще добавить самопожертвование, душераздирающие речи и приправить это все героикой, то за такое и накормят лучше, и монет после мероприятия отсыплют куда больше.

— Что характерно, с тех пор особо ничего и не изменилось, — согласился с ним я, вспомнив последний «марвеловский» фильм, который месяц назад с Танькой в «Имаксе» смотрел.

— Святогор вообще людей не жаловал, так что ни о каких о совместных походах или душевных беседах речь в принципе не могла идти, — пояснил Шлюндт. — Они ему были не ровня — ни по силе, ни по призванию, ни по сословию. Богатыри были кем?

— Кем?

— Они были людьми по рождению, а Святогор — нет. По тем же былинам мамой ему приходилась сыра земля, а отец, как правило, в них вообще не упоминается. На деле же папой ему приходится не кто иной, как Вий.

— Вий? — совсем уж опешил я. — Тот, который «поднимите мне веки»?

— В каком-то смысле да, — кивнул Шлюндт. — Гоголь использовал старые легенды, работая над своей повестью, правда, все там упростил. На деле этот персонаж, конечно же, на выручку обычной ведьме сроду не пошел бы, поскольку не по чину той внимание столь важной особы. Мой юный друг, ты пойми — Вий являлся единственным истинным порождением Тьмы во всем славянском пантеоне богов. Морана, Морок, Недоля, Блуд — они, конечно, были темными сущностями, спору нет, но при этом в них присутствовали и положительные черты. Они всегда поощряли чем-то тех, кто им служит, причем, по совести, иной раз могли пощадить или даже как-то наградить особо лихого воина или волхва из числа тех, кто поклонялся их противникам, могли оживить погубленную красу-девицу, чтобы та с красавцем-спасителем отметилась честным пирком да свадебкой. И это при условии, что ее погубителем частенько являлся кто-то из их же приспешников. То есть они не являлись злом в чистом его виде. Понимаешь, о чем я?

— Да, — кивнул я.

— Хорошо. А Вий — он был именно зло. Его владения — Навь, земли созданные для мертвых и мертвыми населенные. Причем такими, которых в Ирий не пустили, то есть клятвопреступниками, детоубийцами, насильниками и так далее. Проклятое место, где и без того темные души зачастую перерождались в еще более худшие сущности. Сам понимаешь, руководить этим всем мог только тот, кто хуже самого скверного представителя из надзираемого контингента. Если он выбрался наверх, в Явь, пусть даже ненадолго проветриться, то все, жди войны, поветрия или еще какой напасти, а там, где он проходил, после трава и деревья не росли десятилетиями. И вот этот мрачный товарищ являлся папой Святогора.

— Однако, — мотнул головой я. — А мамой его кто была? Ну, если не сыра земля?

— Не знаю, — вздохнул Карл Августович. — Нет в легендах, сказаниях и летописях ничего на этот счет. Но, думаю, кто-то из светлых богинь, только так можно объяснить двойственную природу личности Святогора. Может, Дана, может, Доля. Или вообще Веста, если идти от парадокса. Кто знает, что она до замужества с Хорсом делала? Может, и клюнула на нонконформиста из Нави. Правильные и скромные домашние девочки всегда любят плохишей, таковы законы бытия.

— А Веста за что, прошу прощения, отвечала? — осведомился я. — Что? Я же не могу знать все.

— Но думать-то тебе никто не запрещает? — усмехнулся Шлюндт. — Ладно ты не знаешь славянских богов, но слово «весталка» ты бы мог и вспомнить. Парадокс — культуры разные, а имена у богинь схожие. И, что интересно, обе связаны с целомудрием. Той, что римская, служили исключительно девственницы. Та, что славянская, отвечала за девичью красу, доброту, душевную чистоту и умение прощать обиды. Ну и непорочность, хотя тогда девственности никто особого значения не придавал. Есть — хорошо. Нет — не беда. Ладно, мы отвлеклись. Итак — Святогор. Знаешь, почему я думаю, что его мама кто-то из Перунова клана?

— Почему?

— Я исхожу из характера его работы. Знаешь ли ты, Максим, какую службу он нес веками? Нет? Он охранял границу Нави и Яви. Следил за тем, чтобы те, кто обитает в землях, подконтрольных Вию, не чинили обид смертным. Кто справится с такой работой лучше, чем единое порождение Тьмы и Света?

— Никто.

— Именно. По той же причине ему были чужды все страсти земные и небесные. Он был безразличен к власти и злату, любовь тоже обошла его стороной, он знай разъезжал по горам, которые после назовут Святыми, и чем дальше, тем больше сам становился похожим на них. Огромный, несокрушимый и ко всему безразличный.

— И правда, для слезы лучшего хранителя, чем Святогор, не отыщешь, — заметил я.

— Говорю же, Сварог был очень умен, он понял, что доверенную ему ценность нужно отдать не просто сильному или отважному хранителю. Нужен тот, кому до страстей земных дела нет. Вот только все в мире рано или поздно заканчивается, уж прости за банальность, в никуда ушли последние боги и герои, а после и граница между Явью и Навью сомкнулась навсегда, потому что и та и другая перестали существовать по ряду причин, которые, думаю, тебе прекрасно известны. Явь стали называть просто Землей, а Навь навсегда затянули туманы, в которых ничего невозможно различить.

— Святогору просто стало нечего делать, — продолжил я его мысль. — Да? Он стал бесполезен и для мира, и для себя самого.

— Именно. Плюс на него давил груз лет, да и сам он стал так велик, что под копытами его коня горы крошились, а земля стонала. Ну а дальше все случилось так, как было описано в былинах: он лег и уснул навеки. Но с двумя важными оговорками. Во-первых, он не превратился в гору, как пели кощуны. Его последним пристанищем стала огромная пещера, вход в которую он, как мне думается, сам запечатал, вызвав обвал. Во-вторых, его могила не в Карпатах, как утверждают многие источники, и уж тем более не под Черниговым. Он выбрал местом своего упокоения горы, которые в разное время звались Гиперборейскими, Рифейскими, Рипейскими, а то и просто Камнем. Вот так, без причуд. Ну или Каменным поясом, с какого-то момента и это название стало вполне ходовым.

— Урал, — уверенно заявил я.

— Верно, — пару раз хлопнул в ладоши Шлюндт. — Он самый.

— И все же мне непонятно, — вздохнул я. — Уж извините.