Не от мира сего - Александр Бруссуев

Рогатина, казалась, стонала от непосильной нагрузки и вполне могла не выдержать. Илейко одним движением выхватил саблю и шагнул к зверю. Краем глаза он заметил что-то неестественное, нехарактерное для медведя, что болталось над его левым плечом. Нанося удар саблей, он догадался, что это — его скрамасакс, каким-то образом застрявший в шкуре чудовища.

Медведь, окончательно потеряв голову от дикой боли внутри себя, каким-то ленивым жестом отбил клинок, причем настолько ловко, что тот вылетел из руки человека. Илейко ничего более умного не придумал, как ударить кулаком прямо в нос хищника. Тому это не понравилось. Понятное дело — не каждому по душе, если ломают собственный орган обоняния.

Зверь махнул лапами, человек от одной уклонился, а другую попытался отбить подставленным локтем. Лучше бы он, конечно, этого не делал — Илейко развернуло так, что он оказался боком к твари. В это время осиновая рогатина все же не выдержала — она лопнула в щепки где-то посередине, выпустив тем самым медведя на оперативный простор.

И человек, и животное упали и прекратили шевелиться. Илейко было очень тяжело лежать под медведем, поэтому он на некоторое время затаился. А медведю — да ему, в принципе, было уже все равно. Он не мог двигаться, потому что внезапно сделался мертвым. Нет, он не умер от стыда или порванных внутренностей. Злополучный человеческий скрамасак, столь досаждавший плечо, но столь же недоступный, в наивысший момент противостояния оказался извлеченный из шкуры и заботливо воткнутый через подмышку прямо в медвежье сердце.

12. Город развлечений

Илейко под медведем сначала пошевелил пальцами ног, потом вздохнул. С облегчением не получалось — медведь жутко смердел, да и давил на грудь всей своей тушей. Извиваясь, подобно ужу, он кое-как выполз из-под своего противника и вытащил свой кровный скрамасакс. Как ему удалось выхватить нож из медведя — было загадкой. А как удалось воткнуть его прямо в сердце зверя — чудо. Наверно, очень хотелось жить.

— Мочи козлов! — прокричал лив в лес. Тот в ответ одобрительно зашелестел листьями деревьев.

Получалось, что медведь выполнил функцию ножен для скрамасакса — потаскал в себе и в нужный момент выдал для пользования.

От идеи вырезать медвежье сердце, сварить и скушать его он отказался. Во-первых, навыков разделывать такого зверя у него не было никаких. А, во-вторых, здорово саднило порванное вместе с кожаной рубахой плечо. Поэтому устроенные из жердей волокуши должны были помочь транспортировать хищника в Терямяки. Пусть там опытные люди займутся тушей. Оставалось только уговорить Заразу оказать посильную помощь.

Лошадь сильно нервничала, безостановочно фыркала и перебирала ногами. Если бы Илейко время от времени не шептал ей на ухо кодовые слова, она бы убежала на вершину самой высокой горы и там бы дрожала от ужаса и омерзения.

В деревню поезд не пустили собаки: они визжали вокруг медведя и то одна, то другая прыгала на тушу, чтобы повисеть немного, уцепившись за шерсть зубами. Зато кобыла успокоилась и со свойственным ей юмором про себя посмеивалась над отважными псами.

Илейку объявили героем, обработали рану чудодейственными мазями, вдовствующая попадья лично заштопала рубаху, наложив такую модную заплату, что всем деревенским мужикам стало завидно. С сердцем поступили согласно обычаю, вышло немного — каждый должен был попробовать. Сготовили медведя — тоже недостаточно. Выпили всю брагу — мало. Станцевали танец джигу — душа только разворачиваться начала. Подрались между собой — вроде бы ничего. Спели дурными голосами пару-тройку песен — душа блаженно затрепыхалась, и только после этого расползлись спать — все, праздник удался. Так и назвали его "Карху-пяйвя", день медведя, а заготовленную бражку — просто Карху. Илейку пригласили и на следующий год приходить, да не забыть медведя с собой поупитанней приволочь.

Из желудка хищника помимо неопознаваемых частей сгинувшего попа извлекли кожаную бляху с различимым на ней рисунком: римская цифра 5, пересекающая овал, то ли бублик, то ли раскрытый в крике рот. Никто не знал, что это такое. Кто-то предположил, что ярлык. Засомневались — ярлык-то больше и значительней. Тогда сошлись на том, что это — ярлычок. Илейко взял его себе, потому как чувствовал причастность этой бляхи к отравленной стреле, не так давно прилетевшей к нему из темноты леса.

