Нераздельные - Нил Шустерман

И он распахивает дверь.

Давно, еще когда Риса жила в детском доме, ее вместе с другими воспитанниками повели на экскурсию на фабрику, где производили шары для боулинга. Самое большое впечатление на Рису произвела почти полная непричастность людей к производству. Все делали машины: штамповали заготовки, полировали поверхность, сверлили в шарах дырки в точном соответствии с указаниями компьютера.

Как только Риса переступает порог «заготовительного лагеря», она сразу понимает: никакой это не лагерь. Это самая настоящая фабрика.

Здесь нет раскрашенных в веселые тона спальных корпусов, нет лучащихся энтузиазмом консультантов. Все это заменяет огромный цилиндрический барабан по меньшей мере двадцати футов в диаметре — вровень со стенками самолета. В барабане больше сотни ячеек, и в каждой лежит расплет. Словно мертвецы в катакомбах.

— Не позволяй внешнему виду обмануть тебя, — замечает Дюван. — Их постели — из самого высококачественного шелка, машина удовлетворяет все их нужды. Они отлично накормлены и содержатся в идеальной чистоте.

— Но они же без сознания!

— Только наполовину. Им вводят мягкое снотворное, держащее их в сумерках, на границе сна и бодрствования. Это очень приятное состояние.

У дальнего конца цилиндра со спящими расплетами находится большой черный ящик размером со старинную медицинскую барокамеру. Риса не хочет даже думать, для чего он предназначен.

— Где Коннор?

— Здесь. — Дюван неопределенно обводит рукой барабан с расплетами.

— Я хочу его видеть.

— Не стоит. Может быть, в другой раз.

— Вы имеете в виду, когда его уже расплетут?

— К твоему сведению, до его расплетения еще по меньшей мере несколько дней. Аукцион, на котором будут проданы органы Беглеца из Акрона — мероприятие масштабное, на его подготовку потребуется много времени.

Риса обводит взглядом спящих расплетов и снова чувствует дрожь в коленях, как будто еще не весь транк вышел из ее организма. А Дюван с беззаботной уверенностью шагает сквозь цилиндр.

— Бирманская Да-Зей обитает в самом мрачном углу так называемого черного рынка. Медленное расчленение без анестезии в антисанитарных условиях. Возмутительно! У меня все совершенно по-другому. Я даю этим расплетам все самое лучшее — такой заботы они не получат ни в одном официально санкционированном заготовительном лагере. Комфорт, покой, безболезненная электростимуляция, держащая их мышцы в тонусе, постоянная эйфория, в которой они ожидают своего расплетения. У меня приобрели органы многие мировые лидеры, хотя они никогда в этом не признаются. Включая и кое-кого из твоей страны, должен добавить.

Барабан внезапно оживает и начинает вращаться вокруг них, ячейки с расплетами перемещаются. Механическая рука протягивается к одной из них и касается спящего там расплета с ласковой заботливостью матери.

— Надеюсь, экскурсия окончена? Даже если нет — мне плевать. С меня хватит!

Дюван провожает Рису обратно в гостиную. Она старается не смотреть на живой орган, но невольно замечает его отражение в зеркале. Войдя в спальню, они обнаруживают там какого-то человека, заправляющего постель. При их появлении слуга начинает работать быстрее.

— Я почти закончил, сэр.

Тщедушный служитель, на вид немногим старше Рисы, слегка напуган, как будто его застали за каким-то недостойным занятием. Он поворачивается к ней, и девушка ошеломленно вздрагивает. У парня отсутствует фрагмент лица; его замещает пластичный биобандаж цветом чуть бледнее настоящей кожи, покрывающий глазницу и большую часть правой щеки. Ни дать ни взять одноглазый Призрак оперы. Левая половина его физиономии, обезображенная шрамами, еще совсем свежими, выглядит ненамного лучше.

— Ваш холоп, должно быть? — говорит Риса.

Дюван непритворно оскорблен.

— Я не какой-нибудь феодал, чтобы обзаводиться холопами. Это Скиннер, мой слуга.

Риса горько усмехается, хотя ей вовсе не весело:

— Надо же, какую точную кличку вы ему подобрали![24]

— Чистое совпадение. Это его настоящая фамилия.

Скиннер быстро уходит, раболепно пригнувшись, и закрывает за собой дверь. Только тут Риса вспоминает, что фамилия Грейс тоже Скиннер. Неужели это ее милый братец, о котором она им все уши прожужжала? Риса представляет себе сохранившуюся часть его лица, и чем дольше она всматривается, тем больше убеждается в несомненном сходстве с Грейс.

