Бабочка на штанге - Владислав Крапивин

— Вода-то не простая, — напомнил Железкин. — Мы¸ правда, боялись, что на Шарнирчика она не подействует, но оказалось, что он живой не хуже нас…

— Да! — гордо подтвердил Шарнирчик. — Теперь есть доказательства. — Он снова повертел ногой, привычно поддернул трусы и заспешил: — Железкин, пойдем! Ты обещал сфоткать меня на том трехколесном велосипеде…

Они все опять ускакали. А Ринку окликнула из Пуппельхауса беспокойная малышня. И случилось наконец так, что мы с Чибисом оказались один на один.

Мы лежали рядом на парусине, смотрели на желтые груды облаков. Люди, которые были неподалеку, ходили осторожно, говорили негромко. Видимо, не хотели тревожить нас.

Орали во дворах петухи. Бестолковые здесь петухи, орут, когда вздумается, днем и ночью, без расписания.

Солнце жарило наши руки-ноги, грело сквозь рубашки животы и плечи, однако на лица падала тень от ближнего клена, и нам был хорошо.

Чибис повозился, согнул ноги, нацелившись в небо перемазанными йодом коленками. Сунул под затылок ладони и сказал:

— Клим…

— Что? — отозвался я, весь пропитанный солнечным теплом.

— Как ты думаешь, почему я с тобой поссорился?

— Потому что был дурак, — сказал я, не боясь поссориться снова.

— Нет. То есть да, но… не поэтому. Я думал, что, когда люди поругаются, им легче будет расставаться…

И все было по-прежнему: лучи, облака, петушиные крики, лето и зелень. Но ожидание новой тоски сразу прошло по мне, как озноб. И я… И я сказал очень спокойно:

— Как это «расставаться»?

— Клим, я скоро уеду…

«Чибис, не надо!!» И я сказал с прежним спокойствием:

— Куда?..

— Во Владивосток…

Я сразу понял — это насовсем. И все же спросил, защищаясь дурацкой своей невозмутимостью от беды:

— Надолго?

— Ну… вообще. Жить…

Тогда я не выдержал. Рывком повернулся набок, уперся локтем. Чибис по-прежнему лежал навзничь и смотрел вверх. На ресницах горели солнечные точки.

— Чибис, не надо…

Он шевельнулся.

— Ну, а что я могу сделать? Меня не спросили…

— Чибис, а что случилось?

Он шевельнулся опять.

— Да в общем-то… ничего плохого. Наоборот… Мама в поезде познакомилась с одним моряком. С тихоокеанским. И решили пожениться… Это давно еще, зимой. Только мне она не говорила… А месяц назад сказала…

— А ты?

— Ну… я же не враг ее судьбе…

— Ты поэтому и ходил в июле такой… непонятный?

— Разве непонятный?

— Да…

— Помнишь, я обрадовался, когда ты сказал, что поедете на машине в Крым? Я думал: ты уедешь, и я, когда тебя не будет, уеду тоже. Ну, без лишних прощаний… А ты остался… И я не выдержал. Решил, что лучше поругаться, чем… это… терзаться всякими прощаниями.

— Дурак… — опять сказал я.

— Ага… То есть не дурак, а трус. Клим, я боюсь всяких таких… переживаний…

— Потом все равно терзался бы… — шепотом, но безжалостно проговорил я.

— Ну, это потом… когда ничего уже не вернешь…

— А ты не можешь остаться тут? С Агнессой Константиновной…

— Дело в том, что она поедет с нами. Мы обменяем квартиру… Куда мы без тети Аги? И она без нас…

Не бывает в жизни долгого счастья. Только что все было так славно, и вот…

— Во Владивостоке хорошо, — горько сказал я. — Там океан… Ветер дальних стран…

— Еще бы… — тем же тоном отозвался Чибис.

— Этот… моряк… наверно, покажет тебе свой корабль. Может, даже возьмет в рейс…

— Там не будет никого… — выговорил Чибис. Кажется с усилием.

— Кого никого?

— Никого из вас… Клим, я не умею быстро заводить новых друзей… Да и не заменят они старых…

Что я мог ответить? Владивосток — не поселок Колёса. Никаким ключиком не откроешь дверь в туннель, сокращающий такие расстояния. А билеты на поезд и самолет стоят столько, что и не выговоришь сразу… Да если и съедемся разок другой, это будет не то.

— Чибис, ну что… есть ведь телефон. И электронная связь…

— Ага, — тускло согласился он.

Чтобы хоть как-то утешить его (и себя), я сказал уже совершенную глупость:

— Может быть, люди в «Прорве» скоро откроют межпространственные порталы. И выдадут нам первые проездные абонементы. Мы же кнабс-лейтенанты…

Чибис не обиделся на меня за эту чушь. Кажется, обрадовался даже:

— Да! Может быть!..

— Мы поставим у себя дома аппараты вроде Футурума! И будем появляться друг у друга из стеклянных шаров!..

— Ага… — сказал Чибис уже веселее. И вдруг сел, обхватил колени. — Клим, я хотел спросить…

— Что, Чибис?

— Если я попрошу Саньчика и Соню… отдать мне Бумселя… чтобы он поехал со мной… Может, они согласятся? И ты, и Ян… Бумсель ведь общий…

Я почувствовал, что сейчас опять зареву. Сказал сипло и быстро:

— Конечно, согласятся! Согласимся!.. О чем речь! Даже не сомневайся!

— Будет со мной хоть одна… знакомая душа… Только я боюсь, что он станет скучать там…

— Рядом с тобой не станет!.. Только как вы его повезете? В такую даль!

— Мама же проводник, устроит…

Я подумал, что Вермишат придется поуговаривать. Но в конце концов они все равно скажут: «Ладно», они сообразительные. Поймут, какие они счастливые по сравнению с Чибисом. Ведь и они — и все мы! — здесь вместе. А для Чибиса в тех дальних краях Бумсель будет единственным старым другом.

Я заставил себя заулыбаться:

— Когда наладится портал между Футурумами, Бумсель будет первым выскакивать из шара. И кидаться ко всем по очереди и кувыркаться…

И Чибис тоже улыбнулся. Потому что даже в этой несусветной сказке была капелька надежды. А всякая, пускай совсем крошечная надежда, говорит, что это может случиться. То, чего хочешь всей душой.

Слово «надежда» появилось в моих мыслях и, будто его эхом прозвучала опять мелодия вальса. Я поднял глаза: думал, что снова заиграли над Агейкиной улыбкой часы. Но там было совсем не подходящее для игры время: двадцать две минуты второго. А мелодию играл у меня под боком телефон Чибиса.

Чибис извернулся, достал мобильник из кармана.

— Тетя Ага, да все в порядке. Не волнуйся, к вечеру приеду… Не отвечал, потому что помехи, ты же знаешь…

Он опять лег на спину, а у меня в голове продолжал звенеть мотив. Тот самый… Музыка слагалась теперь не только из перезвона колокольчиков. Она вплеталась в этот перезвон голосом флейты. Словно кто-то неподалеку стоял в траве и выдувал из трубки с клапанами негромкий добрый вальсок… Не «кто-то», а белокурый флейтист Ясик! Он играл, и на лице его была задумчивость, но совсем не было печали.

Выходит, он знал, что с его мамой все будет в порядке! Я-то всего лишь боязливо надеялся, а он уже знал.

Выходит, Чибис и я все же сумели в этой жизни разломать хотя бы один жестокий дисбаланс. Приземлили бабочку на штангу или птичку-колибри на гаубичный ствол…

Я положил руку на ладонь Чибиса. Он шевельнул пальцами — словно сказал: «Да».

Эпилог

Автор не любит писать эпилоги. Он чувствует себя, будто дирижер, который отмахал палочкой длинную симфонию, раскланялся, пожал руку первому скрипачу, и вдруг слышит: «А надо поиграть еще немного, в заключение…»

«Какое заключение? Вы спятили? Этого нет в партитуре! Будет разрушена гармония произведения!»

«Ну, гармония гармонией, — говорят ему, — а все равно надо. Слушатели… то есть читатели хотят знать, что было дальше…»

«Пусть сами шевелят мозгами! Придумывают…»

«Они боятся, что придумают не то… Ну, разве вам трудно сочинить еще пару страничек?»

«Да, трудно! Потому что это ломает законы жанра!»

«А вы все-таки попробуйте…»

Тьфу! Ну, что за жизнь…

Автор зажмуривается и усилием воли снова превращает себя в Клима Ермилкина. Тому не до эпилогов, но автора надо слушаться, и Клим рассказывает.

…Сейчас зима. Каникулы. За окнами, на ближней церкви, негромко звонят колокола — Рождество. В комнате стоит елка. Настоящая. Раньше мы никогда не ставили настоящую елку, жаль было погубленное дерево. Но в поселке Колёса есть специальный питомник. Там елки перед праздником выкапывают, сажают в кадки и ставят в домах, а потом опять переселяют в землю. Ринка и ее отец привезли такую елочку (с меня ростом) специально для нас…

В доме тихо, мама и папа у кого-то в гостях, я читаю у себя на диване «Таинственный остров» (в тысячный раз!). В другой комнате, у электрокамина, строят из самодельных домиков «нездешний» город Лерка и Ясик Садовский. Негромкая такая игра. Это Ясик научил мою сестрицу играть спокойно. Бывало, она спорила и «заводилась с пол-оборота», но Ясик вскидывал на нее ресницы, и… Лерка становилась воспитанная, вроде своей громадной куклы.

Мама Ясика в санатории — после всех своих нелегких операций. Глеб Яковлевич укатил в командировку, и Ясик на каникулах живет у нас. Иногда, по вечерам, он играет на флейте или на скрипке, и всем делается хорошо-хорошо, только почему-то немного грустно. Елка начинает осторожно покачивать ветвями, а шарики на ней тихонько звенят…