Их любовник (СИ) - Богатырева Татьяна

— За твои деньги? Тишка, это как-то неправильно… — вздохнула Катька.

— Не за мои, а благотворительного фонда Говардов. Слушай, пока я не была замужем за Ирвином, ни тебя, ни меня не напрягало брать у него бабло на искусство. Сейчас-то что изменилось?

— Не знаю, — пожала плечами Катька. — Просто… ну… я всегда как-то сама.

— Ты и сейчас сама, — я протянула ей предпоследний кусок пиццы. — Если бы ты плохо пела или была на сцене бревном, я бы тебе не предложила пробоваться на роль. Заметь, только пробоваться! Решил все Бонни, а он тебя первый раз видит.

Вот тут Катька покраснела, как заря коммунизма, и потупилась. А я не сразу поняла, что не так-то? Зато когда поняла — заржала. Ну да. Первый раз Бонни ее видел не в Гнесинском зале, а в «Касабланке», когда танцевал стриптиз на столе.

— Катька… ы-ы… — я утерла скупую слезу бумажной салфеточкой. — Ты что, смущаешься? Или думаешь, что Бонни взял тебя на роль поэтому?! Ой, мама…

Катька поежилась и опять отвела взгляд.

— Как-то неловко получилось.

— Да вижу, что неловко, — я вздохнула, доела последний кусочек пиццы и отставила пустую коробку. — Так, Катерина, выкладывай, что именно тебе неловко, о чем сплетничают господа артисты и вообще. Все выкладывай.

Она и выложила. Чутка повздыхала и раскололась.

Я слушала и умилялась. Родная, любимая гнусная тусовка! Бонни был на все сто прав — господа артисты, а с ними педагоги и прочие мимокрокодилы упоенно обсуждали, долго ли лорд Говард будет терпеть мои наглые измены прямо под собственным носом. Ну и, разумеется, какая же я дура, рисковать миллиардами и титулом ради интрижки! А главное, вот так открыто, да лорду Говарду только ленивый не расскажет! То есть не имярек, конечно, ну как вы могли подумать, он/она же не дерьмо какое… Вариант, что я безумно влюблена в Бонни Джеральда, и потому крышу унесло нафиг, тоже рассматривался. С обсасыванием последствий — как я буду плакать и кусать локти, когда Бонни меня бросит, а муж со мной разведется. И что зря я надеюсь этим мюзиклом кого-то задобрить и заткнуть рты, все равно мои потрахушки с Джаральдом выплывут.

— Кать, совсем честно, как на духу. Ты думаешь, твоя роль и Олежека — чтобы вы не сдали нас Ирвину?

Катька отчаянно замотала головой, а потом…

— Все девчонки так думают, даже Алеська. А я никогда! Ты же… если ты его любишь… — она тяжело вздохнула, явно не одобряя измен даже по великой любви, и вообще не понимая, что я не вышла за Бонни, когда у нас такая безумная страсть. — Кто-нибудь все равно доложит.

— Ясен пень, держать язык на привязи это не наш метод, — кивнула я. — Я правда люблю Бонни.

— Это заметно, — хмыкнула Катька, кинув короткий взгляд на сцену, где Бонни вдохновенно трахал мозги Петрову, пока Мина и Ван Хельсинг пели нечто душещипательное. — Но я все равно не понимаю. Они же друзья, Роз. Тебе не жаль, если они из-за тебя рассорятся?

— Не рассорятся. Кать, почитай «Бенито», это лучше, чем объяснять.

— Я почитаю, конечно. Прости, это не мое дело, конечно…

Что там не Катькино дело, я уже не узнала. Потому что на весь зал прозвучало:

— Браво! — и хлопки в ладоши.

Бонни обернулся и просиял:

— Британия!

А потом спрыгнул со сцены и бросился к Кею обниматься.

Катька рядом со мной ойкнула, а я… ну, я могла бы сразу побежать к ним, но мне хотелось сначала посмотреть. И на моих мужчин вместе, и на реакцию зала.

Реакция была что надо. Народ замер, как мыши под веником. Еще бы! До них вдруг дошла простая истина: если лорд Говард сейчас узнает о шашнях жены с другом, плакало финансирование их мюзикла. Денег-то он дать еще не успел, а я точно не дам, если меня сдадут. Упс.

А Британия с Сицилией радостно обнимались, хлопали друг друга по спинам, Сицилия что-то рассказывал с горящими глазами.

Катька рядом со мной тихонько шмыгнула носом. Такая трогательная встреча! А какая сейчас будет трагедия, ведь лорд не дурак и чует напряжение зала-то!

