Новое платье короля (сборник) - Сергей Абрамов

— Сюда, товарищ. Прошу вас, — пропела она, открывая дверь из вагона и выпуская Кима в переход-гармонику.

Ким, кавалер воспитанный, подал руку даме, провел ее над бегущей пропастью сквозь грохот и лязг. И сразу попали они вроде бы в приемную какого-то из Больших Начальников, в уютную приемную со всеми положенными ей атрибутами, как-то: письменным столом, селекторным аппаратом, тремя разноцветными телефонами, креслом для хозяйки, креслами для посетителей, фикусом, кактусом, аспарагусом, бегонией, а также настенным японским календарем с загорелой японкой в крохотном бикини на июньском листе.

Даная уселась за стол, приоткрыла правый верхний ящик, пошуровала там рукой, словно хотела убедиться: на месте ли верный «магнум», не исчезла ли родная «беретта», не забился ли в щель любимый автомат «узи». Все, похоже, оказалось на своих местах, поскольку Даная успокоилась, сцепила красивые руки замочком, уложила на них красивый подбородок, уставилась на Кима красивыми черными глазами.

— Ну, что будем делать? — красиво проговорила.

Спокойствие, сказал себе Ким, держим мазу.

Для непосвященных в молодежный жаргон. Последнее выражение означает: не ронять достоинство, позицию не сдавать. Имеется в виду позиция крутого мена (смотри предыдущий внутренний монолог Кима), то есть человека сильного, волевого, умного, всегда готового к любым неожиданностям.

— Вы, кажется, сказали, что мною кто-то интересовался, — Ким был сама вежливость, само обаяние, сама кротость.

Но мадам не купилась.

— Сказала, — по-прежнему красиво — голос у нее такой был! — но весьма сухо подтвердила она. — Я интересовалась.

— Не понял, — не понял Ким.

— Кому вы морочите голову, юноша, — чуть усмехнувшись красивым ртом, сказала Даная, похожая сейчас не на Данаю, а на мадам Вонг из малопопулярного фильма узбекских кинематографистов. — Он, видите ли, от неформалов, он, видите ли, в райкоме задержался… Мама вас, наверно, учила: обманывать старших нехорошо…

Главное — не терять лица, помнил Ким, эту истину знает любой, даже не очень крутой мен.

— Вы ошибаетесь, — спокойно сказал он. — Я никого никогда не обманывал. Так меня учила мама…

Ну, хорошо, то, что он — чужак, догадаться можно. Без больших усилий… Хотя, с другой стороны, по сюжету кто-то от неформалов в этом ковчеге быть обязан и почему-то не явился, так чем Ким к роли не подходит? И возраст, и кожанка, и косичка, и «Георгий» вон… Или представитель их неформалов — по замыслу их режиссера! — должен быть в костюме и при галстуке, так, что ли?.. И почему лысый с компанией не просекли Кима, Большие Начальники купились оптом со всей своей зарплатой, а эта кагэбэшница выловила его без микроскопа? Она же в приемной сидела, она же о нем даже не ведала… Или у нее здесь смонтирован аудивизуальный центр?..

— Как вы узнали, что я в поезде? — деловито спросил Ким. — Микрофоны? Видео?

— А вы как думали? Мы здесь не груши околачиваем, — грубо, хотя по-прежнему красиво, сказала мадам, — мы здесь дело делаем. Большое дело. И не хотим, чтобы нам мешали.

— Выявляете? — вспомнил Ким. — Меня-то за что? Я мальчик безвредный, я на ваш поезд случайно попал. Методом тыка.

— Но попали…

— Попал, попал. И кажется, в яблочко? То-то вы засуетились — то-то вы занервничали… Что делать станете? Расстреляете?

— Зачем? Мы не звери.

— Догадался, А кто вы тогда? Вы лично? Дураки эти прозаседавшиеся? Бандиты из шестнадцатого? Кто? Куда вы намылились? Почему такая таинственность? Раз вы меня не расстреляете, так объясните ситуацию. Может, я пойму. Может, я проникнусь, встану в ваши ряды и с криком «ура!» побегу впереди паровоза.

Мадам, по-прежнему не снимая подбородка со сцепленных рук, внимательно разглядывала Кима, на его филиппику ответа не давала. Молчание висело в приемной, как топор из поговорки: неизвестно — на кого он свалится острым краем… Впрочем, Кима молчание не слишком тяготило. Молчание — это актерская пауза. Пауза в импровизации — время на раздумье. Раз мадам молчит, значит, решения пока нет.

— А что, — хорошо выдержав паузу, сказала мадам, — в этом что-то есть. Нам нужны сторонники отовсюду, металлисты — не исключение.

— А то! — подтвердил Ким. — Металлисты — воины! По духу. Помните песню: броня крепка и танки наши быстры? Про нас.

Мадам засмеялась. Первый раз, отметил Ким, значит — решение принято, значит — с облегченьицем ее…

— Вы, конечно, слышали про Светлое Будущее? — издалека начала мадам.

— Конечно, слыхал, — соврал Ким.

Про светлое будущее ему с детства пели, но оно — помнится! — писалось со строчных букв, несмотря на всесоюзную любовь к заглавным. А сейчас заглавные не в почете, сейчас о них редко вспоминают, а кто вспоминает — тому позор и народное осуждение.

Мадам, похоже, считала иначе.

— Раз вы слыхали, то вам не надо подробно рассказывать о тех неисчерпаемых возможностях, которые ожидают каждого гражданина на этой — конечной для нас! — станции.

— Конечной? — на всякий случай усомнился Ким.

И оказался прав.

— Нет, нет, — чуть смутилась мадам, — нет, естественно. Дорога пойдет дальше, дорога не оборвется, это закон дорожного строительства. Но это — в очень далекой перспективе. Там, — она указала перстом вверх, — думают о ней, прогнозируют… Но пока наша цель вполне конкретна и предельно ясна — Светлое Будущее. Его надо обустроить, обжить, предстоит широко развить экономическую структуру, поднять и расширить социальную сферу, еще более укрепить демократию и гласность…

— Простите, — перебил ее Ким. — Насколько я понял вас и предыдущих… э-э… — он поискал слово, — ораторов, речь идет о конкретной железной дороге к конкретному населенному пункту, так?

Мадам поморщилась.

— Можно трактовать и так.

— А как еще можно трактовать?

— Шире и глубже. Обернитесь в историю, юноша. Возьмите, например, Комсомольск, Город-на-Заре. Ведь о нем тоже можно было сказать: конкретная стройка конкретного населенного пункта. Но значение ее было шире и глубже вульгарной конкретики. Комсомольск стал символом веры, силы, мужества, символом истинности и единственности избранного пути… Да разве только Комсомольск?.. Любое всенародное дело превращалось у нас в символ…

— …за которым быстро терялось дело, — вроде бы случайно вставил Ким.

— Не понимаю и не могу принять ваш нигилизм, — сухо сказала мадам.

— Извините, — быстро проговорил Ким. — Сорвалось… — Дурак, ругнулся он, потерпи, не лезь раньше времени со своими подколками. Все испортишь. Дай ей выговориться, а тогда уж… — Я вас очень внимательно слушаю, очень.