Троица - Александр Марков

Я поспешил в Чертолье за Белую стену, и там тоже воочию лицезрел кровавую сечу. Поляки худо сражались, в осадной тесноте и в скудости хлебной обессилев. И наши их стали побивать и обратно в Кремль загонять. А человек шесть мы в плен живыми захватили.

Эти еретики, как и прочие их товарищи, на ногах стояли некрепко и смотрелись жалостно. Один из них сказал со слезами по-польски:

— Хорошо вам, русским, биться с нами, наевшись хлеба. У нас же не только в руках сил не осталось, чтобы сражаться, но и в ногах, чтобы бежать!

И так мы эту вылазку славно отбили и супротивных к воротам не пропустили. И с такою радостною вестью я отправился к Пожарскому на Арбат.

Ехал же я Белым городом, и не ведал о том, что творится снаружи, там где наши главные таборы были, и куда наступали Ходкевичевы люди, сиречь в Деревянном городе.

Близ ворот Арбатских увидел я отряд наших дворян и детей боярских, мне навстречу ехавших, а с ними троицких слуг и келаря Аврамия.

— Челом, Данилушко! — сказал Аврамий. — Любо тебя встретить в сей час немилостивый. Повороти коня, не езжай на Арбат: там гетмановы люди к нашему стану приступают, а князь Пожарский крепко защищается, а меня он послал в Заречье узнать, почто казаки нам помощи не дают. Надо поднять казаков, иначе сотворится нам полная гибель. Поедешь ли со мною?

— Отче Аврамие! — ответил я ему. — Надлежит мне известить Дмитрия Михайловича о поражении осадных польских людей, кои вылазку учинили из Кремля к воротам Чертольским. Да и сведать надобно мне в стане о неких вещах…

— Настасья твоя целехонька и от врагов не опасна, — перебил меня старец Аврамий. — Послана отвезти воз с уязвленными ратными людьми за Ходынку речку. А к Пожарскому не проедешь ты всяко, осажден он в таборе литвой.

Поехали мы с келарем и с немногими детьми боярскими к Белого города Водяным воротам, а прочие служилые ратные люди стали за печами усаживаться и пищали заряжать. Мы же наплавным мостиком перескочили скоро в Заречье и достигли казачьего табора. А там казаки меж собою спорят и кричат одни, что надобно в бой идти и Пожарскому пособить, а другие им перечат, говоря:

— Бог им поможет! Богаты пришли из Ярославля, поместьями да вотчинами наживаются, нашим потом и кровью обогащаются, а мы наги и босы как были, так и остаемся! Не пойдем за них умирать!

Стали мы с Аврамием казаков увещевать, но они расшумелись сильно и нас не слушали. А Трубецкой из избы не выходил и к себе никого не пускал, обиду на Пожарского имея за его нехотение с ним в одном таборе стоять. Только после долгих молений Аврамиевых вышел Трубецкой к казакам.

Поглядел он на их собрание и молвил:

— Не зрю я пока нужды в подании помощи Пожарскому. У него много людей, управятся без нас. А мы должны Заречье охранять; что же до брода, то мы Пожарскому весть подали во-время, и вольно ему было литву на свой берег допускать. Пусть теперь сам о себе и порадеет.

Тогда те пятьсот ратных, коих Пожарский утром прислал Трубецкому для вспоможения, поехали ко броду и за реку самовольно, а с ними четыре атамана казачьих со своими отрядами.

А один атаман Трубецкому крикнул: — Попомни Бога, князь! От ваших ссор только гибель чинится Московскому государству! Прочие же казаки разошлись по табору вино пить и зернью играть. Поехали мы с Аврамием обратно через реку на городскую сторону. А там наши сидели за каждою печью и за церквами каменными скрытно и не ведали, откуда ждать неприятельского прихода, и в недоумении были о творящемся за стеною сражении.

Тогда я взошел сам на высокую башню пятиглавую, иже на углу Белой стены над рекою в Чертолье, и поглядел кругом со вниманием. И увидел литовских людей от нашего стана отступающих и сильно теснимых, и со всех сторон из-за печей и развалин поражаемых русскими стрельцами. И так гетманово войско достигло реки и стало вспять переправляться. Казаки же, пошедшие своевольно в битву, как о том я прежде рассказывал, причиняли им великий урон на переправе и в иных местах.

Не возмог Ходкевич, гетман литовский, пробиться к своим осажденным товарищам, ни припасов им доставить, и отошел со срамом в свой стан на Сетуни.

Мы же с Аврамием воротились ко князя Пожарского стану у Арбатских ворот целы и невредимы. А тут большое веселье учинилось ради низлагания гетманова; да привезли крестьяне Волоколамские нам пять возов капусты квашеной с кишнецом и анисом; эту капусту они искони поставляли к столу государеву, теперь же государя нет, и лакомство сие на досталось на радость и услаждение после ратных трудов.