Мне очень хотелось заржать. Трагедия, да уж. Сейчас кто-нибудь прямо со сцены объявит: о, неверная жена, покайся! Ага-ага. И я ка-ак покаюсь! А Кей ка-ак зарядит «молилась ли ты на ночь, Дездемона?». Хотя, конечно, мне жуть как интересно: кто решится стать сукой? Был бы тут Бурцев, поставила бы на него, как на первого обиженного кандидата. Еще может быть Света, которую Бонни подвинул с роли Люси в пользу Катьки. Остальным совсем невыгодно, хотя когда речь идет о возможности сделать гадость, разум люди теряют только так.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Эх, ладно. Что-то я сегодня пессимистка. Может быть, все будут молчать, как партизаны? Сплотят ряды ради своего великого режиссера! Короче, не будем их искушать дольше необходимого.

Я уже встала и сделала шаг к своим мужчинам, когда повисшая в зале подозрительная тишина лопнула, как мыльный пузырь. Этаким дружным обалделым выдохом. Отчего обалделым? Ну, я бы могла предложить три попытки на угадайку, но тут довольно и одной.

Бонни поцеловал Кея. В губы. Наверняка сказал перед этим что-то безумно трогательное, он умеет. И по счастливым глазам Кея заметно, что у него получилось.

Да, и Кей поцеловал Бонни в ответ, очень горячо и совершенно недвусмысленно. Перед ним-то давно не стоит вопрос «ой-ой, что скажут родители».

— Упс, — за моей спиной выдохнула Катька.

А я обернулась и ей подмигнула:

— Я ж говорила, не поссорятся.

И побежала к ним. Мне, может, тоже хочется!

— Наконец-то, я ужасно соскучилась! — вклинилась я в трогательную сцену «не прошло и десяти лет, как Бонни плюнул на дурацкую конспирацию, даешь любовь и дружбу народов».

— Раша! — Кей протянул ко мне руку, Бонни тоже, меня обняли и расцеловали сразу оба…

В общем, трогательная сцена любви народов состоялась. Не знаю, насколько это успокоило брожение умов на тему моего предстоящего развода, но наверняка дало повод для какого-то еще брожения. Мне было плевать. Кей приехал, Кей с нами, и все будет хорошо!

По крайней мере, сегодня.

Потому что завтра — двадцать девятое октября, Бонни ждут на Сицилии. И ему придется самому решить, летит он один или мы летим вместе. Семья мы, в конце концов, или нет.

30. Люди в черном

Нью-Йорк, некоторое время назад

Клаудиа

Ее мир рухнул. В тот самый момент, когда она сказала Бенито об их ребенке, и он ушел. Ничего не объясняя, просто собрал свои вещи и уехал в гостиницу, а потом и вовсе из Нью — Йорка.

Клаудиа не понимала, что происходит. Одна, в чужом городе, в огромной пустой квартире, которая оплачена всего на месяц вперед, беременная… как? Не могла же она настолько ошибиться в Бенито! Наверняка Бенито опять сорвался, сдался пагубной привычке. Наверняка все дело в этих Говардах! Все такие с виду благовоспитанные, а внутри — гниль! Не могут нормальные люди вести себя так… делать в постели такое…

Взгляд Клау упал на широкую кровать. Ту, где они с Бенито занимались любовью. Он бы таким нежным и внимательным, ему было хорошо с ней, без всяких извращений. Он — нормальный! И если бы не Говарды, у них бы все получилось. Он почти справился!

Но появились они, и Бенито словно с ума сошел. Он так смотрел на эту Розу, что Клаудии впервые захотелось кого-то убить.

Ужасно. Отвратительно. Она — и такие мысли! До чего она докатилась? Как?

После звонка Бенито стало еще хуже. Он отказался с ней говорить, и она по голосу чувствовала — он с этой проклятой леди Говард, и ему совершенно нет дела ни до Клаудии, ни до их ребенка. Почему? Ведь он же хотел, он сам сказал, что хочет детей! И дон Джузеппе…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Клаудиа подошла к темному окну, взглянула на свое отражение. Растрепанная, глаза наверняка красные и опухшие, настоящая брошенная клуша, как в фильмах. Отвратительно.

На такую клушу ни Джузеппе, ни Бенито бы не посмотрели второй раз.

Пригладив волосы руками, Клаудиа дотронулась до своего отражения, словно до незнакомки. Она никогда не хотела быть такой — одинокой, брошенной растрепой. Ее жизнь всегда была аккуратной, логичной и правильной. Не зря же она в колледже изучала психологию, пусть и не как основную специальность. Она — прекрасный стилист, она разбирается не только в моде и красоте, но и в людях.