— Чего вы от меня хотите? — спрашивает Риса Дювана, хоть и страшится услышать ответ.

— Одной очень простой вещи. Простой для тебя, во всяком случае. Я хотел бы, чтобы ты играла для меня на Orgão Orgânico. У меня не хватает таланта, а такой инструмент просто молит о прикосновении опытных рук.

Его предложение повисает в воздухе. Риса не отваживается даже вообразить себя за этой… вещью.

— Как бы хорошо я ни играла, в конце концов музыка вам надоест, и я тоже, — говорит Риса. — И что потом?

— Если это случится, я отпущу тебя.

— Отпустите? Предварительно разрезав, конечно. На сколько кусков?

Дюван закатывает глаза.

— Риса, я не такой уж плохой человек. Мой бизнес, возможно, попахивает дурно, но не я сам. Возьми, к примеру, фермера, который выращивает мясной скот. Разве он заслуживает осуждения за то, что все его стадо пойдет под нож? Конечно нет! Так и я. Только мой продукт иного рода… и произвожу я его намного более гуманным образом. — Он подходит к ней. — Не в пример тому поставщику, что поймал тебя, я сумел отделить себя от своей работы.

Риса делает шаг в сторону, отказываясь отступать назад, и держит безопасную дистанцию.

— Твой выбор прост, — продолжает Дюван. — Остаться здесь либо пойти с молотка. В первом случае я могу пообещать тебе покой, терпение и уважение. А вот как будет обращаться с тобой саудовский принц — за это я ручаться не могу.

Угроза действует, и Риса вопреки себе самой ощущает приступ клаустрофобии. Однако она находит в себе достаточно смелости, чтобы выдвинуть встречное предложение:

— Я сделаю, как вы хотите, но при одном условии.

— Да?

— Вы отпустите Коннора.

Дюван в восторге хлопает в ладоши.

— Браво! Сам факт, что ты вступила в переговоры, можно расценивать как шаг в правильном направлении. К несчастью, твое условие невыполнимо.

— В таком случае катитесь к черту.

Дюван не только не обижается — ему весело.

— Я дам тебе время на размышление. А пока представлю на аукцион другого весьма ценного расплета.

Риса не может удержаться от вопроса:

— И кто же это?

— Враг общества номер один, — отвечает Дюван. — Я заплатил «Гражданам за прогресс» небольшое состояние, но прибыль, которую я извлеку, покроет мои расходы с лихвой. На свете очень много людей, желающих заполучить кусочек Мейсона Майкла Старки.

46 • Арджент

Ему надо хорошо соображать. Ему надо вести себя осмотрительно. Но больше всего ему надо выказывать послушание.

— Мне стало жаль тебя, — сказал ему Дюван после того, как здоровая половина лица Арджента была снята с него и пересажена Нельсону. — Кто-то другой на моем месте расплел бы тебя полностью, но… Я так редко испытываю к кому-нибудь настоящую жалость, что решил прислушаться к голосу сердца.

Однако жалость жалостью, а благотворительностью Дюван заниматься не намерен. Вместо того чтобы возместить Ардженту потерянную часть лица, он залатал ее биопластиком — словно вмятину на стене заштукатурил.

— То, что тебе нужно, стоит слишком дорого, чтобы дать это тебе за красивые глаза, — пояснил Дюван. — Но если ты поработаешь у меня шесть месяцев, то сможешь выбрать лицо из моих запасов. А потом решишь, останешься ли служить у меня или вернешься к прежней жизни.

Хотя Арджент ничего не сказал, он не испытывал ни малейшего желания возвращаться к прежней жизни. Начать новую, возможно, в новом городе, с новым лицом… Однако сейчас, немного пообвыкнув на «Леди Лукреции», Арджент начинает думать, что за полгода здешняя жизнь так засосет его, что ему не захочется отсюда уходить. Он старается выкинуть эти мысли из головы и сосредоточивается на будничных делах и заботах: убирать, стирать, изображать благодарную аудиторию, когда Дювану приспичит выступить с очередной философской лекцией. Больше всего на свете Дюван любит слушать собственные разглагольствования, и Арджент — идеальный слушатель, потому что никогда не возражает и никогда ни о чем не имеет собственного мнения. Собственно, «отсутствие мнения» Арджент рассматривает теперь как главный пункт своей должностной инструкции.

Однако появление Коннора Ласситера перевернуло размеренное существование Арджента с ног на голову.