Владыки света - Дипак Чопра

— Я уезжал на какое-то время, — сказал он и стал подниматься обратно. Может, на Шестой авеню с такси будет полегче. Мужчина с немытой распутинской гривой, одетый в клетчатый жакет поверх футболки, резко рассмеялся.

— Перемены, да? Больше, чем ты думаешь, Олден!

Майкл замер на верхней ступеньке. Какой-то инстинкт заставил его оглянуться, и он увидел в руках у мужчины разбитую бутылку.

— Что ты делаешь? — медленно проговорил он, собираясь уклониться от первого броска.

Мужчина зашатался, его лицо перекосилось в гримасе отчаяния.

— Исторгни порыв! — закричал он. — Исторгни порыв, Олден! Выпусти тьму!

Это был тот самый лозунг, который Майкл видел на плакатах по всему городу, и не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что он исходит от Пророка. Майкл угадал верно и сделал шаг в сторону, пропустив первый удар бутылкой мимо себя; он ударил нападавшего в живот, а когда тот согнулся пополам, набросился на него и выбил бутылку у него из рук. Она упала на землю и разлетелась на куски.

Приняв защитную стойку, Майкл приготовился встретить следующую попытку.

— Больно ты мне нужен, — фыркнул нападавший, попятившись.

— Исторгни порыв… — тяжело дыша, проговорил Майкл. — Что это значит, а, парень?

— Догадайся сам, мужик.

С этими словами нападавший развернулся и заковылял прочь через дорогу, не обращая внимания на немногочисленные автомобили.

Если таково было евангелие, проповедуемое теперь Пророком, то, почувствовал Майкл, он начинает скатываться к образу, нарисованному Рахилью, — мятущейся душе, подверженной маниакально-депрессивным шараханьям между светом и тьмой. Такая непредсказуемость делала его еще более опасным. Отринуть своих внутренних демонов, в то же время продолжая исполнять их желания, — верный путь к гибели. Жадные и недалекие во имя своих целей станут хвататься за любые его капризы, но в конечном счете это означает одно: конец всего и вся.

Это ли требовалось от Майкла, чтобы отсюда выбраться? Он сделал глубокий вдох. Ему оставалось только надеяться, что он прав.

Чем ближе Майкл подходил к Таймс-сквер, тем больше людей становилось вокруг. Наученный горьким опытом, он сторонился их, как мог. По мере приближения к Сорок Второй улице толпа становилась все плотней. Рекламное табло над Таймс-сквер было превращено в гигантский хронометр, отсчитывающий минуты, остававшиеся до появления Пророка. Машин не было; Бродвей и прилегающие улицы поглотила ожидающая толпа — огромная возбужденная масса народа, пришедшая лицезреть своего спасителя. Переполнявшее ее безумие ощущалось столь же явственно, как электричество в предгрозовом воздухе. Так, значит, внезапный приток пострадавших в пункте экстренной помощи был всего лишь прелюдией. Исмаилов совершенный мир трещал по швам.

Власть Пророка над людьми стала приобретать облик чего-то предвечного, такого же изначального, как любовь или ненависть. Он мог делать с этим, что ему заблагорассудится. Майкл был уверен, что собравшиеся вокруг него тысячи людей без колебаний совершат убийство, самоубийство или разнесут город по кирпичику, стоит лишь Исмаилу затронуть в них соответствующую струнку.

«Он здесь». Волна докатилась до Майкла еще прежде, чем он услышал отдаленный рев — душераздирающий звук, одновременно отчаянный и исполненный удовлетворения. Миг спустя на платформе большегрузного автомобиля, разукрашенного, как для парада, появился Исмаил. За платформой, не позволяя толпе приблизиться, шли прислужники в длинных черных пальто и, невзирая на сумерки, темных очках, делавших их похожими на киношных мафиози. Несмотря на их присутствие, толпа с ревом подалась вперед, и Майкл заметил у них в руках короткие дубинки, от прикосновения которых всякий подошедший чересчур близко отлетал обратно в толпу, корчась, как оглушенная рыба.

Когда платформа величественно вползла в центр площади, Пророк заговорил.

— Друзья, день за днем я прихожу к вам с надеждой, что вот оно, свершилось — но увы. Я делаю все, что могу. Я стараюсь для вас. Вы получили все — я исцелил больных, воскресил мертвых, накормил голодных, утешил отчаявшихся. Я сделал это, потому что вы дали мне силу. Вы понимаете это?

Собравшиеся выглядели сконфуженными; такой поворот событий заставил их умолкнуть. Ничего подобного они не ожидали. Майкл увидел в глазах страх. Неизреченный гнев их спасителя, до поры им сдерживаемый, теперь показывал зубы.

— Мы могли бы иметь совершенный мир, второй Эдем. Вот чего я хотел для вас, для всех и каждого. И у вас есть сила! У меня есть сила! Так почему же вокруг до сих пор тьма?

