Мартовские колокола - Борис Батыршин

Причём ни сам Олег Иванович ни его друг доктор не могли толком сказать, зачем это всё делается; чтобы заставить выжать максимум из запасённого железа и софта требовался либо квалифицированный компьютерщик, либо прорва времени — а лучше и то и другое. И когда на горизонте отчётливо забрезжила война с радикалами «Бригады Прямого Действия», накопленные сокровища решено было обезопасить — и более подходящего места, чем Фанагорийские казармы, пока, увы, не нашлось. И вот теперь, собираясь в Санкт Петербург, Олег Иванович взял с сына страшную клятву — не затягивая дело ни на единый день, заняться переброской всех этих сокровищ в расположение батальона Фефёлова. Там–то, во всяком случае, никто до этого добра не дотянется… наверное.

— Ну да, таскать.. — продолжал ныть Ванька. А Яша, вон, требует, чтобы мы с его бандитами возились…. И школа еще…. и Ромке помочь надо. Когда я один всё успею?

— О школе, значит, вспомнил? — немедленно прицепился Олег Иванович. — Что–то сомнительно мне, что ты там хоть раз побываешь, пока мы в Питере. Смотри, специально Макару скажу, чтобы он на этот раз никаких липовых справок не выписывал, изволь успевать!

— Да когда ж я успею? — в ужасе заорал Иван. — В сутках, между прочим, всего двадцать четыре часа, а мне ведь ещё и спать когда–нибудь надо!

— После победы выспишься. — ответил отец. — В смысле — вот разберемся с этими хулиганстерами в Питере, приедем — и спи себе, с колько хочешь — после школы, разумеется. И учти, я в ЭлЖуре[55] проверю, сколько ты напрогуливал. И за каждый пропущенный неправедно день — будешь на целый день лишаться доступа к порталу. Шарики отберу — и всё, как миленький дома посидишь…

— Ваня угрюмо кивнул — но в душе он ликовал. Угроза, хоть и звучала достаточно грозно, на деле таковой не являлась. Во первых, высокое искусство получения медицинских справок в районной поликлинике было освоено им давно и в полном объеме, а во вторых — Николка, конечно, не даст пропасть товарищу. Навестит в двадцать первом веке и поделится, конечно, с несчастным бусинкой…. Ваня точно знал, что у него еще парочка заначена. Но — виду, кончено, не подал и лишь горестно вздохнул — что, мол, поделаешь, приходится подчиняться насилию…

— Пап, а вы правда с Евсеиным научились порталы закрывать? — Иван перевел разговор на другую тему. — Здорово! Расскажете, как?

— Да расскажу, куда от тебя деться. — кивнул примирительно отец. — А то ведь не отстанешь. На самом деле он испытывал почти физический дискомфорт, оказываясь перед необходимостью как–то ограничивать сына, или, тем более, угрожать ему наказанием. В самом деле — после недавнего вояжа в Сирию, после всего, что им довелось пережить, ему куда проще было относиться к Ивану, как в взрослому человеку и равноправному партнёру. Ну, почти равноправному…

— На самом деле, всё проще простого. Вот, смотри! — и он, придвинув к себе листок бумаги, принялся набрасывать незамысловатую схему. — При открытии первого портала Евсеин использовал пять бусинок. Значит, для того, чтобы закрыть его, тоже нужно пять. Располагаем их вот по такой схеме…

Ну вот мне счастье! Папочка, значит, со своими друзьями отправляются в Питер, отлавливать террористов, а я — сиди в Москве, как дурак, таскай коробки да командуй Яшиными малолетними преступниками? Очаровательная перспектива! И не надо мне боевых песен о том, что наблюдение за бригадовцами тут, в Москве — это тоже борьба, тоже общее и нужное дело! Да будь оно так важно — разве ж отправились бы все наши взрослые скопом в Питер? Да ни за что. Кто–нибудь да остался бы. А что Ромка тут оставили — ну так не доверяют нам, как же — дети. Как же мне это надоело, кто бы знал…

Тем не менее — спорить больше было не о чем. Завтра паровозик скажет «ту–ту» и унесет всех шестерых с Николаевского вокзала в столицу Российской Империи. Почему шестерых? Ну как же — Отец, дядя Макар, Яша (куда же без нашего великого сыщика), Никонов и Корф со своим Порфирьичем. Короче — из посвящённых в Москве остались мы с Николкой, Ромка да Ольга.

Вот уж кто рассвирепел, когда выяснилось, что её тоже не берут! Я так думаю, господину лейтенанту теперь нескоро удастся установить мир в семье. А может и передумает он и найдёт супругу посговорчивее и поспокойнее?

