Сто имен - Сесилия Ахерн

Ачар был его коллегой по «СР Текникс», и эта встреча словно пробудила их обоих — по двум причинам. Во-первых, восстановилась их прежняя дружба семьями, дети у них были ровесниками и с удовольствием играли вместе, радость вернулась в дом, жены тоже нашли общий язык, и повседневная жизнь сделалась более сносной. Во-вторых, беседы с человеком, переживавшим такие же невзгоды, ободряли и укрепляли дух. Прежде Ендрек не мог толком объяснить, что с ним творится, теперь же говорил с тем, кто его понимает. И вот когда оба семейства отправились на пикник, устроенный яхт-клубом Малахайда, Ачар и Ендрек привлекли к себе внимание досужих зрителей, собравшихся на берегу в теплый денек: двое разномастных отцов обошли всех, с ветерком прокатив сыновей на педальной лодке. Другие мужчины вызвали их на соревнование — Ендрек и Ачар обошли их. И с легкостью побили всех, кто бросил им тогда вызов. То, что началось как забава в погожий денек, вдруг стало для этих двоих чем-то существенным: оказывается, они что-то умеют делать лучше других, они чего-то достигли, близкие могут ими гордиться. У них обнаружился талант, и талант требовал признания. Времени у обоих хватало, обоих терзала потребность в одобрении чужих людей, а не только собственных жен. Да, эта «постановка рекорда» стала для них не просто игрой.

Китти наконец закончила разговор с редактором. Вид у нее был замученный — Ендрек хорошо знал, как выглядит человек, на плечи которого давит весь мир.

— Готовы? — спросил он.

— Простите, что задержала, — ответила она, глядя на секундомер. — Готова.

— На счет три, — скомандовал Ендрек, и они с Ачаром уперлись ногами. — Раз-два-три, — сосчитал он, и оба принялись сгибать-разгибать колени.

Домчавшись до буйка, отмечавшего стометровую дистанцию, они обернулись. Журналистка скакала на месте, ликуя, большие пальцы вскинуты в воздух.

Ендрек и Ачар счастливо рассмеялись и тоже показали большие пальцы.

В автобусе Китти с трудом могла усидеть на месте: адреналин бушевал в крови, впору скакать, пуститься в пляс по широкому проходу. Но, сдержав себя, она вынула блокнот и записала:

Номер пять: Ендрек Высотски.

Заголовок: Книга рекордов Гиннесса.

Глава двадцатая

Из-за двери палаты слышался шум фена. Приоткрыв дверь, Китти увидела, как Мэри-Роуз трудится над чьей-то прической, на полу уже собралась гора состриженных светлых волос. Заметив Китти, парикмахерша выключила фен.

— Вот и моя помощница подоспела.

Женщина выглянула из-под свесившихся на глаза прядей. Огромные карие глаза, несоразмерные изнуренному лицу. Китти на миг сделалось дурно. В растерянности она улыбнулась, помахала рукой, тут же выругала себя за улыбку, потом — за то, что машет молча. Вроде тех людей, которые не умеют разговаривать с детьми, Китти теряла дар речи, оказавшись рядом с больным, — не могла подобрать слов, не находила общих для живого и умирающего тем, ум твердил одно: «Ему плохо, плохо, плохо».

— Даяна у нас — красавица невеста, — похвасталась Мэри-Роуз.

Что на это ответить? Поздравить? Уместно ли? Эта женщина выходит замуж, а сколько ей осталось жить и с чем ее поздравлять? Китти выдавила из себя: «А!» — и закивала.

— Пока еще не красавица, — закапризничала Даяна, — буду, когда Мэри-Роуз сделает свое дело.

Китти все молчала.

— Подержи, пожалуйста, шпильки, — вручила ей коробку Мэри-Роуз.

Слава богу, нашлось чем занять руки. Пристроившись позади невесты, чтобы не смотреть ей в лицо, Китти изо всех сил старалась помочь, подавая Мэри-Роуз шпильки, когда у той еще две были зажаты во рту, а третью она вонзала в прическу Даяны.

Со шпильками в зубах Мэри-Роуз продолжала болтать, не чувствуя ни малейшей неловкости, словно то был самый что ни на есть нормальный день и никто не собирался умирать.

— Кто будет подружкой? — спрашивала Мэри-Роуз сквозь зубы и шпильки.

— Моя дочь Таня. Жду ее с минуты на минуту. Она тоже делает прическу. Ей шестнадцать, она в восторге.

— Еще бы! — сказала Мэри-Роуз. — Мама выходит замуж. Я и то волнуюсь.

В восторге? Китти могла только пожалеть бедную девочку, которая вот-вот осиротеет.

— Я и сама волнуюсь, — рассмеялась Даяна. — Не понимаю, почему мы с ее отцом давным-давно этого не сделали.

— Речь будете произносить? — поинтересовалась Мэри-Роуз, и Китти в очередной раз упрекнула себя: почему ей не приходят в голову подобные естественные вопросы? Она ведь журналист, ей по профессии положено уметь задавать вопросы, но ее мозг пуст — впрочем, это для нее уже не новость.

Мэри-Роуз брала в руки прядь за прядью, перемещала их, сгибала, укладывала, придавая прическе вид свободный, непринужденный, живой. Ловкость, с которой она пристраивала каждую прядь, прежде чем заняться следующей, завораживала.

— Если смогу, скажу, — ответила Даяна. — Таня тоже хочет произнести речь.

— Славная девочка.

— Отважная. — Короткая пауза, Китти вновь стало не по себе, но тут Даяна рассмеялась: — Она предложила помочь мне выбрать гроб — представляете?

— Надеюсь, выбрали что покрасивее? — засмеялась в ответ Мэри-Роуз.

От таких разговоров Китти замутило.

— Новая мода — гробы на заказ, тему выбираешь по своим интересам: эмблему футбольного клуба и так далее.

— Что же взяли вы?

— Она мне советовала взять «Закат» — море, пальмы, пляж. Я увлекалась сёрфингом.

— Здорово.

— Жалко было бы сжигать такой гроб, — пошутила Даяна. — Меня ведь кремируют.

— Могут кремировать, а гроб оставить на память, — предложила Мэри-Роуз, и обе женщины вновь захохотали.

Китти ушам своим не верила, смотрела на них в ужасе. Как можно шутить со смертью?

— Перестань! — взмолилась Даяна, вытирая уголки глаз. — У меня макияж потечет.

— Наложу новый, — посулила Мэри-Роуз. — Одна клиентка мне говорила, что выбрала темный дуб под цвет своих глаз.

И они опять залились смехом.

Дверь приоткрылась, взволнованная медсестра доложила, что прибыла подружка невесты.

— Родная моя! — Даяна мгновенно оборвала смех при виде дочери в простом красивом платье для свадьбы в узком кругу. — Ты такая красивая!

— Полно, мама! — смутилась Таня. — Мы же договорились не плакать сегодня, ты не забыла? — Она подбежала к матери и крепко ее обняла, а Мэри-Роуз отступила на шаг, чтобы им не мешать. Отступила и Китти. Но, как только мать и дочь, утирая слезы, разомкнули объятия, Мэри-Роуз вернулась к своему занятию. Теперь она работала молча и быстро, чуть ли не превратилась в невидимку.