89.Группа Тревиля - Владимир Березин

Ему нравилось думать о гипножабе как о союзнике, несмотря на то, что он допускал и то, что гипножаба убивала людей. Палач представлял и то, что могла бы гипножаба сделать с собакой, если бы та забрела к ней в гости на болота.

«А что мы теперь станем делать с собаками, если они придут ночью? Что ты можешь сделать? Драться, — ответил он сам себе, — драться, пока не умру».

Но в темноте не было видно ничего — ни огней, ни звёзд.

Вдруг ему показалось, что он уже умер. Он сложил руки вместе и почувствовал свои ладони. Они не были мертвы, и он мог вызвать в них боль, а значит и жизнь, просто сжимая и разжимая их. Он прислонился к корме и понял, что жив. Об этом ему сказали его плечи.

«У меня осталась от неё половина, — думал он. — Может быть, мне посчастливится и я довезу до дому хоть ее переднюю часть. Должно же мне наконец повезти!.. Нет, — сказал он себе. — Ты надругался над собственной удачей, когда зашел так далеко в Зону.

Не болтай глупостей, Палач! — прервал он себя. — Не спи и следи за тропой. Тебе еще может привалить счастье».

— Хотел бы я купить себе немножко счастья, если его где-нибудь продают, — сказал Палач.

Он попробовал перехватить лямку поудобнее и по тому, как усилилась боль, понял, что он и в самом деле не умер.

«Ну вот и все, — думал он. — Конечно, они нападут на меня снова. Но что может сделать с ними человек в темноте голыми руками?»

Все его тело ломило и саднило, а ночной холод усиливал боль его ран и натруженных рук и ног. «Надеюсь, мне не нужно будет больше сражаться, — подумал он. — Только бы мне больше не сражаться!»

И в полночь он сражался с чернобыльскими собаками снова — и на этот раз знал, что борьба бесполезна. Они напали на него целой стаей, а он слышал лишь их тяжёлое дыхание в ночи, их запах и свет, который вдруг заструился из самого тела гипножабы.

Экономя патроны, он бил щупом по головам и слышал, как лязгают челюсти и как сотрясаются салазки, когда собаки хватают гипножабу с боков.

Он отчаянно бил дубинкой по чему-то невидимому, что мог только слышать и осязать, и вдруг почувствовал, как щуп наполовину обломился.

Он поднял ствол и начал стрелять, безошибочно находя врагов в темноте.

Но собаки уже набрасывались на гипножабу одна за другой и все разом, отдирая от нее куски слизистого мяса, которое вдруг начало светиться в ночи.

Пасти собак тоже светились, и он стрелял, стрелял, стрелял в эти специально для него подсвеченные мишени.

Одна из собак подбежала наконец к самой голове гипножабы, и тогда Палач понял, что все кончено. Он истратил последний патрон на неё, и собака умерла мгновенно, даже не издав рычания. Ещё одну собаку он ударил щупом, и почувствовал, как он пошёл в тело собаки. Но собака не стала нападать, бросила гипножабу и отбежала подальше. То была последняя собака из напавшей на него стаи. Им больше нечего было есть.

Поэтому он бросил оружие — тащить его не было сил, а боеприпасов было взять неоткуда.

Палач едва дышал и чувствовал странный привкус во рту. Привкус был сладковатый и отдавал медью, и на минуту Палач испугался. Но скоро все прошло. Он сплюнул и сказал:

— Ешьте, суки, и подавитесь! И пусть вам приснится, что вы убили человека.

Накинув капюшон на голову, он взял курс домой. Он уж не чувствовал боли от тяжести гипножабы. Теперь санки шли легко, но это было только самовнушением.

Сейчас, в ночи, он услышал, как его настигают крысы.

Собак он больше не интересовал — собаки наелись.

Теперь пришла пора крыс. Это была новая, по-другому организованная стая — они набегали волнами, и каждая хотела отхватить свой кусок гипножабы. Палач уже не обращал на них внимания. Он ни на что больше не обращал внимания, кроме направления и троса. Он только ощущал, как легко и свободно он движется, и только глядел, как бы не сунуться в невидимую аномалию. Пару раз он обходил их — заметив синий разряд невысоко над землёй.

Лишь однажды с сожалением он подумал, что тащить гипножабу стало легко именно потому что крысы объели её, и салазки больше не тормозит огромная тяжесть гипножабы.

Палач чувствовал, что уже ступил на знакомую дорогу. Он знал, где он находится, и добраться до дому теперь не составляло никакого труда.

Троса, на котором он тащил гипножабу, сталкер Палач уже не ощущал, хотя руки, им изрезанные, по-прежнему кровоточили.

Он подошёл к крайней точке, где батальон охраны обычно останавливал сталкеров и назвался, не сказав, а выдохнув своё имя в переговорное устройство.

