Люба (СИ) - Даниленко Жанна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она набрала внутренний номер директора.
— Люба, ты? — раздалось в трубке. — Сашенька ел, у него все нормально, передай Екатерине Семеновне, что он здоров, настроение хорошее, о планах не говорили, давай все вечером. Люба, я очень занят. Ты мне лучше скажи, ты ела или только курила?
— Занимайся работой, я скоро приду, допишу историю и приду. Целую.
Она положила трубку.
— Вы слышали? Мне добавить нечего.
— Так ты правда еще не ела? Люба, у тебя трое детей, кто их растить будет, если ты только куришь на голодный желудок? Не понимаю я вас, молодежь. Что ты так смотришь? Что ты всем видом показываешь, что моя забота и есть конфликт? Люба, если бы был жив ваш отец, все было бы по-другому, зачем он умер и оставил все проблемы мне одной?
Она совсем разрыдалась. Люба обняла ее, а Катерина все плакала.
Люба не знала, чем помочь. С одной стороны она прекрасно понимала чувства матери, невозможность хотя бы на один день лишить себя счастья видеть и чувствовать рядом своего ребенка. Она знала, как Катерина любит и боготворит своего Сашеньку. Она знала, как любил его отец, и она знала, что хотел для него отец. И еще она хорошо понимала брата. Она догадывалась о его амбициях, она знала его возможностях и знала, что на одной территории двое Корецких существовать не могут. Кто-то должен был уйти. Люба знала об этом всегда, еще когда Саша был совсем маленький. Как-то очень давно она говорила об этой проблеме с отцом. Они были вдвоем, и разговор так и остался между ними. Люба тогда собиралась утверждать тему докторской диссертации. Но Борисов защитился, и она объясняла отцу, что с диссертацией ей придется подождать, что она хочет второго ребенка, что Саше нужен сын с его фамилией. Отец был в ярости. Кричал, что она предпочитает пеленки собственной карьере, что работа важнее, что одного ребенка вполне достаточно, что она раба своего мужа, что Борисов гробит в ней гениального врача и ученного и так далее. Они тогда не договорили, у Корецкого случился второй инфаркт. К разговору они вернулись, когда его выписали из реанимации. Он сам поднял его. Сказал, что у него было много времени все обдумать, и он понял, что Люба права. Что семья и муж важнее, что она все равно получит то, что ей уготовано судьбой в карьере, что она будет лучшей в своей области, но без надежного тыла ей карьера просто не нужна. Тогда он первый раз заговорил о сыне. Он сказал дочери, что не хочет конкуренции между Борисовым и маленьким Сашей. «Борисов титан, — так сказал о нем отец, — но сын мой талантлив. Ты не руководитель, вернее, ты руководитель, но в тени мужа. Извини, Люба, да, ты гениальна, ты великолепный хирург, но ты не администратор. Таких, как Борисов, я больше не знаю. Но у меня растет сын. Это очень сложный выбор между учеником и сыном. Я буду думать и приму решение, кому я оставлю институт. Я найду компромисс. Причем такой, который не обидит никого из вас. Люба, я хочу, чтобы ты была опорой для обоих — и для мужа, и для Сашеньки». В результате он оставил ей контрольный пакет акций и рекомендовал директором Борисова. Но еще он купил вторую квартиру в Бостоне. Он не сказал о ней жене, о ней знала только Люба. Одну квартиру он просил Любу оставить себе, так как она им с Сашей пригодится, а вторую отдать Сашеньке и помочь ему с обустройством и выбором. Тогда это звучало странно. Зато теперь очень актуально. Но Люба не знала, как донести все это до сознания матери, которая не может отпустить своего единственного мальчика. И как женщина и мать она была целиком на стороне Катерины.
Вдруг Катерина отстранилась от Любы и, всхлипывая, спросила:
— Любонька, с кем же я останусь, если он уедет?
— Со мной, тетя Катя. Со мной. Я же никуда не уезжаю.
— Хорошо, очень хорошо. Я останусь с тобой и с внуками. И Саша будет приезжать, правда?
— Конечно, будет. Он ваш сын.
Она поцеловала Любу, сказала спасибо и ушла.
