Парадоксы имперской политики: поляки в России и русские в Польше (XIX — начало XX в.) - Леонид Горизонтов

Тем же днем, что и милютинские письма в Варшаву, датируется очередная записка Пономарева, поданная им новому покровителю. Фактически Милютину предлагалось восстановить ряд элементов системы Паскевича. «Пономарев остается тем же неукротимым порицателем правительства, каким был и прежде, — читаем дневниковую запись В. А. Докудовского за март 1866 г., — по его словам, все идет скверно; напустился на гр. Берга»35.

«Живым воплощением системы времен Паскевича» общественное мнение считало главного директора правительственной комиссии внутренних и духовных дел и народного просвещения П. А. Муханова 36, изгнание которого из Варшавы в 1861 г. собственно и открыло путь к высшим административным постам маркизу Велепольскому. В столице Муханов получил почетное повышение, став членом Государственного совета, и вместе со своим сослуживцем по правительственной комиссии сенатором С. А.Старынкевичем помогал В. А.Черкасскому подбирать кадры для службы в Царстве Польском 37. «Последствия показали, что он смотрел на события в Царстве Польском вернее с русской точки зрения», — писал в некрологе Муханова, не только чиновника, но также видного библиофила и археографа, М. П.Погодин 38.

Служивший в Варшаве с 1831 по 1870 гг. тайный советник Н. И.Павлищев опубликовал в 1869 г. в Петербурге записку о своей деятельности, в которой именовал себя «врагом польской автономии, но вместе сторонником разумной, систематической реформы». Действительно, в первый же месяц восстания он сделал вывод: «Конституция 15‑го года завершилась восстанием 30‑го; конституционные реформы 61‑го года принесли нынешний плод. Великодушие в политике есть синоним слабости». «Необходимо, — советовал Павлищев, — прежде всего сменить польских губернаторов и посадить русских: эти подберут себе уездных начальников»39.

Согласно наблюдению П. А.Валуева, под влиянием «30-летней системы управления» «все русские варшавские делатели как–то смотрят на польские дела сквозь очки тридцатых годов»40. Прежние сослуживцы Паскевича обычно видели в правлении Горчакова отход от системы фельдмаршала, и потому, в их представлении, она просуществовала на 5 лет меньше, чем это следует из высказывания Валуева. Были, однако, и нюансы. Если С. Ф.Паню–тин возлагал всю полноту ответственности на преемника Паскевича, то С. П.Шипов фиксировал кризисные явления еще до 1856 г.41.

Подобно своим ближайшим предшественникам, М. Д.Горчакову, Н. О.Сухозанету и А. Н.Лидерсу, долгое время бывший подчиненным Паскевича Ф. Ф.Берг высоко ценил заслуги «старожилов». Вплоть до самой смерти он добивался распространения на них льгот по службе. «Если новые русские деятели в тамошнем крае заслуживают поощрения, — писал Берг в 1872 г. К. В.Чевки–ну, — то еще более заслуживают его те из их предшественников, которые десятки лет провели в борьбе с враждебными правительству стремлениями и происками или же, быв вызваны туда на службу в 1862 и 1863 годах, не взирая ни на какие местные влияния, остались безукоризненно преданы своему делу, верны своему долгу и с отличием продолжают трудиться на служебном поприще… Устранение от… преимуществ наиболее тяжко и неблаговидно отражается на тех из служащих в Царстве с давнего времени русских, которые, перенеся всевозможные лишения и преследования, продолжают свою полезную деятельность доныне и все–таки считаются как бы чужими в среде отечественных деятелей». В качестве примера Берг приводил тайного советника Г. И.Честилина, состоявшего в канцеляриях варшавского военного губернатора и наместника с 1833 г. Страшась роста затрат на администрацию, Комитет по делам Царства Польского отклонил ходатайство Берга, сделав исключение лишь для высших чинов Временной военно–следственной комиссии в Варшаве генералов Н. Тухолки и Ф. Гришина 42. Интересно, что Честилин и Ту–холка также входили в состав той комиссии, отказ от участия в которой стоил карьеры Пономареву. Честилин пользовался расположением Константина Николаевича и привлекался милютинцами для проверки переводов на польский язык 43.