Ладно–ладно, это я шучу. В конце концов, Ольга — наш человек, толковый, хотя и совершенно отмороженный. Рядом с ней её брат выглядит прямо–таки образцом рассудительности — даром, что вчерашний дембель. Сдаётся мне, что Корф потому и оставил Ромку в Москве, что рассчитывал, что он как–то сможет, пр случае, урезонить буйную сестричку. Между нами говоря — зря рассчитывал; Ромка на правах младшего брата у Ольги ходит на коротком поводке. Или, может, общение с бароном на него благотворно повлияло? Не верится; семейные узы — это, знаете ли, штука крепчайшая…

В–общем, чую — ждут нас тут весёлые времена. Одна радость — скоро святочный бал в гимназии у девчонок, и мы с Николкой туда приглашены. Вот уж не думал, что смогут так пристраститься к этим местным аналогам дискотек; однако ж — нате вам. Как вспомню Маринку с Варей — с этими из забавными косами бубликом на затылках… почему–то сложных причёсок девушкам здесь не положено носить — особенно если волосы были густые и длинные. Поверх косы, на затылке — обычно большой черный бант; на бал или, скажем, в театр, надевают белый. Кисейные барышни, да и только.

Кстати, только здесь я узнал, что значит это знакомое всем словосочетание. Оказывается, выходное, бальное платье молодым незнатным и не слишком богатым девицам принято шить из белой кисеи. А что? И недорого и нарядно, если к тому же с большим белым бантом, белые туфельки и чулки. Эдакая воздушная конструкция, как на пирожном безе. По талии девчонки завязывают широкие белые ленты спине — большим бантом. Руки открыты — перчаток девчонкам тоже не полагается, это привилегия дам постарше…

Однако — что это я всё о бантах и балах? Может Николка прав, и я на самом деле влюбился? А это стрёмно — дел–то невпроворот, расслабляться сейчас никак не стоит…

— Ну вот, парни, мы и пришли. — сказал Дрон. Компания стояла напротив высокого, богато отделанного лепниной пятиэтажного дома. Вдоль всего фасада, над окнами третьего этажа тянулась надпись: «Б. К. Фингер. Оптово–розничный склад мужского, дамского, детского, форменного платья». Этажом ниже располагались вывески поскромнее; над тремя центральными окнами скромно значилось: «Общество взаимного кредита в гор. Москве».

— Вот тут, значит оно и было. В ноль шестом году двадцатого века.

— Так сейчас, вроде, восемьдесят шестой, девятнадцатого века, разве нет? — поинтересовался один из слушателей. — То есть не было еще ничего?

— У нас — уже «чего». — терпеливо объяснил лектор. Очень хотелось заехать умнику по зубам. — Я же вам говорил, бляха–муха — это типа разные миры, что у нас было — то здесь не факт что случится.

— Да ни хрена. — хихикнул третий, здоровенный парень, щека которого была украшена кривым шрамом. — Если мы эту хавиру трясанём, хрен её снова кто–нибудь чистить будет. А если будут — то уже не так, а как–нибудь по другому…

— Так, захлопнули хлеборезки и все слухаем! — устал от дискуссии Дрон. — Дело было так, значит… — и он порылся в блокноте, заранее извлечённом из кармана студенческого сюртука. Сюртук сидел на хозяине не слишком–то гармонично — простоватое, грубое лицо и атлетическая фигура Дрона мало гармонировала с образом московского студента.

— Седьмого мая, часов в шесть вечера, местный офисный планктон, — и Дрон кивнул на вывеску «Общества взаимного кредита», — закончили работать и стали подбивать бабки — ну там кэш считать, бумажки по сейфам раскладывать, то–сё…

— Дикий народ, — пробормотал давешний здоровяк. — Горбатятся, понимаешь, без компов, как папы Карлы…

— Рот закрыл? — дружески напомнил Дрон. — Короче, пока они там кувыркались, через парадный вход зашли десятка полтора гопников с маузерами и принялись орать: «Ни с места, во имя революции!» Хомячки, натурально, сообразили, что это не налёт а экспроприация, и их сейчас будут валить, как кровавых приспешников капитала. Тем более, гости прицепили к пуговицам пальто жестяные коробочки на бечёвках, и заявили, что там бомбы.

— Что, правда на бечёвках? — восхитился ещё один спутник Дрона, невысокий, жилистый малый с крупными кистями рук. — Ну, ваще, цирк! А там, небось, бумага туалетная, на шару козлов взяли, так?

— Хренак! — отозвался докладчик. — Эти ребята не лохи были, а эсеры–максималисты, они вообще без бомбы в сортир не ходили! Так что в жестянках был самый натуральный гремучий студень — потом, когда они с кассой свалили, эти коробочки вскрыли и убедились.

— Не стали, значит, взрывать. — заметил здоровяк. — Пожалели. А может мокруху на себя лишнюю брать не захотели…