Священная охота - Лоис Буджолд

Аколит в белых одеждах взглянул в глаза склонившегося над ним Ингри и умоляюще прошептал:

— Я во всём признаюсь! Только не надо… не надо…

«Чего не надо?»

Ингри усилием воли заставил себя выпрямиться и разжать руки. Аколит встал на ноги, но колени его подогнулись, и он, дрожа, свернулся окровавленным клубком у священного очага.

— Нидж, ты дурак! — завопил служитель Отца. — Заткнись!

— Я не могу противиться! — простонал служитель Бастарда. — У него глаза светятся серебром, и голос такой страшный — колдовской!

— Тогда тебе лучше бы послушаться, — проговорил без всякой симпатии кто-то у Ингри за плечом.

Резко обернувшись, Ингри увидел просвещённого Льюко, запыхавшегося и встревоженного, внимательно оглядывающего странную сцену.

Ингри глубоко вздохнул, отчаянно стараясь унять колотящееся сердце и вернуть времени нормальное течение. Свет, тени, цвета, звуки — всё это обрушивалось на него, как удары боевого топора, а люди вокруг, казалось, пылали, как факелы. До Ингри постепенно дошло, как же много народа собралось во дворе храма, таращась на него и разинув рты: человек тридцать родственников умершего, жрец, проводивший обряд, пятеро служителей разных богов, князь Джокол и его встревоженный спутник, а теперь ещё и просвещённый Льюко… который единственный из всех совсем не казался ошеломлённым.

«Я позволил своему волку вырваться на свободу, — со смутным ужасом подумал Ингри. — В присутствии сорока свидетелей. Во дворе главного храма Истхома.

По крайней мере мне, кажется, удалось развеселить бога в белом…»

— Просвещённый, просвещённый, помоги мне, будь милосерден… — бормотал пораненный аколит, цепляясь за полу мантии Льюко. Тот посмотрел на него с растущим отвращением.

Теперь уже дюжина людей кричала одновременно; раздавались обвинения в подкупе и угрозах, неубедительные оправдания. Родственники усопшего разделились на две группы. Судя по обрывкам споров, долетавших до Ингри, речь шла о наследстве; впрочем, ком взаимных упрёков стремительно рос: люди припоминали друг другу старые обиды, оскорбления и несправедливости. Несчастный жрец, назначенный проводить обряд, сделал несколько слабых попыток восстановить порядок среди своей паствы, одновременно отдавая распоряжения служителям, которые и не думали его слушать. Потерпев неудачу и в том, и в другом, жрец выбрал себе более лёгкую жертву.

Он накинулся на князя Джокола и дрожащей рукой указал на медведя.

— Убери отсюда эту тварь! — прорычал жрец. — Сейчас же убирайся отсюда и не вздумай вернуться!

Огромный рыжеволосый воин был, казалось, готов расплакаться.

— Но мне же обещали жреца! Мне он обязательно нужен! Если я не привезу на свой остров жреца, моя прекрасная Брейга не выйдет за меня замуж!

Ингри сделал шаг вперёд и вложил в свой голос всю властность самого доверенного помощника хранителя печати Хетвара… и, может быть, что-то ещё:

— Храм Истхома предоставит тебе жреца-миссионера в обмен на твои серебряные слитки, князь Джокол. Или, может быть, я не расслышал обещания вернуть их? — Ингри обратил на смутившегося жреца тяжёлый взгляд.

Просвещённый Льюко спокойным тоном, удивительно отличавшимся от криков вокруг, пообещал:

— Храм выполнит своё обещание, князь, как только мы разберёмся в этом прискорбном внутреннем происшествии. Похоже на то, что твоего замечательного медведя пытались использовать для бессовестного жульничества. А сейчас не мог бы ты ради безопасности отвести Фафу на свою лодку? — Повернувшись к Ингри, Льюко тихо сказал: — А вы, милорд, очень обяжете меня, если проводите их и проследите, чтобы они благополучно добрались до места и по дороге не съели никого из бедных маленьких детей.

Ингри с облегчением вздохнул, получив шанс сбежать.

— Конечно, просвещённый.

Льюко опустил глаза и добавил:

— И позаботьтесь о своей руке.

Ингри проследил за его взглядом: из-под повязки на правой руке по пальцам снова текла кровь. Должно быть, только начавшая заживать рана снова стала кровоточить, пока Ингри наказывал провинившегося аколита. Ингри тогда ничего не почувствовал.

Когда Ингри поднял голову, на него был устремлён пылающий взгляд голубых глаз. Джокол, склонив голову, быстро обменялся несколькими словами со своим темноволосым спутником, потом поклонился Льюко и Ингри.

— Да. Нам этот человек нравится, верно, Оттовин? — Он толкнул Оттовина локтём в бок, отчего менее стойкий человек не удержался бы на ногах, направился к медведю и взялся за серебряную цепь. — Пойдём, Фафа.

Медведь тоненько взвыл и завозился, но остался лежать.

Льюко положил руку на плечо Ингри и почти неслышно прошептал:

— Позвольте ему встать, лорд Ингри. Думаю, зверь уже успокоился.

— Я… — Ингри подошёл к медведю и поднял с камней свой меч. Медведь снова завозился и прижался чёрным носом к сапогу Ингри, жалобно глядя на него сверху вниз. Ингри сглотнул и хриплым голосом пробормотал: — Встань.

Ничего не произошло. Медведь заскулил.

Ингри потянулся в глубь своего существа и из самых глубин извлёк то же самое слово; только теперь оно имело вес, превратившись в песнопение, от которого собственные кости Ингри завибрировали.

— Встань.

Огромный зверь развернулся, как пружина, и подбежал к хозяину. Джокол упал на колени и начал гладить любимца. Его большие руки зарылись в густой мех. Рыжеволосый гигант бормотал какие-то ласковые слова на языке, незнакомом Ингри, а белый медведь тёрся головой о вышитый камзол, пачкая его слюной.

— Пойдём, мой добрый друг, друг Фафы, — сказал Джокол, поднимаясь и махнув рукой Ингри. — Пойдём, и ты разделишь со мной чашу.

Дёрнув за цепь, Джокол оглядел продолжавшую препираться толпу, презрительно фыркнул и двинулся к воротам. Верный Оттовин поспешил следом. Ингри присоединился к островитянам, заняв такую позицию, чтобы между ним и медведем оказался Джокол.

Маленькая, но впечатляющая процессия покинула храм, предоставив просвещённому Льюко успокаивать возбуждённых людей. Ингри услышал, как тот сказал провинившемуся аколиту и всем вокруг: «Это был просто отблеск света». Оглянувшись через плечо, Ингри встретился с Льюко глазами, и жрец одними губами произнёс: «Завтра». Ингри подумал, что это не слишком обнадёживающее обещание наверняка будет выполнено.

«У него глаза светятся серебром, и голос такой страшный — колдовской…»

Ингри ощутил знакомую боль — наказание аколита не пошло на пользу его спине, да и пораненной руке тоже; к этому добавился звон в ушах и жжение в сорванном горле.