От мечты к открытию - Ганс Селье

Как иметь дело с невротиками и психопатами.

Мало кто догадывается (и еще меньше тех, кто готов в это поверить), что каждый десятый обитатель Северной Америки по меньшей мере один раз в жизни попадает в психиатрическую клинику. Значительно больше тех, кто подвергается лечению, когда повод не столь серьезен и потому не требует госпитализации. Наконец, тысячи людей нуждаются в лечении, но так никогда и не попадают к врачу в силу предубеждения или непонимания, а главным образом -- того обстоятельства, что для психически неуравновешенного человека в его состоянии нет ничего необычного.

Определенную связь между "гением и безумством" подозревают уже давно (с. 88), и вполне естественно, что психические отклонения чаще всего встречаются у людей, ведущих необычный образ жизни. Солидный, уравновешенный гражданин, заинтересованный в прочной и спокойной карьере, становится фермером, торговцем врачом или инженером. Его ни в малейшей мере не привлекают такие необычные и неопределенные занятия, как поэзия, музыка, наука или литература, в которых успех зависит главным образом от оригинальности -- непредсказуемого и в значительной степени неконтролируемого отклонения от нормы.

Все мы в глубине сердца верим в миф о "безумном гении". Нам даже хочется видеть в ученых эксцентричных, рассеянных чудаков, с тем чтобы, когда они совершат какое-то блестящее открытие, мы не так сильно ощущали свою посредственность.

Не всегда, однако, признается тот факт, что даже вспомогательные функции в науке выполняют несколько необычные люди, во всяком случае -- такие, кто не может или не хочет заниматься рутинными видами деятельности. В определенном смысле это социально неприспособленные люди, однако их необычные пристрастия нередко заключают в себе большую социальную ценность. Любитель фотографии -- типичный буржуа -- скорее постарается овладеть профессией фотографа, нежели стать специалистом по микрофотографии, где объект съемки -- живая клетка. Девушка, которая хочет стать медсестрой, будет искать работу в больнице, а не в лаборатории, где ее пациентами скорее всего будут крысы. Типичный библиотекарь вряд ли заинтересуется классификацией научной литературы.

Многие из тех, кто нашел себе место в научно-исследовательском институте, ранее испытывали свои способности на другом поприще, но безуспешно. Какую-то часть сотрудников составляют перемещенные лица, бежавшие от политических или религиозных преследований; есть и такие, кто не удержался на прежней работе из-за болезненной застенчивости, несовместимости с окружающими, неуравновешенности либо глубокого отвращения к рутине. Единственная общая черта, объединяющая всех этих людей,-- их отличие от "среднего человека" по личностным характеристикам или прошлому опыту. Какова бы ни была причина этих отличий, но такие люди создают в обществе определенные проблемы. Необходимо научиться извлекать пользу из их прекрасных, но несколько причудливых душевных качеств и держать под контролем их слабости. Но ни в коем случае не стоит избавляться от этих людей, хотя ужиться с ними совсем не просто: для этого может понадобиться редкий дар приспособляемости и понимания человеческой природы.

Помимо людей с незначительными отклонениями, любой большой научно-исследовательский институт неизбежно привлекает изрядную долю людей, неврозы или даже психозы которых настолько сильны, что с ними не удается справляться. В этих случаях лучше всего как можно раньше прояснить ситуацию и устранить возмутителя спокойствия с минимальным шумом еще до того, как он успеет отравить атмосферу.

По собственному опыту знаю, что в научных учреждениях наиболее часто встречаются люди с психическими расстройствами, вызванными навязчивыми идеями преследования и ненависти со стороны окружающих. Эти чувства могут породить акты мести воображаемым врагам. У нас работала одна лаборантка, которая так возненавидела своего непосредственного начальника, что решила довести его до сумасшествия. Начала она с классических анонимных звонков, изменяя голос и сообщая, что у нее есть верные сведения о его неминуемом увольнении. Когда это не сработало, она принялась обзванивать аптеки и рестораны, давая срочные ночные заказы на адрес своей жертвы, с тем чтобы не дать ему выспаться. В конце концов она прибегла к еще более решительным мерам. Когда ненавистного начальника не было в городе, она отправила к нему на дом работников похоронного бюро, которые поинтересовались у его детей, доставлено ли уже тело их отца.

Подобные жуткие выходки -- исключительное явление. Наиболее распространенным способом мести страдающей неврозом лаборантки своему руководителю является преднамеренно испорченный эксперимент, а стенографистки -- безнадежно перепутанные нужные шефу документы.

