Чёрный всадник - Владимир Малик

— Глянь, Иван, к хану прибывает подмога, — тихо сказал Рог, показывая рукой через головы ордынцев, уже выстроившихся и ожидавших приказа атаковать.

Действительно, с юга приближалось в туче пыли войско.

— А может, это наши возвращаются?

— Нет, Ивась ясно видит татарскую одежду на всадниках… Да и знамёна их… О, я уже и сам вижу!

— Да, да, и я вижу, — произнёс Серко. — Ну что ж, вместо двоих на каждого из нас теперь будет по три врага. Только и всего!

На лице кошевого не дрогнул ни один мускул.

— Ты так спокойно говоришь, Иван! — воскликнул Стягайло. — Можно подумать, что наперёд знаешь исход боя.

— Отчего ж, знаю! — ответил Серко. — Мы сегодня или победим, или погибнем… Не будет иного. Мы не сдадимся — и потому я спокоен. Советую и вам, атаманы, так настроить себя…

5

Захватив улусы вдоль Альмы, Качи и Бальбека, Палий повернул назад, чтобы вовремя прибыть в стан Серко. И хотя торопился, так как времени оставалось мало, пошёл по новой дороге: хотелось потрепать ещё несколько улусов и освободить невольников. Путь его лежал из Булганака на Чатырлык, а уже оттуда — на Джанкой и Сиваш.

Перед Джанкоем от взятого в плен чабана-татарчонка Палий узнал, что час или два назад здесь прошёл хан с ордой.

Худой, чёрный татарчонок стоял перед запорожцем, испуганно поводя узкими глазами, и часто стучал зубами.

— Куда пошёл хан?

— Аллах свидетель, мурза, я не знаю, — пролепетал паренёк и махнул рукой. — Туда куда-то… К Сивашу…

— Сколько было воинов?

— Не знаю, мурза… Много.

— Ну, тысяча или десять тысяч?.. Или сорок?

— Сорок, сорок, — закивал головой паренёк. — Если б у меня было столько овец, сколько воинов у хана, то был бы я богаче самого падишаха, мурза!

Палий задумался. Между плотно сведёнными бровями чётко врезалась глубокая морщина. Что делать? Как теперь соединиться с войском Серко?

И чем больше думал, тем яснее становилось ему, что он допустил ошибку, избрав новый, более длинный путь. Если бы из Бахчисарая он направился на Ак-Мечеть, а оттуда прямо на Джанкой, то выиграл бы полдня и давно уже был бы в запорожском лагере. Сейчас же пробраться туда по голой крымской степи, где все видно как на ладони, просто невозможно. Ордынцы сразу заметят — окружат и уничтожат!

И Звенигора, и Воинов, и Спыхальский молчали. Каждый размышлял о том же. Но никому и в голову не приходило осуждать опрометчивый поступок атамана. Виноваты были они все. Это угасающая надежда заставила их избрать другой путь для возвращения, проходивший по глубинным улусам, в которых, как им рассказали пленённые татары и освобождённые соотечественники, томилось в неволе много христианского люда. Может, где-то там Златка и Стёха, надеялись они. Может, Гази-бей упрятал девушек подальше от глаз ханских мубаширов[47]? Так разве могли они вернуться на Украину, не убедившись, что там их нет?

Этот обратный путь принёс отряду большую добычу: в степных улусах казаки захватили табуны коней, отары овец. Запорожцы освободили здесь сотни невольников и невольниц, а в Чатырлыке взяли в плен мурзу Измаила со всей его семьёй.

Однако все это не радовало Арсена и его друзей: в их сердцах погасла последняя надежда, потому что не нашли они тех, кого искали. Никто не знал и не слышал о девушках, значит, терялся единственный след…

Положение становилось сложным. Отрезанный от своих отряд Палия мог стать лёгкой добычей хана. Трудно было предположить, что Мюрад-Гирей так быстро оправится после разгрома, соберёт войско и пустится преследовать запорожцев.

— Может, пробиваться через Перекоп? — неуверенно сказал Арсен. — У перекопского бея, думаю, не больше силы, чем у нас… И если мы ударим внезапно…

— Нет, нет, — решительно возразил Палий, — через Перекоп мы не пробьёмся! А если и пробьёмся, то погубим половину людей… Кроме того, не забывайте, что кошевой ждёт нас, ждёт на подмогу. Он вынужден либо принять навязанный ханом бой здесь, в своём лагере, либо отступить за Сиваш. Но и тогда Мюрад-Гирей не отстанет от них, будет преследовать в ногайских степях. Чтобы спасти своё войско, кошевой должен будет бросить добычу, пленных, освобождённых невольников и стремительно бежать… Может случиться и худшее: наши не успеют перейти Сиваш, и хан принудит их начать бой… Если у хана даже не сорок, а тридцать тысяч воинов, то и это — большое преимущество над запорожцами… Мы обязаны помочь своим!..

— Тогда нужно придумать что-то такое, — покрутил растопыренной пятернёй Спыхальский, — чтобы, прошу панство, оставить хана в дурнях!

— Правильно, пан Мартын, — живо откликнулся Семён Палий. — И кажется, я придумал, как это сделать!

— Как?! — в один голос воскликнули друзья.

— Мы обманем хана. У нас много татарской одежды, знамён и бунчуков…

— Значит, мы переоденем весь отряд? Теперь я понимаю! — обрадовался Роман.

— В этом нет нужды. Достаточно переодеть три-четыре сотни и поставить их под ордынскими знамёнами в голове отряда…

— А если хан не поверит и пришлёт своих гонцов? — спросил Арсен.

Ясными серыми глазами Палий внимательно смотрел на товарищей, что-то соображая про себя.

— Нам нужно опередить хана и убедить его, что идёт к нему на помощь перекопский бей.

— Тогда мне придётся ехать к хану гонцом, — спокойно предложил Арсен.

— Что ты, брат! — возразил Роман. — Тебя сразу же схватят. Погибнешь напрасно!

— Да, одному ехать не годится, — поддержал Романа Палий. — Как бы Арсен ни переодевался, крымчака из него не выйдет… Но если он поедет с мурзой Измаилом…

— С мурзой Измаилом? — Друзья не поняли Палия. — Да разве он согласится?.. А если и согласится, то лишь для того, чтобы все рассказать хану.

— Ну, это мы ещё посмотрим, — усмехнулся Палий и приказал трём сотням казаков переодеться в татарскую одежду.

Переодевание не заняло много времени, и вскоре все тронулись в путь. Впереди развевались татарские знамёна и бунчуки. За спинами казаков, выдававших себя за крымчаков, торчали луки, а сбоку — колчаны со стрелами. Этот передовой отряд загораживал собой остальных казаков, ехавших позади.

Военную добычу, пленных и освобождённый ясырь оставили под охраной в неглубоком овраге.

Когда на горизонте завиднелись неясные очертания орды, Палий приказал остановиться. К нему подвели мурзу Измаила.

— Мурза, я вручаю сейчас тебе жизнь и смерть всех твоих родных и близких.

Пожилой, кривоногий, но ещё крепкий мурза, по-видимому, не совсем уразумел, чего от него хочет урусский атаман. Он часто-часто заморгал, потом поклонился низко:

— Я слушаю тебя, ага.

— Твоя судьба тоже зависит от тебя.