Меч президента - Игорь Бунич

«Цветом нации» назвал Константинов собравшихся в зале.

В президиуме «цвет нации» представляли: генерал Макашов, Сергей Бабурин, Геннадий Зюганов, Владимир Исаков, Александр Проханов, Александр Стерлигов, Сажи Умалатова, избранная председателем президиума Верховного Совета СССР, и осколки былой группы «Союз»: полковник Алкснис и Светлана Горячева. Там же восседали Лысенко с Баркашовым и, естественно, сам Константинов. Охрану несли мрачные парни в камуфляже, но без каких-либо знаков различия. В зал была допущена пресса.

Начал учредительный съезд генерал Макашов по-военному просто и звучно. Встав в президиуме, генерал зычно скомандовал:

— Кто не поддерживает Ельцина и правительство, прошу встать!

Радостная улыбка озарила суровое лицо генерала, когда полуторатысячный зал поднялся по его команде. Сидеть остались только некоторые представители прессы, которую в президиуме называли «желтой».

«Желтая пресса и сионофильское телевидение дорого заплатят», — пригрозил Николай Лысенко, зорко следя из президиума за не встающими по команде Макашова.

После такого начала, придуманного Макашовым, сразу стала ясна та общая платформа, на которой могут объединиться красные и коричневые. Поэтому, выступая с речью, Константинов говорил прямо и жестко:

— Необходимо создать движение, способное изменить ход истории в нашей стране. Мы должны немедленно приступить к подготовке акций, которые могли бы оказать влияние на ход предстоящего съезда народных депутатов. Одна из главных задач — отставка президента. Россию надо защищать, а защищать некому, потому что мы — это Россия!

Изъявив, таким образом, желание броситься под колесо истории, Константинов сорвал довольно неуверенные аплодисменты, поскольку его конечная цель — отставка президента — многим, по вполне понятным причинам, показалась жалкой и не очень серьезной. Стоило ли вообще собираться ради отставки Ельцина? Нужны более грандиозные планы!

Гораздо большими аплодисментами, почти бурными, приветствовали слова генерала Макашова о том, что «армия не будет защищать президента, который предал свой народ и Вооруженные силы!»

Товарищ Зюганов выступал со скорбным лицом, объявив, что «прошло всего чуть больше года (с момента бегства КПСС), но за это время мы потеряли государственность». Потеряв пост секретаря РКП, Зюганов считал, что это конец русской государственности. Его очень радовала перспектива создания мощной коалиции национал-большевизма из фашистских и коммунистических группировок, вождем которых он не видел никого, кроме себя. Недаром все теоретические работы нового марксистского вождя сводились к тому, что Россия — это традиционное «государство вождя», чуждая любой демократии — этой гнусной выдумке сионизирующей буржуазии.

Однако на пост вождя было слишком много охотников, чтобы так просто уступить его товарищу Зюганову.

Константинов по старой привычке сказал несколько «теплых» слов в адрес коммунистов, и был горячо поддержан поклонниками Адольфа Алоисовича, которые читали работы фюрера только в той части, которая касалась евреев. Если бы они прочли некоторые размышления Гитлера о коммунистах, то узнали бы много для себя полезного. В частности, им стало бы известно мнение фюрера о том, что наиболее ретивые члены национал-социализма пришли в гитлеровское движение именно из коммунистической партии как наиболее близкой по духу.

Сергей Бабурин, выступая на учредительном съезде ФНС, напомнил собравшимся, что «мы собрались для того, чтобы осуществить идею, которую в свое время не смогла реализовать группа „Союз“ затем — фракция „Россия“ и, наконец, все патриотические организации — объединить усилия во имя возрождения единой многонациональной Родины».

Слово СССР Бабурин не назвал, но зато дал рецепт, как этого объединения можно достичь: восстановлением практики госзаказов и распределения.

Другими словами, Бабурин предлагал вернуться в старое, доброе тоталитарное прошлое, когда государство заказывало танки и ракеты, а ввезенное с Запада продовольствие распределяло таким образом, что со всей России переполненные поезда мчали в Москву миллионы людей за колбасой и маслом. Больше их купить было негде на всем пространстве великой России, если не считать партийных спецраспределителей, о которых большинство собравшихся в зале сохранили самые лучшие воспоминания (а некоторые втихаря пользовались ими и до сих пор).