В целом, однако, «новым русским» в администрации Царства был чужд пиетет по отношению к ветеранам: «Старые чиновники из служивших в крае во времена князя Паскевича, ополяченные в особенности балетничками и обществом кутил из высшего польского круга…, брюзжали, сколько могли, называя себя консерваторами. При том нельзя было им совершенно забыть и простить князю Черкасскому, попавшему из отставного титулярного советника прямо в министры!»44. Иную интерпретацию предлагал А. А. Сидоров, обратившийся к интересующему нас предмету в самом конце столетия. «Часто и много говорилось о малообразованности русских офицеров и чиновников в Царстве эпохи Паскевича, — писал он, — но немало было и образованных людей, понимавших необходимость изучения Привислинья, польской истории и литературы» 45.

Не одна только чиновная когорта, прошедшая школу Паскевича, соединяла два царствования. В Западном крае подобная связующая роль принадлежала М. Н.Муравьеву, который занимал высокие посты в белорусско–литовских губерниях в первой половине 30‑х гг. и уже тогда, как мы видели, принимал самое активное участие в разработке общих мер по решению польского вопроса. В своих воспоминаниях Муравьев остро критиковал администраторов николаевской поры за бездеятельность, поименно называя тех генерал–губернаторов, которые, по его мнению, несут ответственность за усиление польского влияния в 30–50‑е гг. Этот список, как и перечень Стороженко применительно к Царству Польскому, включает практически всех главных начальственных лиц Северо — Западного края: Н. Н.Хованского, П. Н.Дьякова, А. М.Голицына, Н. А.Долгорукова, И. Г.Бибикова, В. И.Назимова. Из числа руководителей Юго — Западного края Муравьев критически отозвался о Н. Н.Анненкове 46.

Вокруг деятельности близкого Александру II Назимова долго не затихали споры. Прямым откликом на записки Муравьева явились, в частности, воспоминания сотрудника Назимова А. С. Павлова 47. Единственный и характерный пропуск в обличительном перечне Муравьева — Ф. Я. Миркович. В бытность на генерал–губернаторском посту Муравьев обменялся письмами со своим находившимся не у дел предшественником и получил полную поддержку последнего. Миркович прислал усмирителю восстания копию своего программного всеподданнейшего доклада 1841 г., обратив внимание на нереализованность ряда давних предложений 48.

Еще одна видная фигура эпохи Николая I, продолжавшая, в отличие от Мирковича, свою служебную деятельность в 60‑е гг., получила сочувственную оценку в муравьевских воспоминаниях. Это митрополит Иосиф Семашко, сотрудничество которого с Муравьевым, начатое еще в 30‑е гг., возобновилось на закате дней двух государственных мужей. Архиерей, в свою очередь, выделял М. Н.Муравьева и А. В.Семенова как редких администраторов Западного края, радевших о русском деле, и отрицательно отзывался о Н. А.Долгорукове и И. Г.Бибикове 49. Как уже указывалось выше, митрополит сыграл важную роль в ужесточении антипольского курса на исходе николаевского царствования. Не отступил от своей жесткой позиции он и в период примирительной политики по отношению к полякам, продолжая обличать беспечность руководителей окраинной администрации. «Вполне был уверен, — писал Семашко, — что снисхождение правительства есть ложный шаг» 50.

Тесно связанный с группой «константиновцев», Н. А. Милютин во время своего пребывания за границей после отставки с поста товарища министра внутренних дел в 1861 г., судя по всему, разделял взгляды великого князя 51. Однако, будучи призванным к решению польского вопроса в разгар восстания, он не остановился перед жесткими репрессивными мерами и ликвидацией особого административного устройства, превратившей Царство Польское в «При–вислинский край». Унификация всех институтов по общероссийскому образцу, подавление шляхетско–клерикальных элементов и подъем крестьянства, которому предстояло стать «материалом для создания Польши русско–демократической», опора на национальные меньшинства Царства Польского — вот главные элементы системы Н. А.Милютина, важное место среди которых отводилось также деполонизации административного аппарата 52.

Можно определенно говорить о том, что в основе предложенного Милютиным политического курса лежал не только государственный интерес в понимании значительной части русского образованного общества того времени, но и искреннее участие в судьбе польского и западнорусского крестьянина, которое вовсе неверно отождествлять с «социальной демагогией»: В. А.Твардовская была безусловно права, критикуя в этой связи А. Ф.Смирнова 53. «Да будут благословенны те, — восклицал М. И.Венюков, — кто… внес животворящее начало и в судьбы Польши, и в деятельность нас, русских, там находившихся и доселе являвшихся почти исключительно представителями задушения»54.