Адское Воинство - Варгас Фред

— Значит, вы — счастливое исключение. Но и у вас бывают всплески этого чувства. Я бы сказал — а вы знаете, как пристально я тогда наблюдал за событиями, — что вторжение в вашу жизнь взрослого сына, который, как вам могло показаться, из-за вашего отсутствия и вашего безразличия превратился в неуравновешенное, морально неустойчивое существо, вызвало у вас сильнейший приступ чувства вины. Что тут же отразилось на шейных позвонках. А теперь, друг мой, я должен вас оставить. Возможно, через две недели мы увидимся снова, если судья подпишет разрешение. Вы знали, что старый судья Варнье насквозь коррумпированный, продажный тип?

— Конечно, ведь именно поэтому вы здесь.

— Удачи вам, друг мой, — сказал врач, пожимая ему руку. — Мне было бы приятно, если бы вы иногда навещали меня во Флери.

Он произнес «Флери» так, словно это было название его загородного дома, словно он приглашал комиссара вместе скоротать вечерок в гостиной, за окнами которой видны бескрайние поля. Глядя ему вслед, Адамберг почувствовал к нему уважение и даже несколько растрогался, что у него бывало крайне редко и, по-видимому, стало результатом недавней лечебной процедуры.

Перед тем как доктор Мерлан запер палату на ключ, Адамберг, мягко ступая, подошел к кровати Лео, тронул ее теплые щеки, погладил по голове. Ему захотелось сказать ей о найденных обертках из-под сахара, но он тут же отказался от этой идеи.

— Хэллоу, Лео, это я. Лод побывал на ферме у своей подружки. Он доволен.

XXXII

В холле унылого отеля на окраине Гранады Кромс и Мо выключили допотопный компьютер и преувеличенно расхлябанной походкой направились к лестнице. Обычно человек не следит за своей походкой, он начинает это делать, только когда чувствует, что за ним наблюдает полицейский или ревнивая любовница. И тогда ему очень трудно изобразить непринужденность, которую он в данный момент утратил. Они решили избегать лифта, где пассажиры, за неимением иного занятия, глазеют друг на друга дольше, чем в прочих местах.

— По-моему, это было неосторожно с нашей стороны — заходить в Интернет, — сказал Мо, закрыв дверь комнаты.

— Не дергайся, Мо. Нервничать — лучший способ привлечь к себе внимание. Да, мы рискнули, зато получили нужную информацию.

— Думаю, не стоит звонить в этот ордебекский ресторан. Как ты его называешь?

— «Бегущий кабан». Нет, звонить мы не будем. Это вроде страховки на крайний случай. Ну вот, мы нашли магазин, где продают дьяболо и другие игры. «Твоя путеводная нить». И теперь ничего не стоит узнать фамилию хозяина и выяснить, есть ли у него дети. Точнее, один ребенок, мальчик от двенадцати до шестнадцати лет.

— Да, мальчик, — согласился Мо. — Девочке вряд ли придет в голову связать птице лапы, чтобы уморить ее голодом.

— Или поджечь машину.

Мо сел на кровать, подтянул к себе колени и стал размеренно дышать. Ему казалось, что у него в желудке появилось второе сердце и оно колотится не переставая. В доме с коровами Адамберг объяснил ему, что это, скорее всего, маленькие шарики электричества, которые возникают то тут, то там. Мо положил руку на живот, надеясь, что это поможет разогнать шарики, и стал перелистывать французскую газету, купленную вчера.

— Хотя, — заметил Кромс, — девочка может весело и с интересом наблюдать, как парень связывает лапы птице или поджигает машину. Есть новости про Ордебек?

— Нет. Знаешь, я думаю, у твоего отца есть дела поважнее, чем выяснять фамилию мальчишки из игрового магазина.

— А я думаю, ты ошибаешься. По-моему, парень, который мучил голубя, парень, который убил охотника в Ордебеке, и парень, который поджег машину с Клермон-Брассером, — это, в его представлении, одна компания, и все трое для него одинаково важны.

— Ты вроде познакомился с ним совсем недавно.

— Но у меня складывается впечатление, что мы с ним похожи. Мо, завтра нам надо выйти из гостиницы в половине девятого. И так мы будем делать каждый день. Они должны думать, что у нас тут постоянная работа. Если мы останемся здесь до завтра.

— Ага. Ты тоже его заметил? — спросил Мо, массируя себе живот.

— Того типа на первом этаже, который на нас смотрел?

— Да.

