Азиаты - Валентин Рыбин

— Знает ли она о смерти своего родного брата? — Надир-шах приподнял безвольно опущенный подбородок сына и заглянул в его глаза.

— Нет, отец, я не нашёл сил сказать ей о горе, постигшем её.

— Виноват, вот и не осмелился!

— Убей меня, отец, но только не вини в том, чего я не совершал. Мои руки чисты…

Руки его и в самом деле были чисты, ибо в ночь расправы над Тахмасибом Реза-Кули был далеко от Себзевара.

Несколько дней подряд Надир-шах принимал управителей провинций, ища в их подобострастно горящих глазах истинную преданность, и сомневался в ней. Не нравилось ему, что беглербеги, нажившиеся на рабском труде крестьян-рейятов, при первом же требовании Реза-Кули-мирзы понесли ему налоги и представили отчёты о трате средств на благо государства. Тех, которые вселяли ему недоверие, Надир-шах тут же отстранял от должности и повелевал своей хозяйственной службе заняться проверкой дел в останах. И тут же раздавал он высокие должности особо отличившимся в сражениях при Пешаваре, Лахоре и Дели полководцам. Наконец, после недельной стоянки, оставив при себе только гвардию, Надир-шах двинулся в Мешхед. С ним были его земляки, особенно преданные ему: дерегезцы, кучанцы, боджнурдцы. Под их недремлющим оком шли слоны и верблюды, нагруженные индийским золотом, серебром, коврами и шёлком. В Мешхеде шах сделал остановку. Старшая жена шаха, мать Реза-Кули-хана, встретив его, прослезилась, что и он, и сыновья его, Реза и Насрулла, живы и невредимы. Надир-шах вознаградил её и остальных Жён и наложниц. Вспомнив о многочисленных внуках, одарил и их. И с особой радостью переступил порог жены Резы-Кули-мирзы, сефевидской принцессы, подарившей ему смышлёного внука Шахруха, которому недавно исполнилось восемь лет. Надир-шах, войдя в покои госпожи, скупо улыбнулся. Внук бросился в объятия деда и был вознаграждён маленькой золотой саблей, усыпанной по ножнам и эфесу бриллиантами. Принцесса со скорбной— улыбкой пригласила Надир-шаха к дастархану, но он отказался, сославшись на занятость. Тогда она спросила:

— Ваше величество, отец наш, ходят страшные слухи об убийстве моего брата…

— Да, дочка, к сожалению, это так. — Надир-шах искренне огорчился и, скользнув руками по бороде, проговорил: — Да вознесётся чистая душа Тахмасиба в обитель Эдема. Я клянусь, что разыщу убийц и они сполна выпьют чашу смерти.

Реза-Кули-мирза в это время бледный, как саван, стоял за спиной отца. Машинально он произнёс «Аминь» и удалился вместе с ним. Оба слышали, как зарыдала принцесса, но не подали вида и не вернулись к ней, Надир-шах, уходя, клялся, что в следующую встречу с ней бросит к её ногам головы убийц. Мирза трусливо думал: «Убили бы эту тварь — некому было бы плакать и возбуждать жестокое сердце Надир-шаха!»

Из Мешхеда гвардия и гуламы шаха отправились в Келат — город великой славы Надира, откуда он начинал свои походы. Ныне, удостоенный почестей, рысил по дорогим сердцу местам и говорил племяннику Али — Кули-хану, ехавшему на коне с левой стороны:

— Сынок, дорогой, да будет тебе известно, что высшая слава рождается от любви и преданности своей родине. Эти прекрасные места, с речками и садами, е облаками на вершинах гор, — наша родина. А пришли наши предки сюда ещё при первом сефевиде Исмаил— шахе. Ты бывал в Дерегезе и знаешь крепость Дестджерд. В ней я родился, там жил до тех пор, пока не научился хорошо держать саблю в руках. А когда отросли у меня усы, послал сватов в Абиверд к Баба-Алибеку Кусе ахмедлю и женился на его дочери, твоей нынешней тётке. Тесть мой был старейшиной Абиверда, поэтому в первый же день я получил от него в распоряжение сотню молодых удальцов, таких же, каким был я сам. Мы сели на коней, поехали в Боджнурд, Кучан я другие города, и отряд наш скоро возрос в десять раз. Тогда мы облюбовали крепость Келат и сделали её своим главным пристанищем. Ах, какое это прекрасное место!

Племянник Надир-шаха, сам родившийся в Дерегезе в десятки раз бывавший в Келате, впервые увидел дядю таким радостным, и невольно воскликнул:

— Да, ваше величество, лучше Келата места на земле нет! Он не только красив, но и неприступен. Если ваше величество спрячет индийское золото в подземелье Келата, то ни один враг, ни один вор не найдёт эти богатства.

