Пират моей мечты - Кинли Макгрегор

Он, как и обещал, снял поврежденную дверь с петель. Остаток вечера Серенити провела в камбузе с коком и Кортом. Словно по молчаливому уговору, они с Морганом все это время избегали друг друга. Слухи о происшедшем быстро дошли до экипажа «Тритона», и Серенити с Кортом стоило немалого труда утихомирить мистера Родала, который всерьез собрался «выпустить кишки этому Дрейку».

Теперь же Морган стоял на пороге каюты с постельными принадлежностями под мышкой.

— Вы что-то здесь забыли? — ледяным тоном осведомилась она, отступая от койки и складывая руки на груди.

Он молча разостлал постель у входа в каюту. И с тихим вздохом растянулся на тощем тюфяке.

— Что это вы затеяли?! — Серенити подошла к порогу и взглянула на Моргана сверху вниз.

— Укладываюсь спать, если вы не против, — спокойно ответил он и укрылся одеялом.

— Разумеется, я против того, чтобы вы спали в моей каюте!

Он оглядел дверной проем и едва заметно пожал плечами:

— Вообще-то, если зрение мне не изменяет, я нахожусь снаружи. В коридоре.

— Снаружи, внутри — какая теперь разница, если вы имеете свободный доступ к моей постели? Или вы считаете меня беспечной дурочкой, которая согласится спать в такой близости от вас?! Если вы позабыли о своих повадках, то я хорошо их помню.

Он протяжно вздохнул и примирительно произнес:

— Я не в настроении спорить с вами, Серенити. Ложитесь-ка спать. Я здесь только для того, чтобы в случае чего защитить вас.

Поверить ли ему?

Морган, чтобы рассеять все ее сомнения, повернулся к ней спиной и пробормотал:

— Спокойной ночи, мисс Джеймс.

Ей не оставалось ничего другого, кроме как улечься на койку. Долго еще она не спускала глаз со спины капитана. Но он даже не шелохнулся.

Всю ночь Морган прислушивался к ее движениям. Серенити же, как назло, беспрестанно ворочалась в постели. И всякий раз, как из каюты доносился скрип койки, тело Моргана, алкавшее близости с Серенити, отзывалось на этот звук мучительным напряжением. Ему вспоминались мягкие локоны, щекотавшие его щеку и губы, стоны, которые она издавала, наслаждаясь его нескромными ласками.

«Она меня просто убивает», — мелькнуло у него в голове. Нынешней ночью ему придется позабыть о сне. Да и ей, судя по всему, тоже.

Решив, что, вместо того чтобы ворочаться в постелях, разумнее провести оставшееся до утра время в беседах, он негромко произнес:

— Простите меня за эту дурацкую вспышку. Мне следовало сдержаться.

Серенити, помолчав, со вздохом ответила:

— Я тоже виновата перед вами. Мне не надо было вас дразнить. Но разве я могла помыслить, что доведу вас до такого исступления?

«Ну что ж, — одобрил он себя, — начало неплохое. По крайней мере то, что она взяла часть вины на себя, очень обнадеживает».

— Вам это блестяще удалось, вероятно, это природный дар.

— Мне все так говорили. Отец называл мою способность выводить мужчин из терпения особым, редким талантом.

Они умолкли, и Серенити вдруг с беспощадной ясностью осознала, что через два дня, в Санта-Марии она навсегда расстанется с этим человеком.

И слава Богу. Но почему тогда эта мысль отозвалась в ее душе жгучей болью? Она должна радоваться, что отправится домой. Но разлука с Морганом показалась ей просто немыслимой.

Однако таковы были обстоятельства, и им следовало покориться. Ведь должна же она возвратиться под отчий кров. И чем раньше это произойдет, тем лучше для нее.

— Морган, — едва слышно окликнула она.

— Да.

— Как раз перед тем, как вы явились сюда с постелью, я почему-то вспомнила, какой одинокой себя почувствовала после смерти мамы. Отец был так погружен в свое горе, что совсем не замечал меня и брата с сестрами. — С грустным смешком она добавила: — Но вам моя мама, боюсь, не понравилась бы. Ведь это она внушила мне те самые идеи, которые вас так бесят.

— А как относился к этому ваш отец? Ведь он не разделял ее взглядов?

— Знаете, пока она была жива, он с этим мирился. Случалось, они спорили, но вообще-то папа считал ее воззрения вполне… приемлемыми.

«Приемлемыми», — улыбнувшись, мысленно повторил Морган. Подходящее определение. Особенно если речь идет о женщине, подобной Серенити.

Ведь она ему нравилась. Ему были по душе и ее человеческие качества, а не одна только внешность. Если бы только она не выводила его из себя невероятным упрямством и независимостью суждений!

— Ваша матушка тоже хотела стать писательницей? — спросил он, предположив, что и эту вздорную мысль Серенити позаимствовала у покойной миссис Джеймс.

— Нет, путешественницей. Натуралистом. «Вот так штука!» — изумился Морган.

— Не может быть! — сказал он вслух.

— Правда. Она мечтала о научной экспедиции в глубь французских территорий.

— И ей удалось организовать что-либо подобное?

— Нет, — вздохнула Серенити. — Она никогда нигде так и не побывала. Только в Чарлстоне и Мартасвилле.

— И что же заставило ее отказаться от этого?

— Не «что», а «кто», — с грустной усмешкой поправила его она. — Отец. Он сказал, что уход за мужем и четырьмя детьми и ведение домашнего хозяйства — как раз такое приключение, о котором только и должна мечтать каждая женщина. И что с мамы этого будет довольно.

Морган, уловив печальные нотки в ее голосе, счел за благо сдержать торжествующий смех, который буквально душил его. Ай да мистер Джеймс! Вот молодчина! Сумел поставить строптивую женушку на место.

— Мама была из тех, кто никогда не повышает голоса. И во всем, что касалось дома и детей, она слепо доверялась суждениям отца.

— Подобный тип женщин всегда пользовался успехом у сильного пола. О такой жене втайне мечтает каждый мужчина! — с чувством воскликнул Морган.

— Вы уверены?

Она произнесла это с такой грустью, что он тотчас же поспешил добавить:

— Хотя некоторые, разумеется, предпочитают особ побойчее…

И зачем только он это сказал? Ведь не для того же, чтобы внушить ей ложные надежды?

И вдруг, к полной его неожиданности, Серенити приподнялась на постели и спросила:

— А вы сами к какому типу людей себя относите, капитан Дрейк?

Глава 13

Морган не ответил на ее вопрос. Ни в эту ночь, ни в следующую. Серенити в течение нескольких минут напрасно ждала, когда он заговорит. Но он не проронил ни слова.

Молчание это тяготило ее все больше и больше, и наконец, не выдержав, она снова спросила его о том же.

— Спокойной ночи, Серенити, — отвечал он.

Ей стало горько и грустно. Он либо не желал с ней откровенничать, потому что не придавал ни малейшего значения ее мнению о собственной персоне, либо она просто ему надоела. И он достаточно тактично дал ей это понять. И это означало только одно: ей не нашлось и уже не найдется места в его жизни, в его мыслях, в его душе.