Арена. Политический детектив. Выпуск 3 [сборник] - Николай Черкашин

— По кратчайшей дороге помчался к моему другу Гюнтеру Буту.

— К его «крестьянскому подворью» у Браммской горы?

— Да. Это «подворье» находится в стороне от шоссе, причем довольно далеко.

— И потом?..

— У Бута такой же «мерседес» темно-вишневого цвета, что и у меня, та же модель, тот же год выпуска. Мы быстро поменяли номера на машинах.

— И на неповрежденной машине Бута, но с вашим номером ВЕ-С427 вернулись домой?

— Да.

— И техники-криминалисты, конечно, никаких повреждений не нашли? Никакого смятого крыла?

— Да.

— А ведь поскольку виновником случившегося были вы, оно должно было быть смято; фара разбита, а на зазубринах стекла и металла остались нити платья?..

— Да.

— Кроме того, служащие полиции и мысли не допускали, что такой почтенный господин, как вы, совершил что-либо подобное?

— Да. Проверка была для них делом малоприятным, чувствовали они себя неловко и сто раз извинялись.

— И никому из них не пришло в голову проверить заводские номера двигателя и шасси?

— Нет.

— И дальше?..

— Бут немедленно сел в мою машину и ночью проехал километров двести на юг, почти до самого Дортмунда. Там, все до мелочей рассчитав, на глазах двух свидетелей не слишком-то сильно врезался в дерево. Мастерская оказалась поблизости, механик снял с другой поврежденной машины того же цвета грязезащитное крыло, и к обеду Бут вернулся в Брамме, а вечером мы опять поменяли номера на машинах.

— Почему, как вы считаете, Бут сделал это для вас?

— Точно не знаю.

— Потому, что вы дружите?

— Может быть.

— Потому, что без вас курортный центр потерпел бы фиаско?

— Не исключено.

— Господин доктор Карпано, я спрашиваю вас, честно ли вы ответили на мои вопросы?

Я спокоен и буду совершенно спокоен.

Спокойствие важнее всего.

Я ничего не боюсь.

Я владею ситуацией.

Никто ничего не узнает.

Никто ничего не узнает.

Никто ничего не узнает.

В дверь постучали. Он испугался, но решил повременить, не открывать сразу. Еще несколько команд:

Напрячь мышцы рук!

Вдохнуть поглубже!

Открыть глаза!

Карпано вскочил, повернул ключ в двери, открыл и увидел перед собой Бута.

— Привет! — сказал Бут. — Выспался?

Карпано молча сел за свой письменный стол. Не без налета иронии произнеся: «Ты позволишь, конечно?..»— Бут подошел к тыльной стороне массивного письменного стола Карпано, открыл нижний ящик и достал оттуда бутылку коньяку и рюмку.

— Выпьешь со мной?

— Нет.

Бут налил себе, с видом знатока подержал во рту первый глоток, покачал рюмку и выпил до дна. Затем с небрежным видом опустился в кресло для посетителей.

— Ты так сияешь, будто футбольная команда Брамме вышла во вторую бундеслигу, — сказал Карпано с некоторой враждебностью в голосе.

— Для этого у меня есть причины,—самодовольно ответил Бут. — Дело на мази. Корцелиусу и в голову не пришло усомниться в подлинности признания Блеквеля. А раз он поверил, поверит и Плаггенмейер. Он уже на пути в Брамме.

— Ничего не могу с собой поделать — премерзко я при этом выгляжу… — тихо проговорил Карпано.

— Если хочешь исповедаться, в тюрьме непременно найдется свободная исповедальня!

— От твоего цинизма меня иногда тошнит!

— А меня тошнит от твоей жалостливости!

Карпано поднялся, прошелся по комнате.

— О чем я жалею, так о том, что наши с тобой пути пересеклись. Не будь тебя, я бы…

— Выскажись, выскажись.

— A-а, что толку. — Карпано налил и себе рюмку коньяку, выпил залпом.

— Ты хочешь сказать: не встреться ты со мной, ты давно получил бы кафедру в университете. Знаю. Не становись в позу обиженного ребенка и не обвиняй меня в том, что не все устроилось так, как ты намечал. Подумаешь, кафедра! Стоит ли о ней мечтать, когда повсюду студенческие беспорядки. А вот когда ты станешь директором курортного центра…

— Курортный центр, курортный центр!.. Не могу больше слышать этих слов, — взорвался Карпано. — Великий Бут, который не жалеет сил и энергии для спасения любимого детища родного города! Вдобавок ко всему он подыскал на роль директора терапевта с громким именем. А то, что этому терапевту отнюдь не по душе такая должность, никто не догадывается.

— Как никто не догадывается о том, что у знаменитого терапевта рыльце в пушку, — с презрением в голосе проговорил Бут. — И не только из-за Коринны Фогес… Ты не забыл, как, несмотря на закон, запрещающий делать аборты, ты их делал? И очень недурно на этом зарабатывал. Раз у дамочек были денежки, почему бы им не раскошелиться?

— Это была моя ошибка, — начал было Карпано, но Бут снова перебил его:

— Может быть, это я ошибся, уговорив тебя остаться здесь. Согласен, руководствовался я эгоистическими побуждениями, но с другой стороны… Помнишь пословицу: как листок на ветру… Ты и есть листок на ветру — то тут, то там, и повсюду одинок и беспомощен. Брамме стал бы твоей опорой, твоей питательной средой, ты пустил бы здесь корни.

— Ты, наверное, и Плаггенмейера заставил отработать нанесенный тебе урон, чтобы он пустил здесь корни. Какое человеколюбие!

— К чему такая ирония? Я не знаю, что с ним произошло бы, окажись он во Франкфурте или Гамбурге.

— Зато мне известно, что с ним случилось после того, как он осел в Брамме! Сейчас, например, он в 13-м «А» гимназии имени Альберта Швейцера и собирается взорвать целый класс.

— Потому что ты задавил его невесту.

— Да. И еще потому, что ты хозяйничаешь в городе как средневековый феодал!

— Лучше Бут, нежели хаос. Не смейся; я убежден, что когда-нибудь и в Федеративной Республике Германии победит социализм. Когда-нибудь — но не сегодня и не завтра! А до тех пор люди, подобные мне, будут незаменимыми, потому что в любом обществе должна иметься власть. Будь то власть жрецов, военной хунты, всесильной бюрократии, дворянства или предпринимателей.

— Я ни в коем случае не из левых. Воспитывался я в консервативных традициях католической семьи, но, когда я представляю себе власть, воплощением которой является Гюнтер Бут, у меня темнеет в глазах!

Неудивительно, что у этого Корцелиуса и этой Гунхильд появляется все больше сторонников.

— Крутой поворот в жизни доктора Ральфа Карпано, — ухмыльнулся Бут. — От консерватора до левого экстремиста!

Похоже было, что Карпано вот-вот бросится на Бута, но он только обошел вокруг своего письменного стола, тяжело опустился в кресло, оперся локтями о стол и закрыл лицо руками.

— Извини меня, я просто дошел до ручки, — с трудом проговорил он. — С какой стороны на это ни посмотри, девушку-то задавил я, и не очень-то легко взять и забыть о случившемся.

— Идиот! — Бут вскочил и начал трясти его за плечи. — Ты спас жизнь сотням людей, не говоря уже об истории с бетатроном. Забудь о Коринне Фогес, представь себе, что, несмотря на все свои усилия, умерла одна из твоих пациенток.

— Хорошо тебе говорить…

— И главное: кому польза, если ты очутишься в тюрьме? Будешь там клеить пакеты… А здесь, в курортном центре, ты каждый месяц будешь помогать десяткам людей. Разве это не перевешивает вдвое и втрое?

— Ты, пожалуй, прав…

— Итак, наш договор остается в силе: ты два года тянешь наверх мой центр, несмотря на любые трудности, а я позабочусь о том, чтобы Плаггенмейер сдался и убийцей девушки признали Блеквеля. Ему-то что… А его жене я открою кредит… мм… предположим на пятизначную сумму, это ее утешит. Ну так как, согласен?

— Да…

— Хорошо. Я возвращаюсь во двор гимназии и, как только Корцелиус вернется из Браке, все устрою. Для успокоения твоей совести обещаю помочь кое-чем и Плаггенмейеру, когда он предстанет в Браке перед судом.

— Да, хорошо бы было…

— Как только дадут отбой, я тебе сообщу. Там ты больше не понадобишься.

— Будем надеяться…

Во дворе гимназии имени Альберта Швейцера все та же атмосфера тоскливого ожидания — так болельщики в перерыве матча ждут начала второго тайма. Я занял свое привычное место за бруствером из мешков с песком и, подобно Кемене, Ланкенау, Ентчуреку, офицеру из ГСГ-9 и другим посвященным, смотрел в небо: не появится ли вертолет с Корцелиусом? Тогда этому кошмару будет положен конец…

Счастливый конец? Время от времени у меня закрадывалось подозрение, что некоторым господам скорее всего на руку была бы катастрофа. При таком исходе они смогли бы наконец обнажить свое оружие. Доктор Ентчурек набросился бы на систему парламентской демократии, слишком слабой, чтобы предотвратить подобные происшествия. Ланкенау агитировал бы за программу реформ своей партии, за профилактику преступлений, улучшение положения учеников-производственников и тому подобные частичные реформы; Кемена доказал бы жителям Брамме, что эта катастрофа не вызвана и не объясняется его ошибками и просчетами — равно как и несколько других нераскрытых дел, — они-де следствие явлений высшего порядка, от него не зависящих. Да и нам с Корцелиусом представлялась отличная возможность блеснуть, отличиться, заработать, так сказать, несуществующую у нас Пулитцеровскую премию[33].