Надир-шах насторожился:

— Я тебе о красоте, а ты о золоте! Вот что я тебе скажу об индийском золоте, дорогой Али-Кули. Постарайся видеть, где спрячут драгоценности Индии: всякий, кто узнает об этом, будет убит. Надеюсь, ты меня понял?

— Да, я понял, ваше величество. Я останусь около ворот и не поеду в город.

— Гвардейцев и гуламов я тоже не пущу туда.

— А кто же спрячет драгоценности? — забеспокоился Али-Кули.

— Их спрячут сами индийцы, которых мы взяли с собой. Когда они сделают своё дело, мы их уничтожим.

Наступали сумерки. Караван из десяти слонов и верблюдов подходил к Келату. Высокая тумбообразная гора словно марила над зелёной лавиной. Она вздымалась над кишлаками, лежащими по берегам реки, на восемьдесят с лишним гязов[32]. Только две дороги вели к вершине, где над обрывом стояла крепость. Но подъём был так крут, что слоны подняли рёв и встали, как вкопанные. Пустили вперёд верблюдов, а тюки и ящики со слонов заставили нести пленных рабов. Шаг за шагом передвигали они поклажу по каменистой дороге. Надир-шах не стал дожидаться пока сокровища поднимут на вершину — уехал с племянником и личной охраной в Келат, заночевал в крепости. Проснулся он на рассвете от ружейной стрельбы, разносившейся эхом вдоль гор. Надир-шах прислушался и спокойно зевнул, догадавшись, что это гуламы стреляют в пленных рабов, чтобы навеки скрыть тайну индийского клада…

II

После отъезда отца в Келат Реза-Кули-мирза несколько дней не заходил к жене, надевшей траур. Из её покоев то и дело доносился плач, и служанки, беспокойно переговариваясь между собой, бежали к ней в опочивальню. Реза-Кули-мирзу её плач заставал в те минуты, когда он принимал какого-нибудь земиндара[33] или имама[34]. Просители настораживались, а он мучительно кривил губы, словно за сердце его кусал скорпион, и думал: «В конце-концов ома доведёт меня своими воплями до сумасшествия. Надо заткнуть ей рот!»

В один из дней, когда из спальни жены донеслось: «О, Тахмасиб, о, брат мой родной!», мирза, полный гнева, решительно вышел из комнаты и зашагал к опочивальне жены. Рванул на себя дверь, влетел в комнату.

— Мерзкая обезьяна! — закричал он в бешенстве. — Ты почему так орёшь?! Вот уже целый месяц из-за тебя я не могу спокойно встречать гостей. Если не прекратишь свои вопли, прикажу бросить в подвал и пустить туда мышей!

— О, Аллах, послушай, что он говорит! Какую кару готовит мне это отродье жалких кырклу?! Она сами недавно слезли с деревьев и уже называют божественных сефевидов, возраст которых три миллиона лет, мерзкими обезьянами! — Принцесса закричала в истерике и заломила руки над головой.

— Замолчи, или я тебя выброшу в окно! — теряя терпение, кинулся к ней мирза. Но стоило ему сделать несколько шагов, как принцесса схватила с низкого столика вазу с цветами и запустила в мужа:

— Паршивый негодяй, сын зверя в облике человека! — вновь закричала она. — Шах Тахмасиб отдал Надиру всю державу, оставив для себя лишь жалкий клочок земли, а теперь и того лишился! Что за лютость?! Что за зверства! О, неблагодарный Надиров род!

Увернувшись от вазы, которая врезалась в стену и рассыпалась на куски, Реза-Кули-мирза, потеряв власть над собой, бросился, как тигр, на принцессу, повалил её, схватив за горло, и держал так, пока она не испустила дух. Только тут он поднялся и, увидев сбежавшихся служанок, кинулся на них:

— Вон отсюда, проклятые плакальщицы! Это вы довели принцессу до того, что у неё от тоски по родному брату разорвалось сердце!

Служанки с визгом бросились по коридорам. Успокоившись, мирза велел пригласить в опочивальню принцессы дворцового врача. Когда тот пришёл, сказал ему тоном, не терпящим возражений:

— Жена умерла от сердечного приступа. Бедняжка не могла вынести потерю родного брата!

— Да, ваше высочество, — торопливо согласился табиб. — Слишком велика для неё была потеря… Она давно жаловалась на боли в сердце и не выдержала навалившегося на неё горя…

Во. дворце, а затем и в Мешхеде объявили траур по поводу кончины любимой жены наместника Хорасана. В этот же день и похоронили её на мешхедском кладбище. Прошли поминки, и Реза-Кули-мирза собрался ехать в Герат, куда вновь созывал своё победоносное войско Надир-шах. Уезжая из Мешхеда, мирза, по письменному приказанию отца, сдал полномочия хорасанского наместника Али-Кули-хану, приехавшему с письмом из Келата. Двинувшись с полутысячным отрядом, мирза через несколько дней был в Герате у отца и со слезами на глазах рассказывал о случившемся с принцессой. Умолчал только о том, что задушил её собственноручно.