— Он что-то слишком долго на нас пялился, а?

— Да. И кто это, по-твоему, может быть?

— Это может быть легавый.

Кромс открыл окно и закурил, облокотившись на подоконник. Из окна видны были только тесный дворик, отводные трубы, развешанное на веревках белье и цинковые крыши. Кромс выбросил окурок в окно и проследил за тем, как он в темноте упал на землю.

— Нам лучше свалить прямо сейчас, — сказал он.

XXXIII

Эмери гордо распахнул перед гостями двустворчатую дверь своей столовой в стиле ампир, готовясь насладиться произведенным впечатлением. Адамберг, казалось, был слегка удивлен, но остался равнодушным — невежда, подумал Эмери, — однако изумление Вейренка и восторженные комментарии Данглара так его обрадовали, что он даже забыл о недавней перепалке с комиссаром. На самом деле Данглар хоть и восхищался прекрасной мебелью, но считал, что хозяин дома утратил чувство меры, стараясь как можно тщательнее воссоздать обстановку эпохи.

— Чудесно, капитан, просто чудесно, — все же сказал под конец майор, взяв рюмку с аперитивом, ибо воспитанностью он далеко превосходил Адамберга и Вейренка.

Именно по этой причине майор Данглар в течение всего ужина говорил за троих, с искренней увлеченностью, которую так превосходно умел изображать, за что Адамберг всегда был ему благодарен. К тому же вина в старинных графинах с гербом князя Экмюльского было столько, что майору явно не угрожал синдром абстиненции. За компанию с Дангларом, который досконально знал родословную графа д’Ордебека и мог во всех подробностях рассказать о битвах маршала Даву, Эмери порядком напился, от этого его всегдашняя чопорность куда-то улетучилась, он стал сердечным, открытым и даже сентиментальным. Адамбергу почудилось, что плащ славного маршала вместе с величавой осанкой потихоньку сползает с плеч его наследника и вот-вот окажется на полу.

Между тем лицо Данглара тоже оживилось, на нем появилось какое-то необычное выражение. Адамберг достаточно хорошо знал своего помощника, чтобы понять: это затаенное лукавство не имеет ничего общего с состоянием блаженной расслабленности, в которое Данглар обычно впадал от спиртного. Майор словно бы задумал озорную проделку и решил пока держать это в тайне. Возможно, подумал Адамберг, он что-то затевает против Вейренка: сегодня вечером он почти вежлив с лейтенантом, а это не предвещает ничего хорошего. Если сегодня он улыбается Вейренку, значит собирается вскоре его одурачить.

Ордебекская драма, забытая и ушедшая в тень на время имперского празднества, все же напомнила о себе, когда подали кальвадос.

— Эмери, что ты будешь делать с Мортамбо? — спросил Адамберг.

— Если ты вызовешь на подмогу своих ребят, мы обеспечим ему постоянную охрану из шести-семи человек в течение недели. У тебя найдутся подходящие люди?

— У меня есть женщина-лейтенант, которая одна стоит десяти мужиков, но она сейчас работает под прикрытием. Могу освободить одного-двух крепких ребят.

— А твой сын не мог бы нам помочь?

— Я не допускаю его к оперативной работе, Эмери. Он не получил необходимой подготовки и не знает, как действовать в опасной ситуации. И, кроме того, он только что отправился в путешествие.

— Вот как? Я думал, он готовит репортаж о прогнивших листках.

— Да, он этим занимался. Но ему позвонила девушка из Италии, и он отправился туда. Ты же знаешь, как это бывает.

— Еще бы! — отозвался Эмери, откинувшись на спинку кресла (насколько это было возможно в ампирном кресле с прямой спинкой). — У меня, как у всех, в свое время была масса приключений, но женщину моей мечты я встретил здесь. Когда меня перевели в Лион, она поехала со мной, хотя ей уже приелись наши отношения. Но я-то еще ее любил, я думал, она будет рада, если мы вернемся в Ордебек, в родные края, к старым друзьям. Поэтому я рыл землю носом, чтобы вернуться. А она, видите ли, захотела остаться в Лионе. В первые два года службы в Ордебеке у меня все валилось из рук. Потом я стал шляться по борделям в Лизьё, но без всякого удовольствия. Да, я ни в чем не похож на своего предка, друзья мои, если я вправе вас так называть. Из всех сражений, в каких мне довелось участвовать, я не выиграл ни одного. Если не считать нескольких задержаний, которые смог бы провести любой дурак.