Все цвета моей жизни - Сесилия Ахерн

– Элис! – кричит Хью.

Он держит меня в руках, а я хочу пошевелиться, улыбнуться, сказать ему, что со мной все в порядке, но ничего не могу. Я чувствую себя парализованной, совсем онемела, внутри все дрожит, как будто я сама разбилась на миллион осколков.

– Я сейчас скорую вызову. Где твой телефон? Нет, я со своего позвоню, ладно? Ты только не шевелись.

Он выпускает меня, кидается к своей сумке, а я утыкаюсь лицом в пол.

– Держись, Элис! – кричит он.

Мне нужно закрыть глаза.

– Осторожно, здесь стекло везде, – говорит он, откладывает телефон в сторону и сметает осколки.

Я слышу частый стук в дверь.

– Потом! – кричит Хью.

– Откройте, пожалуйста! Это соседка, подруга!

Он бежит к двери, и я вижу, чувствую, как входит Наоми.

– Я вызываю скорую. Она потеряла сознание.

– А почему кровь?

– Упала на разбитый стакан

– Элис, дорогая, открой глаза, – произносит Наоми. – Ну-ка, приходи в себя.

Я открываю глаза, вижу ее и говорю, стуча зубами:

– Простите… Простите, пожалуйста.

– Не за что тут прощения просить, давай лучше вставай. Дыши глубже.

– Простите…

– Хватит просить прощения, – говорит она с улыбкой, – По-моему, скорую можно и не вызывать, но вы, Хью, поступайте как хотите. Меня зовут Наоми, я соседка. Мы подруги. Я могу помочь ей.

– Она рассказывала мне о вас. Ну хорошо, обойдемся без скорой, – говорит Хью, опускается на пол и садится рядом со мной.

– Что случилось? – негромко спрашивает он ее, пока я медленно и глубоко дышу.

– Стена обрушилась, – объясняет она. – Кирпичи не выдержали. А внутри она слабая. Ей нужно перестроить всю себя заново.

Я смотрю на нее.

– Все мы рушимся, все падаем и все поднимаемся. Слава Богу, что вы оказались здесь, Хью, – говорит она, покачивая меня туда-сюда. – Ой, я, похоже, коленку стеклом порезала!

Я начинаю смеяться. Такого они никак не ожидают. Остановиться не могу, это уже почти ненормально. И вдруг, совсем уж неожиданно, разражаюсь громким плачем.

* * *

Госпел правильно описал моего заклятого врага. Я вела себя очень осмотрительно, все время следила, как бы меня кто-нибудь не унизил, как бы рядом не оказалось человека, который не умеет сочувствовать, сострадать, не знает пощады, манипулирует и очаровывает. Он предупреждал меня, что заклятые враги будут все время тянуть меня к ним и что они будут такие хитроумные, что я их и не распознаю. Он говорил, что если заклятый враг – твое зеркальное отражение, значит, в нем есть что-то от тебя.

Я рисовала себе множество сценариев, зорко, как сокол, смотрела на людей, но и подумать не могла, что мой заклятый враг – я сама, что безжалостно могу порвать себя на куски и даже не заметить этого.

* * *

Я была слишком самонадеянна. Слишком уж заигралась со своей аурой, делала вид, что не такая, как есть, и каждый раз, когда я меняла себя, чтобы стать не такой, какая есть, разрушала себя настоящую. Для этого не нужно было, чтобы Хью увидел меня; нужно было увидеть, как он смотрел на меня, посмотреть на свою жизнь его глазами, понять, что скрывать это дальше я не могу.

Я избавляюсь от щита, чувствую себя голой без своего панциря, но в этом есть и хорошее – мне легче. Я соглашаюсь, что должна научиться обходиться без него. Я снова беру на вооружение темные очки, потому что, если мне больно, значит, боль других мне теперь гораздо понятнее. После моих собственных бед эмоции других людей видятся мне куда отчетливее.

Я делала себя невосприимчивой к посторонним воздействиям, но не могу сделаться невосприимчивой к себе самой. От себя самой щитом не прикроешься, иначе заболеешь. Нелепо, что от моих действий стало хуже мне же самой. Пора перестать делать попытки управлять людьми, мне нужно научиться управлять собой, когда я оказываюсь среди них.

На работе я пишу заявление об уходе. Я не спешу. Сбережений хватит на то недолгое время, пока я буду искать свою новую дорогу, и я иду небольшими шагами. Ежедневная прогулка в парке подпитывает душу. Я снова начинаю ухаживать за своим балконным садиком, и так же, как за своими растениями, ухаживаю и за собой. Сегодня я первый раз еду в метро без своего защитного покрывала. Я чувствую себя слабой, ранимой, щит опущен полностью. Я чувствую, что внутри у меня все трясется, что в любой момент я сорвусь и кинусь домой. Я прямо ненавижу ту хрупкую молодую женщину, которой стала, но какое-то время нужно побыть такой.

Я не остаюсь у вагонной двери, а прохожу и сажусь. Девушка-подросток отрывается от своего телефона и пристально смотрит на мои кроссовки. Через весь вагон она стреляет в меня зелеными кометами ненависти и зависти. Мужчина прямо напротив, с желтой газетенкой в руках, внимательно изучает ее третью страницу, с которой ему зазывно улыбается молодая женщина с роскошной грудью, возбуждая самые разнообразные фантазии. Красный цвет, смешанный с черным, клубится вокруг его бедер. Такого я никогда еще не видела, но больше всего это похоже на нездоровую страсть. Я сразу же вспоминаю, почему терпеть не могу метро, очень хочется снова натянуть маску и поднять щит. Но нельзя – ведь я сказала себе, что каждый день была под непрестанной психологической атакой, чужие тела поглощали меня, и пора наконец от этого избавляться.

Мужчина, сидящий рядом, похоже, ни разу не был ни в ванной, ни в душе. Вокруг головы у него крутится облако и все время меняет свои цвета. В наушниках у одурманенной наркотиками или алкоголем молодой женщины звучит танцевальная музыка, челюсть у нее отвисла, зрачки расширены так, что почти не видно, какого цвета глаза, а вокруг пляшут огни дискотеки. Тесно прижавшись, сидит парочка; он и она держатся за руки, и цвет над ними розовый. Они устали, склонили головы друг к другу, похоже, не так давно выбрались из постели. Я не против, что они рядом; им неинтересно делиться цветами с кем-то еще, даже если бы они заметили, что не одни в вагоне. Они льют розовый друг на друга. Мужчина, в цветах которого преобладает синий, встает, уступая место беременной женщине с золотым торсом.

Я уже готова пойти на попятный и прикрыться щитом, как вдруг замечаю в середине вагона сравнительно молодого мужчину. На нем большие наушники, он читает книгу. Мне совершенно непонятно, как у него получается одновременно слушать и читать, но, может быть, он или не слушает, или не читает.