Война Алой и Белой розы. Крах Плантагенетов и воцарение Тюдоров - Дэн Джонс

Отцу графа едва ли повезло больше. Окруженный со всех сторон Йорк пытался пробиться обратно к замку. Но было слишком поздно. В общей свалке его схватили — позже сэр Джеймс Латтрелл из Девоншира был признан похитителем герцога — и оттащили прочь. С него сняли шлем и водрузили на голову грубую корону из бумаги. Затем Ричарда, герцога Йоркского, который сменил множество постов и успел побывать королем, провели перед строем презиравших его солдат и обезглавили.

В тот день в сражении погибли и многие другие йоркисты. Помимо Йорка и Ратленда, был схвачен и убит сын Солсбери, сэр Томас Невилл. Самому Солсбери удалось выбраться из замка Сандал, и он пытался бежать на север. Но ушел он не дальше, чем Ратленд. Ночью шестидесятилетнего графа схватили и вернули во вражеский лагерь в замке Понтефракт. На следующий день его вывели на улицу и прилюдно казнили. Вскоре головы четырех мертвых йоркистов послали в Йорк и прибили на воротах Миклгейт. Мертвые глаза герцога Йоркского взирали на проходящих мимо горожан из-под бумажной короны, надетой на его окровавленный лоб.

Вот во что вылились беспокойные годы в английской политике и нараставшая личная вражда. «Акты возмездия были совершены обеими сторонами», — писал папский легат и союзник Йорка епископ Коппини одному из своих соратников, находившихся рядом с королевой[248]. Маргарита, принц Эдуард и их сторонники наконец-то одолели своего главного врага. Но король по-прежнему оставался в руках Уорика и Эдуарда, графа Марча.

Теперь королевство было по-настоящему расколото: окружение королевы превратилось в точно такую же группировку, как йоркисты. С этого момента первых мы можем называть ланкастерцами по названию герцогства Ланкастер, принадлежавшего лично Генриху VI и бывшего собственностью английских монархов со времен его дедушки, Генриха IV. Именно это герцогство служило опорой королевской власти Генриха, в то время как его авторитет в глазах общества окончательно сошел на нет. Ни одной из сторон не хватало сил, чтобы сокрушить другую. По итогам битвы при Уэйкфилде Клиффорд свел счеты с Ратлендом, но другие убийства лишь подлили масла в огонь кровавой междоусобицы, которая отныне притягивала друг к другу английских баронов. Дойдя до последней черты, они взялись за оружие и закружили в опасном и зловещем танце смерти.

Без пощады

Девятнадцатилетний лондонский студент Климент Пэстон был умным и рассудительным молодым человеком. В столицу он перебрался в конце 1450-х годов, чтобы получить профессиональное образование, отучившись до этого в Кембридже. Он рос в неспокойное время, и состояние его семьи то увеличивалось, то уменьшалось в зависимости от положения дел в английской политике и положения их патронов при королевском дворе. С юных лет Климент привык к резким поворотам колеса фортуны, но 23 января 1461 года в письме родным в провинцию он признался брату Джону, что пишет «в спешке» и «не совсем спокоен»[249].

Хотя все последнее десятилетие на лондонских улицах было неспокойно, зима 1460/61 года выдалась особенно тревожной. О поражении Йорка в битве при Уэйкфилде теперь знали по всей Англии. Но с его кончиной в королевство не вернулось благоденствие. На западе разгневанный сын Йорка Эдуард, в свои восемнадцать превратившийся в крепкого мужчину ростом шесть футов четыре дюйма с нравом настоящего воина, собрал войско, чтобы сразиться с Джаспером Тюдором, единоутробным братом Генриха VI. В то же время граф Уорик продолжал держать Генриха в плену, чтобы предотвратить пусть даже гипотетически возможное возвращение «привычного» королевского правления. Но наибольшее беспокойство вызывала королева Маргарита на севере, которая оставалась на свободе и, воодушевленная победой своих союзников, как поговаривали, собиралась двинуться на юг, чтобы отомстить и захватить столицу. Витавшие повсюду слухи сливались в «общий хор», и Климент Пэстон пересказал кое-что из того, что слышал. Он написал о рыцарях знакомого их семьи, которым пришлось выбирать «между пленом и смертью», о том, что симпатии лондонцев явно были на стороне йоркистов, а не королевы. Он также поделился своими опасениями относительно того, что французским и шотландским наемникам, а также вассалам английских лордов с севера, которые составляли большую часть армии королевы, позволят «грабить и захватывать» в тех городах, через которые будут проходить войска. Ни один лондонец не желал бы себе такой участи. Климент советовал старшему брату собрать в Восточной Англии «пехоту и всадников» и быть готовым к сражению, убедившись, что набранные солдаты одеты чисто и опрятно и не посрамят честь семьи. «Да охранит [тебя] Господь», — завершал письмо молодой человек, и в данном случае эти слова не были пустой любезностью.

Англия находилась в состоянии гражданской войны. Сражения, которые шли с 1455 года, были единичными и нерегулярными вспышками насилия. Но теперь войска заняли всю Англию и Уэльс, в них входили наемники-иностранцы, подготовленные вассалы из дворян и мобилизованные арендаторы земель. 2 февраля 1461 года армия Эдуарда встретилась с силами Джаспера и Оуэна Тюдоров и Джеймса Батлера, графа Уилтшира, при Мортимерс-Кросс, неподалеку от замка Вигмор вблизи валлийской границы, там, где проходила дорога из Лондона в Аберистуит. После этого дня овеянный славой восемнадцатилетний Эдуард стал легендой. К «Розе Руана», как его называли сторонники из йоркистов, присоединились несколько стойких защитников земель его покойного отца в Уэльсе: сэр Уолтер Деверё, братья Герберты — сэр Уильям и Ричард Герберт из Раглана. Их враги получили солидное подкрепление, так как с собой Уилтшир привел большие отряды бретонских и французских наемников и вассалов из своих ирландских владений. Но они быстро прошли расстояние от Пембрука через весь Уэльс и были измотаны. К тому же в лице Эдуарда они встретились с полководцем, который учился вдохновлять солдат на бой с поистине религиозным пылом.

Утром перед сражением зимнее небо было охвачено ослепительным и необъяснимым явлением: над горизонтом одновременно поднималось три солнца, которые потом слились в одно пылающее светило[250]. Эдуард расценил это как божественное предзнаменование грядущей победы, и его войска, прорвав линию армии Уилтшира и Тюдоров, стремительно разгромили неприятеля. Джаспер Тюдор и граф Уилтшир бежали с поля боя, но Оуэн Тюдор, которому было около шестидесяти лет, сэр Джон Трокмортон и семеро других военачальников из армии Ланкастеров попали в плен. Их отвезли в находившийся неподалеку город Херефорд, где на рыночной площади соорудили плаху. По свидетельству современника, Оуэн Тюдор ожидал, что враги проявят к нему снисхождение, хотя с его стороны это было невероятно наивно, ведь с ужасающей резни в битве при Уэйкфилде прошло всего шесть недель. Вся еще остававшаяся в нем решимость покинула Тюдора, когда «он увидел топор и плаху». Раздетый до алого бархатного дублета старик стоял перед собравшимися горожанами Херефорда и молил о «прощении и милости». Затем воротник его дублета грубо оторвали, а самого Тюдора подвели к палачу.