Ему уже прекрасно были видны огни не только на Периметре, но и фонари научного городка. «Ветер поднимается, — подумал он, а потом добавил про себя: — Значит, скоро выброс. Будет большой выброс, и я правильно сделал, что успел с гипножабой. А Зоны не надо бояться, Зона — большая, и в ней полно всякого, и нужно просто доверять ей. А постель… — думал он, — скоро я рухну в постель, постель — мой друг. Вот именно, обыкновенная постель. Лечь в постель — это великое дело. Душ, постель, почистить зубы. А как легко становится, когда ты побеждён! Я и не знал, что это так легко… Кто же тебя победил, Палач? — спросил он себя…

— Никто, — ответил он сам себе. — Просто я слишком далеко ушел в Зону».

Когда он входил на территорию научного городка, то все огни, кроме штатных ночных не горели.

Ни одно окно не светилось — и Эрик понял, что все уже спят. Ветер беспрерывно крепчал и теперь дул очень сильно. Напрягаясь, он подтащил то, что раньше было гипножабой на середину площадки для приёма биологического материала.

Наконец всё было кончено. Вот тогда-то он понял всю меру своей усталости. На мгновение он остановился и, оглянувшись, увидел в свете прожекторов, как огромна туша гипножабы.

Но её позвоночник был обнажён. Тело гипножабы как-то оплывало.

Она была похожа на высыхающую медузу, и он решил, что, может быть, Атос был прав.

У него был странный разговор с Атосом о том, что гипножаба, по сути, — сконцентрированный мозг. Именно мозг держит в повиновении всё тело — буквально. И с гибелью мозга тело начинает стремительно распадаться. Связь тканей стремительно теряется, они начинают течь, как вода.

Атос, как показалось тогда сталкеру, был чрезмерно увлечён идеей о силе человеческого мозга и думал, что всякие мозги, мозги любой твари таят невиданную силу.

Именно поэтому все чучела гипножаб — фальшивы. Это лишь имитации странного существа, живущего в чернобыльских болотах.

Палач не видел, что сразу двое солдат из охраны снимают его манипуляции на мобильные телефоны — ему было не до того.

Палач стал карабкаться вверх по внешней лесенке своего дома. Одолев подъем, он упал и полежал немного в коридоре. Потом постарался встать на ноги, но это было нелегко, и он так и остался сидеть, глядя перед собой. Мимо пробежала кошка, направляясь по своим делам, и Палач долго смотрел ей вслед; потом прикрыл глаза.

Наконец он встал. По пути к своей двери на протяжении двадцати метров коридора ему три раза пришлось отдыхать.

Войдя в комнату, он сразу двинулся к душу. Эрик долго пил воду из-под крана, пил долго и вкус этой технической воды казался ему странным, совершенно непривычным. Он разделся, вернее, просто расстегнул пуговицы и молнии, и одежда упала кучами, пачкая пол.

В душе он смотрел на своё худое тело — зеркало быстро запотело и, потерев его, он ещё раз убедился, что в зеркале отражается именно он. Да, никакой мистики — немолодой, весь в шрамах. Спроси его сейчас — он не сказал бы даже то, при каких обстоятельствах он получил который.

Он спал, когда утром в хижину заглянул Мушкет.

В окно дул такой сильный ветер, что было понятно — скоро будет выброс.

Ветер дул так, что казалось, сейчас стекло выскочит из надёжной герметичной рамы. Олег Мушкетин сперва убедился в том, что его учитель по прозванию Палач дышит, но потом увидел, как иссечено его лицо и руки и заплакал. Потом он тихонько вышел из комнаты и отправился в бар «Пилов».

Вокруг скелета собралось несколько сталкеров, и все они рассматривали то, что лежало на площадке для биологического материала. Один из них — ползал вокруг и мерил скелет рулеткой.

— Как он себя чувствует? — крикнул Мушкету один из сталкеров.

— Спит, — отозвался Мушкет. Ему было все равно, что они видят, как он плачет. — Не надо его тревожить.

— Зашибись, какая! Дай бог каждому! — крикнул ему сталкер, который мерил гипножабу.

— Да уж, я таких не видел, — сказал Мушкет. Он пошёл в бар и попросил собрать ему судки для Палача.

— И ещё дайте мне горячего кофе и побольше молока и сахару.

— Не парься, я всё соберу, — сказал ему сам Алик, для этого случая вышедший из задней комнаты. Мушкет протянул ему свою карточку, но Алик отвёл его руку: — Не надо. Это за счёт заведения, забудь. Ох, и гипножаба! — сказал Алик ему в спину, когда Мушкет уже обернулся, чтобы идти. — Прямо-таки небывалая гипножаба. Но ты и сам крутой. Наверняка поймал бы тоже.