Когда имеешь дело с подобными агрессивными типами, самая большая трудность состоит в том, чтобы убедить коллег, что перед ними больные люди. Бессмысленные акты враждебности обычно приводят к бесконечным и пустым спорам относительно полной неоправданности такого поведения и к болезненным эмоциональным реакциям, когда на ненависть отвечают ненавистью. Нельзя ненавидеть слепого за то, что он слепой, и стараться убедить его в обратном; просто его не нужно брать на работу шофером. И все же объяснить, что в этом отношении психическая болезнь не отличается от физической, бывает крайне трудно.

"Но где же пролегает граница между нормальным и ненормальным?-- спросите вы.-- Имеются ведь всевозможные переходные типы. Каждый злится, когда его несправедливо обвиняют, и нередко серьезное непонимание можно устранить, поговорив "по душам". Да и стоит ли исключать из сферы человеческих отношений такие категории, как чувства и доводы?" Конечно же, нет; просто приемлемых для всех случаев рекомендаций здесь не бывает. Самое "кустарное" правило, которому я следую,-- это отвечать человеку в зависимости от склада его характера: если он эмоционален, то теплотой, если рационален, то разумными доводами. Между этими типами людей нет четко очерченных границ, и переходы от одной крайности к другой достаточно постепенны. Но когда вы хорошо знаете человека, вы также знаете, в какой степени он отвечает за свои поступки и соответственно реагирует на ваши. Научитесь приспосабливать свои реакции, и вы почти не будете ошибаться.

Посторонние отвлечения.

Я и не собирался ничего затевать. Я просто возвращался после совещания в лабораторию, думая о своем. Эти новые наблюдения по нейротропной кальцифилаксии, которые мы только что обсуждали, открывают, похоже, широкие возможности для исследования нервной системы. Настроение у меня было хорошее, что называется "joie de vivre" ("радость жизни"). Поэтому, проходя мимо комнаты мисс Джонсон, я подумал, что хорошо бы сказать прилежной старой деве приветливое словечко. Она всегда такая отзывчивая, корпит до поздней ночи над моей рукописью о "тучной клетке", стараясь хоть на шаг меня опередить. В конце концов нам пришлось взять ей в помощь двух машинисток, и я беспокоился, хорошо ли они сработались.

"Добрый день, мисс Джонсон! Как ваши дела?" -- сказал я в дверях с той ослепительной улыбкой, которая украшает мою физиономию только тогда, когда эксперименты идут успешно. "Добрый день, доктор Селье",-- ответила она, и я почувствовал, что ее обычно приветливые голубые глаза исказились от ужаса. Она подалась вперед, тщетно пытаясь прикрыть то, что лежало у нее на столе, своими пухлыми белыми руками и внушительным бюстом.

Все, что я хотел,-- это задержаться на минутку у двери и полюбезничать, но ее необычный жест встревожил меня. Что тут происходит? Пока я шел от двери, она быстро закрыла ящик своего стола, но не так быстро, чтобы я не успел заметить чашку кофе с ободком губной помады, наполовину съеденное яблоко и "Стандартный англофранцузский словарь".

Я всегда знал, что мисс Джонсон отличается завидным аппетитом и весь день жует, но, поскольку она прекрасная секретарша, какое это имеет значение? Сейчас же она явно пыталась скрыть свою работу, а печатать в рабочее время что-то постороннее -- это совсем на нее непохоже. Я не собирался задавать никаких вопросов, но все было настолько неожиданно, что я был заинтригован. Подойдя ближе, я уселся на стул как раз перед ее столом. Она нервно схватила листы, перевернула их, а затем принялась небрежно поигрывать чехлом пишущей машинки, складывая его и так и эдак, сначала на коленях, потом на столе пока он наконец не оказался поверх страницы, заложенной в машинку.

Но было уже поздно. Я заметил имя Шекспира, напечатанное на машинке, а рядом на столе -- издание его трагедии "Юлий Цезарь". В том, что в моей книге о "тучной клетке" не цитировался Великий Бард, я был совершенно уверен.

"О нет,-- подумал я,-- только не мисс Джонсон! Мисс Джонсон -- само воплощение добросовестности, верный друг, на чью абсолютную надежность я всегда мог рассчитывать... Это ей я поручил присматривать за другими!" И все-таки улика была налицо. Моя милая мисс Джонсон трудилась над сочинением для своих вечерних занятий по английской литературе, в то время как я с нетерпением ожидал свою рукопись! Я даже сейчас помню те две строки из книги, которую она пыталась спрятать: