Воспоминания военного контрразведчика - Александр Александрович Вдовин

резидентом, на чью долю выпало счастье насладиться ею, с восторгом пытались понять, насколько природа может там быть восхитительно красивой в своем, словно подвенечном, облачении, озаренным серебряным шлейфом лунной ночи и благоуханием незнакомых ароматов. Уваров Н.И. потом неоднократно вспоминал этот удивительный пейзаж.

Проводники по паролям снова передали нас. И вот мы рядом с большой хижиной. Нас пригласили в помещение, чисто убранное и по-европейски обставленное. Нам дали возможность привести себя в порядок, легко перекусить, затем пригласили на переговоры.

Переговоры велись на французском языке. Представители Патет Лао просили предоставить им военных советников и стрелковое оружие. Наш военный атташе попросил письменные документы и выразил уверенность положительного решения данного вопроса. Одновременно он выразил желание взглянуть на американских летчиков. Такую возможность предоставили на следующий день. Летчики выглядели внешне вполне прилично.

Нам дали день отдыха. После обеда мы сидели в плетеных креслах-качалках; чтобы я не заснул и мозги мои работали, резидент поведал историческую справку о прибалтийских республиках:

— Процесс присоединения Прибалтики к России явился результатом победы России над Швецией в Северной войне (1700–1721). По Ништадтскому мирному договору 1721 года к России отошли земли Тевтонского ордена Эстляндия и северная часть Латвии (область Видземе с г. Рига). Закончился процесс присоединения Остзейской (нынешние Латвия и часть Белоруссии) губернии с разделами Польши в 1772 и 1795 годах.

Все остзейское дворянство, духовенство и буржуазия были немцы — всего 1 % населения. Эти оккупанты коренных жителей — латышских и эстонских крестьян, никогда не помышлявших о государственности, держали за нелюдей. Достаточно напомнить, что латышей стали свободно пускать в город Ригу только после специального Указа Петра I, который, кстати, возвратил все имения, отнятые у них шведами, сохранил местное самоуправление, суд, привилегии купцов и ремесленников.

Независимость прибалтийские республики получили в 1918 году. Вам, Анатолий Николаевич, эта информация нужна для того, чтобы ориентироваться в национальных вопросах, они постоянно возникают на мировой арене.

За такие беседы Филонов очень уважал его.

А ночью их отправили с теми же проводниками, через те же джунгли в посольство. И так же ночью они появились в посольстве и дома.

— Вот почему у резидента отеческое отношение к Филонову, видимо, поэтому и хорошая аттестация, но это мои домыслы, — сказал «Валюкевич».

Кстати, на следующий день резидент пригласил к себе Филонова и в доброжелательной форме сделал замечания по этикету.

— Соблюдать этикет — это не мелочь, вас специально обучали на подготовительных месячных курсах, и размахивать солонкой с шумом над пищей нельзя. Вы столовую ложку ко рту подносите по-английски, а не по-французски. Все, кто участвовали на переговорах со стороны Патет Лао, имеют хорошее европейское французское воспитание, и они обратили на вас внимание, — Николай Иванович говорил ни громко, ни тихо, а так, как следует дипломату. — Других замечаний по вашему поведению в командировке не имею, — по-военному закончил он.

А вот что Филонов рассказал о поваре:

— Михаил Саитович, мужчина лет пятидесяти, из касимовских татар, православной веры, с хорошим знанием французского языка, французской кухни, вин, этикета, шуток, прибауток, весельчак, балагур. На вид сухощавый, среднего роста, но почему-то нескладен: очень худой, длиннорук, в кости вообще широк, но в плечах, на вид несильных, опущенных, узок, с худыми и кривыми ногами. Это не смущало его, и он часто носил шорты, не обращая внимания на улыбки в свой адрес. От природы остроумен, красноречив и имел дар привлекать к себе сердца людей, располагать их к себе.

На приемах, в кипенно-белых брюках, рубашке, при бабочке, он выглядел красавцем с нервным лицом и подчеркнутой аффектацией в движениях, в походке, в голосе. Всем своим видом подчеркивал значимость повара в дипломатических приемах, раутах. Походка мягкая, эластичная, как в народе говорят: «Делал выход с подходцем». Привлекательные, артистические движения рук. Всепонимающий, добрый и внимательный взгляд. Гордость за него, за его профессионализм появлялась у сотрудников посольства.

Филонов и повар дружили семьями, несмотря на разницу в возрасте. Наличие в его поведении артистизма сглаживало разницу в возрасте, положении. А поскольку Михаил Саитович ни минуты не молчал, с ним было легко и свободно.

Если он заходил к Филоновым утром и видел, что Тамара готовит сыну кашу, он обязательно говорил: «Дрисисю готовим, — или разнообразил выражение, — дресисе, — добавляя: — Ничего, что я по-французски?» В другой раз он после слова «здрасте», добавлял: «Я проснулся утром рано, захотелось баклажана или банана, или что-то другое». — Или: «Я надел себе очки — буду жарить кабачки». Во время посолки или перчения обязательно произносил: «А теперь солка-перка». Взяв в руки кочан капусты, всегда произносил: «Оснований нет для грусти, если вас нашли в капусте». Мог продекламировать четверостишие:

Блажен, кто рано поутру

Имеет стул без принужденья.

Ему вся пища по нутру

И все доступны наслажденья.

На «спасибо», всегда шутливо замечал: «Ой, спасибо — это очень много, два рубля достаточно, даже в американской валюте». Искренне огорчался, если в глазах собеседника или присутствующих не видел одобрения.

Он никогда не говорил: «Приятного аппетита», а по старинному русскому обычаю приветствовал добрым пожеланием тех, кого заставал за чаепитием: «Чай да сахар», а за обедом: «Хлеб да соль». Это было мило, неожиданно и всегда приятно.

Помогая готовить какое-нибудь кушанье, любил подчеркнуть: «Нет, Анатоль, ты меня послушай, на фу-фу я не делаю. Я делаю так, чтоб было хорошо, вкусно, в конце концов, дипломатично, это мое правило, за это меня знают и ценят». Он умел ловко, как бы непринужденно подчеркнуть, показать, доказать свое превосходство, в поварском, естественно, деле. Слава богу, никто с ним не соперничал.

Часто употреблял выражение: «фу-ты, ну-ты», и по поводу удивления, восторга, досады, раздражения, да и без всякого повода, просто так.

Многим нравились его каламбуры, типа: «Валерьянка бывает разная: на воде — успокаивает, на спирту — утешает», или правило французской женщины: «Невозможно нравиться всем подряд — все подряд не могут обладать безупречным вкусом». Или:

— А вы кто?

— Я женщина вашей мечты!

— Да? Нет, я не о такой мечтал!

— А сбылась такая.

Или: «Шотландские матери не пускают своих сыновей на дискотеку в очень коротких юбках». И так до бесконечности.

Он никого не упускал из виду, все подмечал, мгновенно схватывал и ловко переводил в шутку. Если его жена что-то забывала, он рассказывал анекдот про трех старушек: «Маняша, Дуняша и Татьяна периодически встречались друг у друга. Сегодня встреча у Маняши; зная о своей забывчивости, Маняша приготовила записку: „напоить кофе“. Трижды попили старушки кофе, выпили и на посошок. На улице Дуняша