Жизнь после жизни - Александра Маринина

— Не знаю. Кому?

— Дочке той самой Корягиной, чье убийство вы собираетесь раскрыть. Говорят, что мать ее прокляла, отреклась от дочери и много лет не поддерживала с ней отношений.

— Да, — согласилась Настя, — мне об этом рассказывали. Я, собственно, как раз и приехала, чтобы с этой дочерью встретиться. Мне вопросы наследства все покоя не дают.

— Ну что вы, Настя, какое там наследство! — махнул рукой Анатолий Владимирович. — Квартира, что ли? Я слыхал — большая, чуть ли не трехкомнатная. Только нашей Танечке эта квартира не нужна, вы представляете, какие у нее доходы от борделя?

— Слабо, — призналась Настя. — Большие?

— Огромные! Она столько зарабатывает в своем массажном салоне, что никакая квартира в Томилине ей сто лет не нужна. Между прочим, у нее молодой любовник, красавчик невозможный, и вообще она в полном шоколаде. Уверяю вас, она к убийству матери никакого отношения иметь не может. Впрочем, если вы хотите сами с ней поговорить, я с удовольствием составлю вам протекцию, я Татьяну хорошо знаю.

— Спасибо, — поблагодарила Настя, — буду вам признательна. Если можно, я хотела бы с ней встретиться сегодня же, чтобы не терять времени.

— Я ей позвоню, — кивнул Старков. — Надеюсь, она мне не откажет.

— А вы мне про нее что-нибудь расскажете?

— Кое-что расскажу, — улыбнулся он. — Татьяна Корягина приехала в Костровск из Томилина, когда ей было восемнадцать, это было году примерно в восемьдесят пятом или около того. Приехала она, как и полагается, поступать в институт, во всяком случае она именно так рассказывает, но провалилась, а поскольку была очень красивой и легкомысленной внешне, но себе на уме внутренне, то при благоприятном стечении обстоятельств очень скоро стала проституткой для бань с начальниками. Постепенно росла по карьерной лестнице и доросла сначала до «мамки», а теперь содержит массажный салон, он же бордель. Замужем не была, детей нет. Зато есть молодой любовник, о чем я вам уже докладывал. Почему вы так мало съели? Вам не нравится? Невкусно?

Настя опомнилась и посмотрела на стоящую перед ней тарелку. Она до такой степени увлеклась разговором, что совсем забыла про свои любимые грибы муэр с ростками бамбука.

— Нет, очень вкусно, просто я заслушалась. Сейчас я доем.

— Так ведь все уже остыло, — огорченно заметил Старков.

— Ничего, мне и так вкусно, я очень люблю это блюдо.

Она быстро доела бамбук с грибами, отодвинула тарелку и принялась грызть креветочные чипсы из рисовой муки.

— А что еще известно про младшую Корягину?

— А что вас интересует?

— Ну, например, куда она девает деньги, если их действительно так много?

— На себя тратит. Построила на окраине Костровска, на берегу реки, огромный дом, завела сад, прислугу держит — повара, горничную, садовника, водителя. Отдыхать ездит на дорогие курорты. Друзьям помогает щедро, Танюшка у нас не жадная, денег не жалеет. Любовнику, кстати, квартирку купила.

— А зачем ему квартира? — удивилась Настя. — Разве они не вместе живут?

— Представьте себе, нет. Татьяна хочет жить одна и только одна, она потому и замуж не выходит. Вы думаете, у нее с женихами проблема? Да отбоя от них нет! Богатая, умная, без детей, роскошная баба с формами, море обаяния, да она, если бы захотела, сто раз замуж вышла бы. Но не хочет. Любовник у нее постоянный, но приходящий. Она его всячески балует, машинки там, поездки, одежка из Милана, карманные денежки. Ну так что, я звоню Татьяне?

— Звоните.

Старков вынул телефон и уже через несколько минут записывал для Насти на листочке адрес массажного салона, владелицей которого была Татьяна Корягина.

Дочь Галины Ильиничны Корягиной оказалась высокой крупной женщиной чуть за сорок с прекрасной кожей, красивыми веселыми глазами, грубоватой в разговоре, с хорошим чувством юмора и самоиронией, действительно очень обаятельной и весьма неглупой. О себе она рассказывала откровенно и со смехом — ей скрывать нечего, у нее вся милиция куплена, про нее и так все всё знают, а профессии своей она не стесняется и даже считает ее социально полезной.

— Не зря же американцы говорят, что проституция — это залог стабильности семьи. Мужчине не нужны отношения, ему нужен секс. И если он может получить секс без отношений, он с удовольствием это делает и возвращается в семью. А если для того, чтобы получить секс, непременно нужно вступать в отношения, то вот это уже опасно, потому что новые отношения начинают неизбежно конкурировать с отношениями в семье. И тут уж кто кого, — говорила она, разламывая на мелкие дольки плитку шоколада. — Угощайтесь. Я обожаю шоколад, постоянно его грызу.

Шоколад был светлым, молочным, Настя такой не любила, на ее вкус он был слишком сладким, приторным, она предпочитала горький.