Выступление Бабурина, хотя и воспринималось собравшимися положительно, не вызвало особых эмоций, поскольку осторожный депутат тщательно избегал экстремистских призывов и воинственных воззваний, на которые психологически был настроен зал. Кроме того, он лишь вскользь проговорил о том, ради чего, собственно, все здесь и собрались. Для того, чтобы создать мощную единую организацию, нечто вроде новой, но, разумеется, гораздо более сильной «Русской Правой». Ибо, как заметил красный вождь Зюганов, цитируя Ленина, «организацию можно победить только организацией».

Об этом было поручено сказать главному редактору газеты «День», бывшему сионисту, бывшему «соловью Генштаба», а ныне свихнувшемуся от крутых поворотов судьбы, а потому ставшему идеологом непонятной идеи, которую он и сам был не в состоянии сформулировать, Александру Проханову.

Поведав залу, что «в России хорошо только крысам и воронам» и сорвав по этому поводу бурные аплодисменты, длинноволосый идеолог призвал к примирению «красной и белой идей», что привело к принятию специальной резолюции о преодолении раскола 1917 года. Отныне, при создании Великой России, объединенный народ станет черпать обеими чашами — «красной и белой» — и пить из обоих колодцев.

Провозглашение подобного примирения было скорее идеалом, к которому следует стремиться, нежели реальностью. Если все «белые» патриоты видели себя наследниками «белогвардейцев», то коммунистическая «красная» оппозиция считала себя наследниками «большевиков», которые могли еще примириться с далеким прошлым, но ничего не собирались уступать в настоящем и тем более — в будущем.

Одни группировки выступали, например, за свободное фермерство в рамках наставлений своего кумира Столыпина. «Красные» делали со своей стороны все возможное, чтобы сорвать земельную реформу и сохранить колхозное рабовладение. Одни поддерживали отечественных предпринимателей, другие — трудящихся в их борьбе с предпринимателями. При подобном антагонизме, в течение десятилетий раздирающим «красных» и «белых», единственным мостом между ними могли стать коричневые идеи, а общей точкой соприкосновения — политика, начинающаяся и кончающаяся антисемитизмом. Это была та ловушка, из которой не существовало даже теоретического выхода. В итоге, как ни старались Константинов и Зюганов создать какое-то подобие красно-белого единства, получилось то, что неизбежно должно было получиться: красно-коричневый блок.

А если говорить человеческим языком — коммуно-фашистский союз, который чуть было не оформился в конце 30-х — начале 40-х годов, рухнув из-за маниакальной слепоты своих вождей, тут стал почти реальностью.

Закрывая съезд, Константинов сказал, что созданный фронт должен рассматриваться как «освободительное движение», главной задачей которого является «народно-освободительная революция против временного оккупационного правительства и клики Ельцина».

Подобная лихая резолюция, объявленная Константиновым, совершенно неожиданно вызвала реакцию президента, ранее почти не замечавшего истерических криков оппозиции. Последовал указ о роспуске организационного комитета «Фронта национального спасения» и о его запрещении. Организаторы «Фронта», как и водится в демократическом обществе, которое они поклялись уничтожить, указу не подчинились и, проведя парочку шумных митингов, подали протест в Конституционный суд.

Рассмотрев протест, Конституционный суд во главе с Валерием Зорькиным, который совсем недавно вывел из-под удара коммунистическую партию, признал указ президент «неконституционным», ограничивающим свободу граждан на объединение по политическим, религиозным и прочим признакам. Самому Валерию Зорькину идеи «Фронта» были куда более близкими, чем какие-то непонятные рассуждения о демократии, которую он никогда в глаза не видел, а потому и знать не хотел. Он поступил бы именно так, даже если бы не получал никаких «рекомендаций», а поскольку «рекомендации» все-таки были, он вывел из-под удара «Фронт» с еще большим энтузиазмом.

Для Константинова наступили великие дни. Своего собственного контингента у него, как, скажем, у Анпилова или Терехова, не было, но как и положено сопредседателю, он координировал все фракции «Фронта», собирая их на площадях, формируя колонны при шествиях и резервируя места в зале при собраниях.

Его одутловатое лицо со всклокоченной бородой мелькало то слева от Анпилова, то справа от Терехова, то над потускневшим погоном Макашова, то на фоне иезуитской улыбки генерала Стерлигова или наглой ухмылки Хасбулатова.