Вижу Настасью воротившуюся с Ходынки: писание отложу на малое время, надобно женочку отвести, где капусту дают.

Августа 23-го дня

Ночью несколько сот литвы обманом в Кремль проскочили. Но это еще не великая беда: нам бы не пропустить возов с припасами, а там пусть их хоть 100000 человек в Кремль набьется, тем скорее с голоду перемрут. А возы стоят по-прежнему у Ходкевича на Сетуни.

Во весь день сегодня ратного дела не учинялось.

Августа 24-го дня

Наутро гетман преисполнился храбрости и рвения, и повел всю свою великую рать на казаков в Заречье, чтобы рвами оваладеть и к реке выйти напротив Кремля, и припасы переправить осадным людям.

Пришло войско литовское к Пречистой Донской Богородице, и возы туда привезли. И пошли оттуда далее к Пятницкой улице и к Ордынской, а возы тянули вслед за войском. Стрельцы же и казаки Трубецкого во рвах уселись. И был там бой велик, и побили гетмановы воины русских людей и прогнали их из рвов, и захватили на Пятницкой острог у церкви святого Климента папы Римского. И ввезли в тот острог многие возы с запасами.

Казаки же, увидев это, воспылали решимостью и, восхотев те возы отобрать и обогатиться важной добычей, собрались дружно и смело приступили к острогу, и учинили литве сильное побиение, и острог взяли.

Мы же в стане своем сидели с князем Пожарским и с Мининым и в том деле не были, а сведали о нем от гонцов. Тогда пошел келарь Аврамий в церковь Ильи Обыденного служить благодарственный молебен. И мы с Настёнкой отправились послушать, а Настёнка гласы воспевания очень любит, и голос у нее благозвучный.

Не дойдя конца пения, вбежал во храм человек от Трубецкого и князю Пожарскому стал говорить потихоньку какие-то вести. А князь Пожарский послал своего дворянина шепнуть что-то Аврамию. Тогда Аврамий скоро и не благочинно молебствие прервал и сказал собравшимся в церкви извинительное слово: дескать, казаки возроптали и не хотят более сражаться без вспоможения земских людей. Посему надобно ему, Аврамию, спешно к казакам идти для увещевания.

Из церкви мы вышли; дворяне и дети боярские вокруг князя Пожарского столпились и говорили такие речи:

— Как нам идти в бой, если казаки не хотят биться? Они-то нам не сильно помогали третьего дня, а отсиживались во рвах своих; мы тоже не дураки свои обозы без защиты оставлять и за казаков идти умирать.

Аврамий, как был облаченный в дорогие ризы святительские, ко мне подошел и сказал:

— Пойдем, Данило, к казакам: на них сейчас вся надежда, а на земских тщетное упование, пока казаки не расхрабрятся.

Простился я с Настёнкой, и пошли мы с Аврамием в Заречье. Скоро достигнув острожка у святого Климента, увидели мы множество литовских людей побитых, а другие литовские люди с обеих сторон острог обходили, а казаки наши с возов отобранных хватали что подороже и разбегались из острога розно.

— Братие, смилуйтесь! — воскликнул Аврамий прегромко, длани к казакам простирая. — От вас началось такое великое и доброе дело, и слава о храбрости вашей по всей русской державе прогремела, и даже до самых отдаленных заморских стран докатилась, и все народы вашей удали удивились и восхитились. Неужели вы теперь всё погубите? Опомнитесь, милые господа, воротитесь, не убегайте! Покажите в последний раз отвагу свою, порадейте за веру, за храмы Божии, за образа святителей, за святые мощи угодников Христовых, за весь народ христианский! Вовек не забудется подвиг ваш! И дом Пресвятой Троицы не оставит вас без награды достойной: ничего не пожалеем, последние животы свои соберем и отдадим вам, только не отступайте ныне от дела праведного!

Услышали казаки речи Аврамиевы и умилились, а бежавшие воротились, и говорили так меж собою:

— Что ж мы, братцы, делаем, чести своей не бережем, сраму добываем? Или мы Христа бога забыли? Глядите, какие хвалы нам этот поп воздает, а мы неприятелю хребет показываем. Ударим-ка — врагов дружно! А что дворяне трусливые нам не помогают, то Бог им судья; мы же своею славою их еще в большее посрамление введем.

— Благослови вас Господь! — возгласил Аврамий. — Не медлите, мужайтесь, ратуйте, бейте неверных латинян! Не бойтесь ничего и не опасайтесь отнюдь, ибо тот, кто из вас ныне за святое дело погибнет, воистину не умрет, но обретет жизнь вечную!