Подраненное плечо расцвело веселыми красками синяка в полтуловища, глубокие следы от когтей, благодаря своевременной обработке, опасения не внушали, так что Илейке в столь гостеприимной деревушке больше делать было нечего. Вдова-попадья сказала на прощание: "Ауфвидерзейн, шайзе!" Она обещала прибрать медвежью шкуру, когда та будет готова для вполне хозяйственных целей: укрываться ею в стужу, или валяться на ней в нестужу. Лив в ответ коротко благодарно кивнул головой и поехал прямиком к Белому морю, или Гандвику, как его называли тевтоны (от ane — отпущение грехов и vika — вина, в переводе, примечание автора). Считалось, что омывшись в волнах студеного моря можно заслужить прощение за грехи.

Илейко ополоснулся сам, окатил морской водой Заразу — той не понравилось. Между камнями лежали синие морские звезды, перебегали похожие на паучков крабики, махали бурыми лентами своих отростков водоросли. Нет пределов красоте, есть предел возможности ею любоваться.

Лив упорно двигался к северу. Впереди высилась крепость, известность о которой шла по всей Европе. Точнее, не о самой крепости, а о раскинувшемся вдоль ее стен городе, похожем на балаган. По-другому быть не могло, ибо город этот был Кемь (Kemi — кутеж, гулянка, в переводе, примечание автора). И название свое он полностью оправдывал.

Даже в окрестностях было как-то шумно. Казалось, сам воздух состоял из криков, звяканья, бульканья и шлепков, стоило только вздохнуть — и они уже внутри тебя. Не привыкший к суете и многолюдству, Илейко очень не хотел проходить по улицам и торговым рядам. Он всерьез задумывался, чтобы обогнуть веселое городище по широкой дуге. Но только здесь можно было разжиться настоящим мечом, только здесь — пополнить некоторые запасы. В конце концов, он же не метелиляйнен, вынужденный скрываться от глаз человеческих!

На входе в город стражники, гаденько похохатывая и отпуская в адрес Илейки оскорбительные слова, наложили на саблю и даже скрамасакс нить с печатью: нарушать нельзя! Лив слегка потерялся от такого обращения, но стражники точно так же глумились и над следующим въезжающим в Кемь гостем. Они просто иначе вести себя не умели. Илейко мысленно посочувствовал их семьям и пошел по грязным улицам в направлении торговых рядов.

От трактиров, игорных притонов и иных заведений с сомнительной репутацией он решил держаться как можно дальше. И сразу же зашел в дом, пристойный снаружи, с протоптанной дорогой к двери, полагая, что в столь посещаемом заведении обязательно знают, где можно прикупить достойное оружие, да еще и солью разжиться. Зараза осталась у коновязи, да не одна, так что скучать не должна была, могла в случае чего перекинуться парой-тройкой фраз с прочими лошадьми. Все вещи в заплечном мешке, там же и сабля, и деньги — никто алчный с карманов не подчистит.

Он вошел и ничего перед собой не увидел — с солнечного свету в полумрак. Чуть погодя разглядел дикие глаза мужичонки с всклокоченной бородой, который всерьез собирался воткнуть в Илейко огромный тесак, при этом здороваясь, как, наверно, это принято здесь: "Зашибу!" Лив, вероятно, повел себя странно, не как обычные люди, по мнению собравшихся здесь: он отклонил нацеленный в живот нож и подтолкнул его хозяина в шею. А должен был, наверно, принять свой мученический конец, раз уж такое дело.

Мужичонка охотно побежал в указанном направлении, походя, воткнул тесак в шею другого человека, склонившегося над столом в тяжелых раздумьях, и скрылся где-то среди лавок и столов. Почти перерубленная шея не позволила несчастному додумать свою великую думу, он безропотно лег грудью на кружки и плошки, забрызгал все вокруг кровью и испустил дух.

Илейко понял, что не туда зашел, здесь в ходу дикость и насилие, но, развернувшись к двери, обнаружил, что еще несколько человек прямо перед ним, дыша перегаром и злобой, подымают над головой свои тесаки. Все они что-то вопили, но не по-человечески. На слэйвинском языке, что ли? Лив отошел в сторону, чтобы вооруженные люди пробежали мимо по своим делам. Он даже не успел удивиться, откуда у них у всех взялись ножи вполне боевого вида — их же опечатывают — как понял, что цель у них — одна. Точнее — один: нечаянно зашедший с вполне невинным вопросом, который он так и не успел задать, высокий и спокойный лив.

Илейко даже не помышлял о драке, он, опершись о плечи убиенного, сиганул в сторону, потом прокатился по пустому столу — в другую. Судя по обстановке он угодил как раз в то место, где любые вопросы в принципе своем не уместны. Не хотел в кабак — получите забегаловку, без окон, без дверей, полная каких-то вахлаков.