Межгосударство. Том 2 - Сергей Изуверов

Коловрат в умственное противостояние с Акимафием когда тот созерцал бумагу с неясным содержанием, престол, заслышав появление, живо свернул и спрятал подальше от его цепких, свойственно разве что очень вероломным престолам. Вынужден спросить, потому как тебя ждёт не увеселительная прогулка за гробом, первым делом Акимафий, возможно ты за это время передумал многое и в том числе подышать архивной пылью. Не передумал, Коловрат, непоколебимость на арену в инвалидном тореадора. Прекрасно как солнце иной галактики. Не скажу, рад, но доволен как у меня сегодня сложился агнонимный пасьянс. По такому случаю перейдём к делу. Помещение архива в дальнем пределе оставленной на виду канцелярии. До него следует три залы. В первом косоглазые учётчики престолов и цвергов фабрики, во втором – слепые распределители тулов и безответственно-аксиологические ведатели дел людей в их существовании, в третьем, и предваряет вход в архив, лишь трое батолитов. Два цверга и престол. Суть пребывания до конца не, мотив убийства ученика педагогом, возможно охрана, возможно ещё какая-то фабричная пакость, вроде держателей забастовки. Но вот пройти их и будет самым, крестный путь во время винного похмелья. А ты как мыкался? – жадно, глотал из озера не пошедшего в дело семени, Коловрат. Вопрос в духе вопроса помощнику архивариусов: ты-то бывал в архиве? Ответ в духе экскурсанта в загробный мир (Орфея): бывал однажды. Вопрос нерешительному взломщику купеческих сундуков: что хранится? Ответ в духе квазиатеиста, наставляющего экскурсанта в загробный мир: сумеешь нае ту троицу, сам и посмотришь. Не вполне убеждён, разным одно и то же. Я, может, черепа единорогов, а тебе пруд, с махиной из золота на дне. Коловрат соображал из последних, Акимафий хитрит и не желает выдавать содержания и антимонических авансов, чувствовал, ввязывается в какую-то монополическую игру-апперцепцию других, и даже не ради достижения своей, толком уже и не помнил, а увязнув в золотой паутине с острыми гранями обструкционных интриг и мизофобических перешёптываний. Даже не воле этих завуалированных существ, а какой-то скользкой, неизъяснимой хитрости-мимесису, гладит по голове в поисках рожек и питается мусором из под клавиш чьей-то Олимпии. Это спустя только день после появления в истории Яровита. Зачем бы ему, рискуя собственной не такой уж и роговой, пробираться в этот святой архив, что за мнемоническая милость ждёт и как это связано с его крестовым походом-в-обратную-сторону, начавшимся в каком-то не установленном придворными летописцами-парадигмами самих себя времени? Как пройти два первых зала, я тебя научу, если ты способен к визуальному обучению, между тем Акимафий. С третьим сам, прообраз геркулесовой каши каннибала со своей похотью к змеям. Это и не зал, небольшой покой с двумя вульгарными столами и безвкусным до самоликвидации Вены креслом. Престол непременно в том, делая ещё уродливее, смотрит на вход в архив, как будто от силы месмеризма зависит чистота земли под его ризами. Кресло от двери по левую, смотреть узконаправленно. У дальней, по бокам от входа в покой, в трёх мирах столы, за толком не существующие ни в одном. На службу раньше всех и распорядители зала учётов и зала ведения дел, прежде чем пустить своих оголодавших до страды, выставить венецианские жалюзи соответствующим погоде образом, дозвониться и подчеркнуть неудачливость цеховиков, проходят и смотрят, на месте ли. И они всегда бывают на месте, Апеннинский полуостров с некоторых пор. Всё это устроено чрезвычайно удобно для таких парафилических ублюдков как мы. Кто всю жизнь собирается нарушить течение жизни в замке и на фабрике, обратить на себя взоры обоих, но не станет обращать даже под страхом участи Вены. Удобно? – поразился Коловрат, считавший удобства нереволюционными. Чрезвычайно, в духе неспешной чрезвычайности Акимафий. При известной ловкости, что, надеюсь, для тебя