Здоровье и Власть. Воспоминания «кремлевского врача». - Евгений Чазов

Две проблемы встали передо мной — как сказать о смерти Брежнева его жене, которая только 30 минут назад вышла из спальни, где несколько часов лежала рядом с умершим мужем, и второе — кого и как информировать о сложившейся ситуации. Я не исключал, что телефоны прослушиваются, и все, что я скажу, станет через несколько минут достоянием либо Федорчука, либо Щелокова. Я прекрасно понимал, что прежде всего о случившемся надо информировать Андропова. Он должен, как второй человек в партии и государстве, взять в свои руки дальнейший ход событий. На работе его еще не было, он находился в пути. Я попросил его секретаря, чтобы Андропов срочно позвонил на дачу Брежнева. Буквально через несколько минут раздался звонок. Ничего не объясняя, я попросил Андропова срочно приехать.

Тяжело было сообщать о смерти Брежнева его жене. Виктория Петровна мужественно перенесла известие о кончине мужа. Возможно, внутренне она была готова к такому исходу. «Неисповедимы пути Господни», — говорят в России. В 1972 году, когда Брежнев был еще полон сил, активно работал, мы боялись за жизнь его жены, у которой произошло обострение тяжелого диабета и развилась сердечная недостаточность. Давно нет Брежнева, в далекое прошлое уходят годы его руководства страной, а его жена, которую мы чуть было не похоронили в начале 70-х годов, еще жива.

Появился взволнованный и растерянный Андропов, который сказал, что сразу после моего звонка догадался, что речь идет о смерти Брежнева. Он искренне переживал случившееся, почему-то суетился и вдруг стал просить, чтобы мы пригласили Черненко. Жена Брежнева резонно заметила, что Черненко ей мужа не вернет и ему нечего делать на даче. Я знал, что она считает Черненко одним из тех друзей, которые снабжали Брежнева успокаивающими средствами, прием которых был ему запрещен врачами. Может быть, это сыграло роль в тоне отрицательного ответа на предложение Андропова. Андропов попросил меня зайти вместе с ним в спальню, где лежал Брежнев, чтобы попрощаться с ним.

Медицинский персонал уже уехал, и в спальне никого не было. На кровати лежал мертвый лидер великой страны, 18 лет стоявший у руля правления. Спокойное, как будто во сне, лицо, лишь слегка одутловатое и покрытое бледно-синей маской смерти. Андропов вздрогнул и побледнел, когда увидел мертвого Брежнева. Мне трудно было догадаться, о чем он в этот момент думал — о том, что все мы смертны, какое бы положение ни занимали (а тем более он, тяжелобольной), или о том, что близок момент, о котором он всегда мечтал — встать во главе партии и государства. Он вдруг заспешил, пообещал Виктории Петровне поддержку и заботу, быстро попрощался с ней и уехал.

Наступала новая эра, эра возрождения, которую многие ждали, на которую надеялись, но которая так и не состоялась. И не только потому, что переоценивались возможности и принципы Андропова, но и потому, что опять вмешалась в ход событий судьба в виде здоровья нового лидера.

8

Андропов понимал, что в сложившейся ситуации во избежание каких-либо неожиданностей надо действовать быстро и энергично. О смерти Брежнева страна узнала во второй половине дня 10 ноября, а уже 12-го состоялся Пленум ЦК КПСС, на котором Ю.В. Андропов был избран Генеральным секретарем.

Поздно вечером 12-го, после пленума, мы приехали к Андропову на дачу вместе с его лечащим врачом В. Е. Архиповым. Надо отдать должное личной скромности Андропова. Все годы, что я его знал, до избрания Генеральным секретарем ЦК КПСС, он прожил в старой небольшой деревянной даче в живописном месте на берегу реки Москвы. Спальня, в которой мы его нашли уже одетого по-домашнему, была не больше 14—16 метров. Он сел на кровать, а мы устроились рядом на стульях. Андропов выглядел очень усталым, но был оживлен, общителен и не скрывал радости по поводу достижения своей цели.

Перед ним открывались широкие возможности воплощения тех планов совершенствования страны и общества, которые он вынашивал долгие годы. Он рассказывал нам о некоторых из них. Хорошо помню, что первое, с чего он начал, — борьба с коррупцией и преступностью. «Чебрикова поставим во главе КГБ, — говорил он, — а Федорчука переведем министром внутренних дел. Он человек жесткий, может навести порядок. В помощь ему дадим честных толковых людей из КГБ. Щелокова пока (он подчеркнуто произнес «пока») освободим от занимаемой должности». Что просто на освобождении от должности он не остановится, я был уверен, вспоминая, как он иначе чем преступником Щелокова не называл. Он говорил о необходимости привлечь к руководству страной новых, молодых, прогрессивных людей, говорил о необходимости реформ в экономике, о наведении дисциплины. «Дел очень много, — продолжал Андропов. — Придется всем, в первую очередь мне, много работать. Здесь надежда на вас. Я вам очень признателен за все, что делалось для меня на протяжении 15 лет. Если бы не вы, наверное, меня бы уже не было или я был бы тяжелый инвалид. Я понимаю, какую трудную задачу ставлю перед вами. Но вы должны сделать невозможное — поддержать мою работоспособность». Улыбаясь, продолжил: «Сколько раз вы от меня слышали эту фразу касательно предыдущего Генерального секретаря, теперь и новый такой же. Незавидная у вас участь».

В ответ мы говорили искренне теплые, хорошие слова, убеждали, что он еще многое сделает для страны, для народа, но внутренне я, по крайней мере, сжался, понимая, что нас ожидает впереди — ведь у Андропова почти не работали почки. Он принял наше предложение один-два раза в неделю приезжать ночевать в больницу, где мы могли бы за ним наблюдать и коррегировать лечение. Он четко соблюдал эти рекомендации. Болезнь в этот период еще больше сблизила нас и позволила мне больше узнать Андропова, хотя, как я уже говорил, и сегодня мне до конца не понятна эта интересная и необычная личность.

Несомненно, это был человек, беспредельно, не на словах, а на деле, преданный идеалам социализма и коммунизма. Продукт воспитания пролетарской революции, он верно служил тому строю, который принял еще молодым мальчишкой-комсомольцем. Была еще одна подоплека — этот строй сделал из него, волжского матроса, видного государственного деятеля. Конечно, такой человек будет защищать до конца и свои идеалы, и взрастивший его строй. И не может быть сомнений, что этот социалистический строй он готов был защищать любыми средствами, искренне веря, что служит народу. Он отличался от многих партийных руководителей, пришедших в партию ради карьеры, своей честностью и искренней верой в социализм. Я встречал таких людей в своем раннем детстве среди знакомых моих родителей, участвовавших в революции. Подобных им, к сожалению, почти не осталось. Карьеризм, бюрократия, террор и жажда наживы привели к их уничтожению.