— Про наследство я узнала лет за пять до маминой смерти, а то и больше, — рассказывала Татьяна. — Это был единственный случай за все годы, когда мать мне написала. Так-то мы отношения уже много лет не поддерживали, но я же понимала, что мать стареет, мало ли что, поэтому я маминой соседке специально оставила свой адрес и все телефоны, чтобы она позвонила в случае нужды. Соседка, видно, матери об этом сказала, вот мать и взяла у нее адрес, чтобы написать мне, что лишает меня наследства и все завещает краеведческому музею. Представляете? Ведь могла бы просто позвонить и сказать — так нет, написала письмо, дескать, даже слышать твой голос мне противно.

— А письмо, случайно, не сохранилось? — спросила Настя.

— Да нет, конечно, я его почти сразу выбросила. Чего его хранить?

Ну вот, теперь как доказать, что она действительно давно знала про наследство? А вдруг врет? Вдруг она ничего не знала? Не знала и организовала убийство матери, чтобы получить наконец квартиру, а возможно, и еще какие-то ценности. С другой стороны, сколько может стоить трехкомнатная квартира в Томилине? Максимум пятнадцать тысяч долларов, Настя узнавала. Что Татьяне Корягиной эти пятнадцать тысяч, если у нее доходы многократно превосходят стоимость квартиры? Даже если соседка Галины Ильиничны подтвердит, что та действительно брала у нее адрес дочери, то не факт, что она воспользовалась им и послала Татьяне письмо, а если и послала, то не факт, что Татьяна его получила. Может, все-таки дочь не знала о том, что лишена наследства?

Они сидели в очаровательной комнате на втором этаже массажного салона «Релакс», в кабинете хозяйки, который уместнее было бы назвать будуаром — настолько уютным и женственным он был, без малейшего намека на официальность и «служебность». Правда, здесь были и рабочий стол, и компьютер, и полки с папками, но выглядело это все по-девичьи кукольно, весело и беззаботно. Папки на полках сияли яркими красками — изумрудными, голубыми, оранжевыми и солнечно-желтыми, — а комнатные растения в огромных количествах удачно камуфлировали стол и монитор. Зато два диванчика с горами мягких атласных подушечек и два глубоких кресла словно выставляли себя напоказ и радовали глаз усыпанной розочками обивкой. И сама Татьяна Корягина была под стать этой комнате, такая же пышная, бело-розовая, похожая на торт со взбитыми сливками.

— Мне хотелось бы поговорить с вашим другом, — осторожно сказала Настя. — Это возможно?

— Да ради бога! — Татьяна беззаботно махнула рукой. — Думаете, он что-нибудь знает?

— Ну, всякое бывает.

— Запишите его адрес и телефон.

Татьяна не задала Насте ни одного вопроса, на который ей трудно было бы ответить, например, из милиции ли она, и если нет, то кто она вообще такая и почему интересуется убийством матери, а если да, то почему задает те же самые вопросы, которые ей уже задавали в марте прошлого года. Она даже не спросила, о чем именно Настя собирается разговаривать с ее молодым любовником. Что это? Следствие того, что Настин визит был предварен звонком Старкова, который еще со времен Эдуарда Петровича Денисова был в Костровске человеком известным и авторитетным, или абсолютная уверенность в том, что ничего опасного в Настиных вопросах нет и быть не может? И если второе, то в чем причина? В том, что Татьяна Корягина действительно не имеет к убийству своей матери никакого отношения и опасаться ей нечего? Или в том, что она уверена и в своем любовнике, и в недоказуемости своей причастности к преступлению?

Насчет отношения к смерти Галины Ильиничны Татьяна не сочла нужным притворяться: да, она свою мать не любила, но справедливости ради хотела бы заметить, что и мать ее не любила.

— Когда она меня рожала, она делала это только потому, что так надо: чтобы семья считалась полноценной, в ней должен быть ребенок Как только папашка ее бросил, я сразу стала матери не нужна, я мешала ей заниматься своими делами, карьерой, плести свои интриги в горкоме, писать доклады и искать любовников. Мать все время мной руководила, орала на меня, у нее была одна цель: сделать так, чтобы я как можно быстрее стала самостоятельной, не требовала ее внимания и заботы. Поэтому малейшее сомнение в моем поведении, слишком смелый, на ее взгляд, наряд, или, не дай бог, крашеные ресницы, или звонок мальчика по телефону, или вечерние провожания приводили ее в бешенство: ведь это признак надвигающегося неблагополучия, а за ним и до разврата недалеко, как же. она сможет спокойно работать и руководить людьми в отделе пропаганды, если у нее самой проблемный ребенок, требующий неусыпного внимания. Это недопустимо, это помешает карьере. Я, конечно, не понимала этого в те годы так отчетливо, как поняла потом, но все равно чувствовала, что я ей не нужна, что я только помеха и источник постоянной опасности. Голубая мечта матери была запереть меня дома с учебниками в обнимку и ни о чем не беспокоиться, а потом чтобы ей говорили, какая у нее умная и талантливая дочка, и чтобы я закончила школу с медалью. А я ей все это обломала, бегала на свидания, красилась, одевалась модненько, насколько это было возможно, целовалась с парнями в подъезде, рано стала покуривать. А мать ловила меня, орала и ругалась. Так детство и прошло.