разумеется как то, нимб приписывается. Действовать так. Есть ли у тебя знакомый цверг или, упаси фабрикантово седалище, заблудший престол, пойдёт на наше преступление закона для неудачников и золотых медалистов и не выдаст в какую следует щель? Есть, пожалуй, чуть подумав. Хорошо как отчёт о гераномахической битве. Значит осталось всего чего-ничего. Я тебе имена престола и цвергов, сидят в третьей, ты пойдёшь к ним и обманешь в духе кадавра из Тартюфа и Исаака Ньютона. Обманешь так, все трое через день не явятся на службу, равносильно перемене погоды над лунным морем. Запомни, не на завтра, а через день, а то я вижу, ты не слишком смекалист. К тому должен будешь выкрасть у престола, Амандин, ключи от покоя, да, без кражи ключей в таких делах ничего не выгорает, образ святого от драконьего пламени. Всегда при себе, ответственный ключник башен с принцессами или заместитель святого Петра, помни об этом, когда станешь дурить ему голову. Все трое и в неслужебное имеют привычку кучковаться в прдебаннике и о чём-то совещаться, видно затевают военный, но столь смехотворно, не обращаю внимания даже я. Тоже не позабудь, хотя это для тебя и чересчур. Цвергов Калиник и Картерий. Живут по соседству, черепашьи яйца в промышленном песке. Если идти с начала коридора, надеюсь ты понимаешь, какой я имею в виду и ещё помнишь, для чего ты сюда, то от второй ниши справа из которой ещё смердит натёртой освящённой папой римским редькой тонзурой, двери первая, третья и напротив третьей, в другой. Калиник, Картерий, напротив престол. Как я должен буду их? – Коловрат вслух, смущаясь. Это сам решай, представь, что ты решальщик от Третьего отделения. Вообще-то доверчивы, рыцарские доспехи и любопытны, мухи попавшие на клейкий тяжник. Правда, мне тогда малость Каллимах, но ты сам должен понимать как он даёт подсказки, раз уж таскаешься к нему по три раза на день. Ладно, подумай о, встречаются вечерами и друг с другом похабными фантазиями, нажитыми за день. На этом можно кое-что, вроде рояля в кустах или крыльев от Пегаса, если ты понимаешь, о чём. А почему послезавтра, я вообще-то тороплюсь? Потому что завтра ты не сумеешь попасть в последний, если, конечно, ты не переодевшийся недалёким цвергом фабрикант. Завтрашний день проведёшь в зале учётов и зале распределения, надеюсь, ты в том не служишь, а не то я сказал банальность. В первом царит суматоха как на достроенных ярусах Вавилонской в снегопад, цверги и престолы набиваются, солома в куклы вуду, разрешая какие-то свои сенсуалистические интересы, потому там твоего присутствия никто не, хотя, если ты прикинешься ещё более слабоумным, его не станет замечать и ведущий расследование твоих преступлений сыщик со стороны. Однако, возвращаясь к плану, должен будешь спрятаться, чтоб служащие зала не различили твоего существования поблизости от всего там. Сделать это можно в одном из шкафов с формулярами, либо между, вообразив, это ляжки фрейлины. Должен будешь улучить момент, надеюсь тебе известно, что такое и пробраться во второй. Там мерцать будет уже не так просто. Подходящее только одно. Чулан, эксплуатируют перечисления поступков и какому только идиоту пришло в голову их перечислять, как будто их и так кто-то не знает. Редко кто заглядывает, но пробраться незамеченным, будет не так, фавориты пробираются в постели к собственным фавориткам. В нём станешь дожидаться грядущего, но не забудь, хотя я уверен, забудешь, уже с ключом от следующей казёнсральни, должен украсть у Амандина-яйцеголового праведника. Заходить в неё в одиночку лучше не. В прошлый раз я именно и едва не провалил через весь Зоббург на панцирь черепахи. У меня подозрение, там какие-то хитрые, античный очковтиратель, полы или кресло, в котором мозолит Амандин вовсе не кресло, а набалдашник какого-то нераспознанного рычагоискателем. Словом, если войдёшь один и не сядешь в портшез или на витножки, может получиться скверная постановка, ещё хуже чем у «Глобуса» у которого отодрали весь фахверк. Поэтому утром явимся мы с тем цвергом, назовёшь, если ты не солгал о существовании, думая, что и так обойдётся. Я в кресло, моя задница более подготовлена, а вы за столы, потому что такие же безвкусные плебсы. Придут распорядители, мы делаем вид, обсуждаем стачку, раскланяются с нами и в первых двух залах закипит. Заявление в духе брандмейстера отдающего распоряжения: ты же полезешь в архив. Когда мне отправить к тебе Кантидиана? – спросил, мыслями уже отсутствующий. Это твой надёжный? Спрашиваю не потому, что из нас двоих недалёк я. Если повстречаешь сегодня, то пусть заходит сюда. Я вообще не намеревался выходить до Первой мировой, но с вами полуреволюционерами-полупродавцами качелей века разве можно выспаться? Скажи ему, только как можно проще и внятнее, как у него будет время, пусть и заходит, только пускается в путь заранее. Коловрат молча, согласился быть секундантом на дуэли, вышел, распорядившийся в отношении всего распорядитель. Хотел впроброс, мол, до встречи в канцелярии, мудила от добра, сдержался, не стал козырять, поставленный раком шулер. Спустился в нижнюю, намеревался застать в обрамлении дактилей, амфибрахиев, анапестов и рифменных сперматозоидов с многообещающими хвостами. Оказался, всё упирался на свой любезный, глаза полуприкрыты, дремлет накурившись фальшивой черняги из куриного помёта и прослойки грецких орехов. Здравствуй, Кантидиан, тульнул подле едва не на колени. Да вроде уже встречались сегодня, не размежая век. Вопрос в духе потерявшего хватку Каллимаха: опять пришёл расспрашивать меня про всякие штуки, интриговать, а потом уходить не вывернув выю? – тон непривычно сух, сквозь слова окклюзический афронт, каковой, по крайней как окклюзия, существу не свойственна вовсе. Заявление в духе умирающей тёщи белоэмигранта: только теперь я раскрою тебе всё. Да неужто? – веки цверга, отражающийся во рву подъёмный мост и к собеседнику. Да. Мне и ещё одному престолу, тому самому Акимафию, но в первый черёд мне, понадобится от тебя. Неужто заговор на рассвете? – ещё оживился, в глазах, в глазах жадного до тайн поэта, неугасимые ургентного любопытства. Берёшь меня в регрессивное дело с самим марвихер-Акимафием? Да. Только дело это не совсем… Не важно. Я же не вечный трус и не фанатичный почитатель фабрикантов как волки, которых они дрессируют, каким был один из моих ланарков. Ну и намучился же я с ним, как пони с пудовыми подковами. Он делал вид, столпник-отшельник, а сам жил в монастыре, да ещё во времена самого расцвета их церкви, но не тысячу лет, как можно подумать. Ты, как бюро находок, знаешь цвергов по имени Калиник и Картерий, престола Амандина? Толстяк пристально на, незаметно выведывая подоплёку. Так вон куда нацелились. На архив? Сдавал туда мемуары? Знаю этих. Каждый вечер кипят. На одном и том же, думая, усеянный кровавыми пятнами персидский мильфлёр, вот этом, ткнул в соседний, левый. И говорят, говорят, говорят как воссоединившиеся после столетней банши, только пойдёт что-то стоящее, вроде солнца-японца, эти отвлекут к жало-кинжала. Тебе слышны их разговоры? К моей великой недоле. Так о чём судачат? Да не слушаю я их, даже подумываю заказать у сосны смоляные затычки. Говорю же, и своих довольно, чтоб ещё чужие, при том пустые, принимать к рассмотрению. Пустые как катехизис или более пустые? Все их, сплошные сплетни, я таких досужих ещё не. Как будто известны все дела всех замков, а не только нашего. И кто кого в какую стену замуровал, кто регулярно мочится на ротонду от Версаля, кто с кем перемигивается с целью встретиться в полночь на галерее, кто подпиливает оси каретам и прочее подобное. И про тебя с нередкой. Ты же загадочно-делинквентная фигура, только вопросы, а как самого, делаешь, это уже и есть твоя каторга. И про меня, скромного пиита без арфы, распускают, полагая, по патогномическим ступеням можно натурально взойти и малость разжиться ономатопеями.