Пророк указал на небо, которое было темным еще более, чем из-за надвигающейся ночи, — огромная свинцовая туча опустилась почти до крыш небоскребов. Что странно, она не отражала яркий свет городских огней, а поглощала их своей мрачной массой.

— Почему у нас нет окончательного чистого света, на который мы имеем право? Я скажу вам почему. Это все ты — и ты — и ты. — Исмаил ткнул пальцем в первых попавшихся людей в толпе. — Вы все еще остаетесь полны тьмы. Но ведь это попросту эгоизм. Не эгоизм ли это?

Майкл находился достаточно близко от платформы, чтобы разглядеть на лице Исмаила вымученную, притворную убежденность. Это была прекрасная маскировка для насмешки, без сомнения, скрывавшейся за дешевой демагогией.

Толпа понемногу выходила из ступора; послышались отдаленные стоны, вероятно доносившиеся со стороны расположенной на задворках медицинской палатки. Остальная же толпа взревела: «Да!», как будто Пророк, унижая их, требовал от них покорности.

— А что нам делать с эгоизмом? — вопросил Исмаил, прижав микрофон к губам, словно собираясь его надкусить.

— Исторгнуть его!

— Что?!

— Исторгнуть его!

— Как нам разрушить все то, что сдерживает нас, не пуская в объятия небес?

«ИСТОРГНУТЬ ЕГО!»

— Я вас не слышу, — подстрекал он толпу, и та взорвалась одним кошмарным воплем бездумной покорности. Воздух был наполнен столь неистовой, столь сверхъестественной любовью, что Майкл почувствовал себя полностью отстраненным от всего человеческого в этой сцене. Он не был зол. Он не был испуган. Его лишь переполняло чувство некоего отрешенного удивления.

Пророк взмахивал руками, словно дирижер, и толпа в конце концов принялась петь, вопить и визжать только для того, чтобы производить шум. Сквозь визги до Майкла доносился голос Исмаила — мягкий, вкрадчивый, словно он шептал каждому из присутствовавших на ухо, обращаясь к нему одному.

— Мне нет дела до твоих поступков, до того, кто ты есть. Что ты пытаешься скрыть от меня? Что-то противоправное, аморальное, порочное, развратное? Свою старость? Чревоугодие? Мне нет дела. Ты должен исторгнуть из себя все это. Выпусти из себя всю тьму, дабы свет мог войти в тебя. Неважно, хочешь ли ты убить, испытываешь ли похоть или тешишь свое чревоугодие. Ты должен выбрать. Чья это земля — Бога или Сатаны? Ты никогда не придешь к ответу, не сделав этого, всего этого. Сделай это сейчас!

Предавшись собственным мыслям, Майкл вспомнил, — давно ли это было? — как Юсеф указал на извивавшиеся внизу вади и сказал, что Богу и дьяволу нужно иметь такое место, где они могли бы сражаться один на один. Теперь Исмаил отводил для этого целый мир.

Майкл осмотрелся вокруг. Кто-то исступленно пел, кто-то плакал, кто-то в экстазе упал на колени. Люди рвали на себе одежду и протягивали руки, пытаясь ухватить друг друга. Шагах в пяти он увидел свалку; шла всеобщая драка, чуть ли не поножовщина. До него донесся детский крик — долгий, пронзительный и несмолкающий. Мысль о том, чтобы причинить кому-нибудь боль, завладела умами всех и каждого: ненависть выиграла первенство среди прочих кандидатов на «исторжение».

«Нужно уходить отсюда!» Майкл стряхнул с себя грезы, но добрая дюжина рук уже держала его. Разъяренные лица источали злобу, изливавшуюся из уставившихся на него глаз. Он рванулся, пытаясь освободиться от пальцев, вцепившихся в его руку, плечи, шею. Он закричал, как зверь, пытаясь испугать наседавших, но на месте каждой из рук, от которой ему удавалось освободиться, возникали две новые. Очевидно, адреналин хлынул ему в кровь, так как он, не думая, вырвал свое запястье и въехал по двум первым попавшимся физиономиям. У одного из нападавших пошла носом кровь; он завопил и повалился навзничь. Вид крови ошеломил остальных, и они ослабили хватку на время, которого Майклу оказалось вполне достаточно, чтоб извернуться и нырнуть в толпу.

Преследовать его никто не стал — нападавшие удовлетворились тем, что выплеснули свою ненависть на другую случайную жертву. Открывшийся в толпе просвет позволил Майклу пробежать еще футов двадцать. Впереди он увидел угол уходящей к востоку Сорок Второй улицы. Нагнув голову, он ринулся туда, пробивая себе дорогу и молясь, чтобы толпа хоть чуть-чуть поредела. Он знал, что это вряд ли случится, но выбора у него не было. Платформа, с которой вещал Исмаил, отъехала, и его голос стих. Майкл не обратил на это никакого внимания. Он ткнулся головой во что-то массивное; это оказался грузный мужчина, столь увесистый, что Майкла отбросило назад. Он остановился, приготовившись встретить нападение.