День выдался тяжелым, надо было следить за пациентом, которого она оперировала ночью, просмотреть и написать рецензию на кандидатскую диссертацию, оформить пару договоров на испанском языке, а самое главное — подготовиться к разговору с Сашей.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Когда она пришла домой вместе с мужем, брат встречал их в фартуке, а из кухни доносился запах жаркого.
— Я приготовил ужин, — радостно сообщил он. — Маме я звонил, она не волнуется. Я сказал, что сегодня останусь у вас, и если получится, мы обсудим мои планы на учебу и жизнь после школы. А завтра я вернусь домой и все ей расскажу. У вас есть возражения?
— Нет, Сашенька. Пойдем кушать.
Они поужинали, Люба проверила уроки у Валеры и Сережи, потом они позанимались языком. Саша в это время читал книжку Марине и показывал, как собирать пирамидку, маленькому Ванечке. Потом, в десять, детей уложили спать и сами сели на кухне для разговора с младшим Сашей.
— В общем, я давно хотел вам сказать, что не хочу быть врачом. Поймите меня правильно, мне не нравится работа с людьми, а с больными людьми тем более. Я говорил об этом с отцом, он не видел проблемы. Мы с ним говорили о биологии, генетике, биохимии, но в чистом виде, в виде теории, экспериментов над животными, созданием моделей. Мне это ближе, понятней, чем ваши вечно умирающие больные.
— Саша, но отец был врачом.
— Люба права. Саша, вот у меня обе диссертации по биохимии, но в первую очередь я врач.
— У тебя еще диссертация по экономике, и сейчас ты в первую очередь директор. Саша, я бы на твоем месте еще и докторскую по экономике защитил, тебе защитить диссертацию раз плюнуть, так дерзай. Не хмурься, я с тобой не ссорюсь. Мне отец про тебя всегда говорил, что ты единственный и что ты гений, он хотел, что бы я с тебя пример брал. Он говорил, что ты всегда делаешь то, что надо, а Люба то, что хочется.
— Хорошо, я принимаю твою критику и даже согласен, что ты врачом не будешь, но можно учиться в Москве на биофаке.
— И стать учителем биологии в школе?
— Сашенька, не все выпускники биофака становятся учителями. Ты хоть ходил, смотрел, кто чем там занимается?
— Конечно, у нас низкий уровень, и это не наука, я не буду терять время на Московское образование. Я еду в Гарвард. Отец бы меня поддержал. Ребята, я на вас смотрю и поражаюсь: передо мной сидят два профессора медицины, но думаете вы, как моя мама. То есть вы думаете, как можно маленького мальчика отпустить от юбки? Где ваше прогрессивное мышление?
— Саша, я училась в Гарварде. Это очень тяжело, у них другая психология, привычки, другие ценности, другой быт. Ты воспитан иначе. Да, это хорошая школа, но быт ляжет на твои плечи, а это время и силы. И еще, там ты тоже не сможешь расслабиться. Чтобы пробиться, ты должен быть лучшим и быть акулой. Там нет друзей, только конкуренты. Ты выбираешь сложный путь.
— А ты хочешь, чтобы мне только за фамилию ставили отличные оценки? Люба, я горжусь, что у меня был такой отец, и я хочу быть его достоин. Я к вам обращаюсь с просьбой мне помочь, я прошу хотя бы одного из вас лететь со мной в Америку, помочь мне снять квартиру или получить общежитие, организовать быт и поддержать меня на поступлении. Я могу на вас рассчитывать?
— У тебя есть квартира в Бостоне и есть счет на твое американское образование. Ты доволен?
— Не понял?
— Отец купил тебе квартиру недалеко от нашей и открыл счет на твое имя, как только тебе будет восемнадцать, ты все получишь в собственность. А пока я являюсь твоим представителем. Я полечу с тобой, а если Саша сможет взять отпуск, то и он полетит. Но давай вернемся к твоей маме и бабушке. Ты готов их оставить навсегда?
— Почему навсегда? Я буду с ними общаться, а когда встану на ноги, заберу маму к себе. С вами, я думаю, мы сможем встречаться не только в Москве. Люба, это решаемо, океан вплавь преодолевать не надо. Я рад, что вы меня поняли, мне стало легче. Профессор Корецкая, чего вы плачете?
— Сашенька, я тоже не готова тебя отпустить.