Сибирский папа - Наталия Михайловна Терентьева

class="p1">– Опа! – сказал Вольдемар Вольдемарович, когда я, идеально припарковавшись на стоянке гостиницы (траекторию парковки задним ходом рассчитал бортовой компьютер), вылезла из машины. – И как это понимать?

Он стоял с другими курильщиками недалеко от входа и с удовольствием затягивался. Я видела его, когда подъехала, – его высокую фигуру. Он ни на кого не похож и спутать его невозможно.

– Никак, – ответила я как можно нейтральнее, потому что не собиралась обсуждать ничего при совершенно посторонних людях. А Кащею как раз хотелось устроить спектакль, я это видела.

– Нет, подожди! – Он решительно направился ко мне, затягиваясь на ходу.

– Сигарету выбрось, потом подходи ко мне, – проговорила я вскользь, так, чтобы не слышали остальные.

Я-то как раз, в отличие от него, ненавижу всякие представления и спектакли, которые некоторые люди устраивают в обычной жизни. Вообще мне кажется, что актеров и актрис на земле на несколько порядков больше, чем мы привыкли считать. Мы ведь все постоянно играем. Не я первая пришла к этой мысли. «Человек играющий» – вот правильное название для нашей цивилизации. Наивный и абсолютно искренний взрослый человек – это почти идиот, человек, страдающий умственным расстройством. Я очень люблю загадочный роман Достоевского, который невозможно разгадать до конца. Нельзя же оставлять за скобкой, что князь Мышкин едет с лечения в начале романа и в конце тоже уезжает лечиться. Потому что такому наивному человеку, большому ребенку, надо лечиться. Чтобы стать нормальным, обзавестись масками и менять их по ситуации. Не можешь, нет у тебя масок, не понимаешь, что многие мысли и чувства надо скрывать, – живи под наблюдением врачей.

Кащей демонстративно еще раз затянулся, щелчком отбросил сигарету в сторону, выпустил клубы дыма, как самый настоящий сказочный герой, опасный и злой, и ухарской походочкой, какой я никогда у него не видела, приблизился ко мне. И только тут я поняла – он пьян. Точнее, не вполне трезв. Не в силах оценить степень его неадекватности, я осторожно отступила назад.

– Нет-нет-нет… – совершенно гадостно улыбаясь, он склонился ко мне.

Если Кащея распрямить, полагаю, он будет очень высоким, больше метра девяносто. Но его не привычный ни к каким физическим нагрузкам позвоночник согнулся раньше времени. Кащей обычно сидит, согнувшись, стоит, согнувшись, и идет, наклоняясь вперед, как будто пытается своими близорукими глазами что-то высмотреть на земле. Человек – невероятно несовершенное создание. Почему я об этом думаю, когда смотрю на человека, который мне нравится вопреки здравому смыслу?

– Тебе надо заниматься спортом, чтобы мышцы спины держали позвоночник, – вслух озвучила я свои мысли.

– Что-о-о-о?!! – слишком громко и искусственно изумился Кащей. – Вы слышите, что она мне говорит, вы слышите, люди?

– А люди тоже приняли на грудь? – тихо спросила я. – Или ты один такой смелый? Ты вообще-то руководитель делегации. Ты что?

– Хм… – Кащей сощурился, выразительно усмехнулся, царственным жестом откинул волосы, покачнулся. – Да, я пьян. – И пропел на мотив знаменитой арии мистера Икс: – «И-и-и что-о-о же?»

– Да ничего. Я не буду с тобой пьяным разговаривать.

– Я не настолько пьян, Маша, – неожиданно трезвым голосом, внятно и тихо сказал Кащей. – Тут просто такие дела… В общем, мы немножко попраздновали, но я почти не пил. Пойдем пройдемся. Хочу тебе кое-что сказать, кое о чем спросить.

Потрясенная такой метаморфозой, я кивнула и пошла за Кащеем.

– А что вы праздновали? То, что отменили все запланированные на сегодня мероприятия?

Кащей откинул волосы, сощурил глаза и вместо ответа спросил:

– Это тебе подарил отец?

Я молча кивнула.

– На день рождения? У тебя ведь завтра день рождения?

– Наверное. Не знаю.

– Не знаешь, что день рождения? Кто из нас пьян? – засмеялся он. – Ладно. Ничего себе подарочки… А он кто, твой отец?

– Погугли, – пожала я плечами. – Потом мне расскажешь.

– Как же ты со мной… Ай-яй-яй… Как будто я ничтожество, а ты королева. А я, между прочим, почти закончил диссертацию. И почти защитил. И еще я замдекана. И еще я лидер молодежи. И еще я талантливый и добрый. И красивый. И волосы у меня пахнут васильками.

– Ты нюхаешь свои волосы? – удивилась я. – Васильки, кстати, не пахнут.

– Какая ты приземленная! Ну понятно, география, экология… Нет! Мне девушка одна… стихи прислала.

– Может быть, лучше с ней гулять? Я точно стихов тебе присылать не буду.

– Да я понял уже!.. – улыбнулся Кащей совершенно по-человечески. – Ты сама как стихи.

Его не поймешь. Ведь если бы это кто-то сказал искренне, это были бы очень приятные слова. Я – как стихи. Стихи, правда, тоже разные бывают…

Мы дошли до парка, где вчера произошел неприятный инцидент.

– Нет, сворачиваем, давай направо не пойдем, неприятные воспоминания, – проворковал Кащей и ловко подхватил меня своей длинной рукой за талию. – А я хочу, чтобы у тебя от этой поездки были только приятные воспоминания. Когда рядом с тобой надежный, приятный, искренний, симпатизирующий тебе человек… – Кащей покрепче прижал меня к своему костлявому боку.

И у Гены бок костлявый, и у Кащея. Как-то по-разному они костлявы…

Гена ходит не умеет, в ногах путается до сих пор, как будто они у него только прошлым летом выросли, а так он покрепче Кащея, приняли же его на военную кафедру, туда не всех берут. А Кащей наверняка кажется сам себе хрупким и тонким, как поэт декаданса. Со стороны он иногда смотрится эффектно, особенно в одежде, в которой не просматриваются очертания скелета, а иногда – без слез не взглянешь. Но я точно не рождена для того, чтобы жалеть мужчин. Хрупкий – пойди потренируйся, у тебя бассейн в корпусе общежития – спускайся каждое утро и плавай, вокруг – парк, выходи и бегай. И воспитывать я тоже никого не хочу. Зачем тогда я влюбилась в Кащея? Чем он мне так понравился? Необычностью, непохожестью на других?

Я искоса посмотрела на него. Где, в чем он искренен? У меня раньше не возникало таких вопросов, до встречи с ним. Если Кащей меня чему-то и научил, то вот таким сомнениям – не верить своим ушам и глазам. По первости это забавно, а потом становится мучительным. Если не верить никому и ничему, то жить довольно тошно.

Вот сейчас, например, Гена прислал мне плачущего лисёнка. Это он, Гена-баритона, плачет оттого, что я жестокая и неизвестно где пропадаю. А он летел сюда, чтобы гулять со мной за ручку по незнакомому городу и слушать песню в одни наушники. По Гениному сценарию я должна спросить:

«О чем плачет лисёнок?»

«О своем одиночестве», – ответит за лисёнка Гена.

«Нет, ты не одинок! – должна воскликнуть я. – У тебя есть я! А у меня – ты!»

Почему