Большая книга ужасов — 67 (сборник) - Мария Некрасова

Слезы отступали. На груди у психологички болтался амулет – пентакль отца. Ох уж эти любители эзотерики! Я смотрела-смотрела, и меня пробрало на ржач.

– Летучая мышь, люди, люди, шкура животного, бабочка, шкура, люди, животные, люди, паук![2] – Я это выпалила скороговоркой и отложила таблицу обратно в стопку. Тест окончен.

Психологичка покачала головой:

– Ну что ты ершишься, Ира? Я просто хочу с тобой познакомиться.

«Когда хотят познакомиться – приносят Кеттела[3]», – чуть не ляпнула я.

– Ира, четырнадцать лет. Меланхолик по Павлову; пики профиля по Леонгарду на шестой и седьмой шкалах; невротизация по Sc-типу[4]. Формально меня к вам отправили с подозрением на D-расстройство, но это чушь: сплю и ем хорошо.

Психологичка наконец подняла глаза. Ах, какое у нее было лицо! Ради таких лиц стоит учиться. Я быстро скорчила ей рожу и разгрызла пополам деревянный карандаш.

Все. На ближайшие несколько секунд она моя. Я уже забыла, как называется этот фокус. Сперва показала психологичке, какая я умница, а через пару секунд изобразила полную дебилку. Люди не привыкли к таким быстрым превращениям, вот и психологичка зависла на несколько секунд. Это легкий транс. Человеку в таком состоянии уже можно сказать:

– Верните меня в лагерь. Звоните: восемь, тринадцать шестьдесят один…

Она сняла трубку и даже набрала номер! Но, услышав первый гудок, нажала на рычаги и осуждающе глянула на меня:

– Прости, что тебя недооценивала.

– Я привыкла.

– Вот как? – Киношные психологи вместо этого говорят: «Хочешь поговорить об этом?» Психологичка еще надеялась провести сессию и цеплялась из последних сил.

– Мне правда нужно в лагерь. Я здорова как зверь, и нет у меня никакой депрессии. Мы с вами только теряем время.

Психологичка закивала, мол: конечно-конечно, знаю я вас, дурных подростков.

– Хочешь секрет? – Взрослые так говорят, когда хотят навешать тебе на уши очередной лапши. – То, что пишут в карточке, не всегда соответствует действительности. Я прекрасно вижу, что D-расстройства у тебя нет. Его написали, чтобы скрыть настоящую проблему. Ты ведь еще учиться собираешься, да? И зачем биографию портить…

Я поверила ей на какую-то секунду! Стыдно: большая девочка, а покупаюсь на такие простенькие фокусы. Но на одну секунду мне показалось, что она действительно про меня знает. Перед глазами промелькнул мой ночной кошмар: врачи, ученые толпятся вокруг меня, одетой в смирительную рубашку, заголовки газет: «Ликантропия в двадцать первом веке. Миф или реальность?»

Я стала корчить рожи, чтобы она не увидела моей настоящей мимики. Когда меня пугают или злят, я всегда корчу рожи. Это уже привычка. Лучше показаться дурочкой, чем показать эмоции. Расширенные с перепугу зрачки пришлось спрятать, натянув веки ко лбу и закатив глаза вниз. Капельки пота закроет челка…

Нормально. Все сопротивляются, когда их пугают. Важно, чтобы психологичка не поняла, насколько сильно я реагирую. Так она еще может принять мои выкрутасы за обычные подростковые капризы.

– Вот ты, Ира, все про себя знаешь… – невозмутимо продолжала психологичка. – Ты владеешь собой…

Господи, конечно, владею! Если бы не владела, это было бы опасно для жизни. Причем для жизни окружающих. По психологии и гипнозу я прочла все, до чего смогла дотянуться, а остальное хочу прочитать. Только все равно не поняла, откуда берутся вот такие психологички.

– …ты такие фамилии называешь, и вообще.

– Да это мои дружбаны с района! – не знаю, зачем сказала.

– А тест Роршаха поможет нам с тобой…

– А почему Роршах-шморшах?! Мюррея[5] хочу, по-взрослому! – Я щелкнула пальцем по таблице, и она спланировала на пол. Психологи обожают эти игры в капризных подростков. Так они чувствуют себя отважными укротителями в клетке с тигром. Людям льстит, когда им дают возможность показать свои сильные стороны.

– Ты и Мюррея знаешь? – психологичка расцвела. Только что не добавила: «Возьми конфетку».

– Правда, принесите Мюррея! Я вам сказочку расскажу…

Психологичка с сожалением заглянула в ящик стола:

– Я не приготовила Мюррея. Но если хочешь, я принесу. Начнем с шестнадцатой таблицы?

– Фу, нарушение инструкции!

Она засмеялась, и я вместе с ней. Пусть думает, что со мной можно ладить. Сейчас мне нужно только, чтобы она отстала, хотя бы на несколько минут. Я должна подготовиться. Я должна прийти в себя, умыться, наконец. А то сижу тут, красавица, с красными глазами и распухшим носом. Я должна эвакуировать всех из лагеря, пока не наступила ночь. И психологичка мне в этом поможет.

30 июля (остался 2741 день)

Холодно. Тучи. Дурацкая программка на телефоне показывает лето и плюс семнадцать, а у меня зуб на зуб не попадает. Я иду вдоль серых домов по серому городу, и колесики чемодана дребезжат за мной по тротуару.

Из общежития меня выгнали сегодня утром: экзамены я сдала, впереди остаток лета, гуляй до осени! Тетка с матерью подсуетились и уже в обед прислали с проводником путевку в лагерь. Ясно: не хотят меня видеть дома. Вместе с путевкой мне выдали ключи от питерской квартиры какого-то неизвестного родственника: «Он сейчас на даче. Поживешь до послезавтра, польешь цветы и поедешь в свой лагерь». Хорошо придумали.

Дома, в Москве, я не была с самого июня, когда уехала сюда, в Питер, поступать в училище. И, похоже, еще долго не появлюсь, ведь после лагеря сразу начнется учеба… Ну и пусть! Не хотят меня видеть – и не надо.

Город завывал ветром. Вместе с путевкой и ключами мать прислала серебряные сережки. Очень смешно! Смешнее будет только лицо хирурга, если мне и вправду вздумается проколоть уши. Любая рана затягивается на мне меньше чем за минуту. Я уже представила, как сижу такая в кресле, а тетка в смешной хирургической робе щелкает пистолетом над моим ухом: раз – готово. Второе раз – готово.

– Ну вот, а ты боялась. Можешь идти. Не забывай дезинфицировать…

– А второе? – спрошу я, сделав невинные глаза.

– Что «второе»?

– Ухо вы мне не прокололи!

Для порядка она все-таки взглянет на мои уши – и обалдеет! Вроде колола, а тут чисто, ни раночки. Но, конечно, проколет еще раз – мало ли, решит, что задумалась и забыла. Я тогда сделаю невинные глаза и скажу:

– А второе?

Интересно, надолго ее хватит? И куда будут деваться сережки из хирургической стали: растворяться или вылетать как пули? Мне ведь и правда нельзя носить серебро. Помереть не помру, но чесаться буду аж до крови.

За спиной у меня ровно шумел мотор. По дороге, прижавшись к тротуару, ползла черная иномарка, чуть ли не задевая меня зеркалом. Тонирована она была наглухо: даже лобовое стекло блестело мраморной чернотой. Интересно, водитель хоть что-нибудь видит?