Соборная площадь - Юрий Иванов-Милюхин

— А ну посмотри, молодое базарное дарование, стоит ли она что–нибудь в исторических масштабах, — я вручил ему одну из ложек.

— О! — неподдельно восхитился тот. — У кого ты ее оторвал?

— У меня их шесть штук. Набор.

— Шесть? — Серж покрутил ложку в руках. — Жаль, если бы все двадцать четыре, ты бы мог спокойно оформить визу в любую из капиталистических стран и остаток жизни провести в роскоши. А с таким количеством придется тормознуться в родной России.

— Ничего не стоят? — сразу сник я.

— Стоят, но не столько, сколько ты думаешь. Крупный коллекционер вряд ли будет связываться.

— Понятно. Они хоть с царского стола?

— Само собой. Но не мешает проверить по каталогу.

Я не стал заострять его внимание на орнаменте, похожем на надпись славянской вязью. Все равно ложек не двадцать четыре. Решил получше проконсультироваться у знакомых нумизматов, по воскресеньям собирающихся в парке Горького. Заодно отнести на толчок тазик с кувшином. Не намного, но там платили дороже. Пока ваучеристы, цокая языками и высказывая массу предположений, изучали мою собственность, вернулся Виктор, довольным видом напомнив о потерянных трехстах тысячах рублей.

— Договорились, — смахивая пот рукавом рубашки, сообщил он. — Уступил за полтора миллиона. Ни копейки из своих не доплачивать. Спасибо «МММ».

— Далеко? — без интереса спросил я. Совсем недавно я тоже мечтал приобрести дачный участок с небольшим домиком. Потянуло на землю. Но сначала для этого надо было обзавестись семьей, тогда приобретение земельного пая выглядело бы вроде как к месту. Мужчине закручивать банки с соленьями — вареньями не кайф. Этим заниматься должна все–таки женщина.

— Нет, сразу за Западным массивом. Пойдем, я угощаю.

Мы подались в ближайшему кафе на Буденновском проспекте. Я — разбавлять горе от потери денег, друг, наоборот, подогревать радость от выгодной сделки. Расстались мы где–то ближе к семи вечера, успев за это время перелопатить прошлую и настоящую жизнь. Купив на базарчике бананов, я прыгнул в троллейбус, и поехал к Людмиле, чтобы вновь почувствовать на руках приятную тяжесть маленького тельца сына, увидеть детскую улыбку, услышать протяжное «а-а». Пока это была основная буква в его лексиконе. Но Людмила за порог не пустила. Загородив входную дверь, твердо сказала:

— Я тебя предупреждала, что пьяному здесь делать нечего.

— Да мы по стакану всего, — запротестовал, было, я. — Меня обули на триста тысяч рублей.

— Мы, кажется, договорились, чтобы свои проблемы ты оставлял за порогом и пьяный не приходил. Достаточно папиных заскоков.

— Спокойно пересплю, а утром поеду на работу, — попытался объяснить я. — Если сейчас поеду домой, то боюсь, могу сорваться. Ты же знаешь, какие у меня друзья.

— Меня это меньше всего волнует.

— Тьфу, елки–палки, деньги–то можно оставить?

— Нет. Я не собираюсь за них отвечать.

Она захлопнула дверь. Я выскочил на улицу злой, как собака. Ее логика не укладывалась, ни в какие рамки. Неужели непонятно, что от денег может остаться пшик. Мало того, что сам пропьюсь, но еще и разворуют. Сама же пострадает. Но Людмила поступала именно так всегда, заставляя рассчитывать только на себя, не оказывая ни помощи, ни поддержки в трудную минуту. Конечно, ей было нелегко: Данилка, подросший Антон, все чаще приводивший в квартиру дымящих табаком шумных друзей, пьющий отец, старая мать. Ладно, на взаимопонимание я давно не надеялся, но посочувствовать она была обязана. Ее безразличие к моим делам, проблемам, личной жизни, наконец, просто бесили, подливая масла в огонь. После таких оборотов я напивался, кажется, специально, в знак протеста. Вот и сейчас, сойдя с трамвая, направился прямо к призывно сверкающему заставленной бутылками витриной коммерческому ларьку. Зайдя в дом, швырнул сумку с деньгами в шифоньер. Затем нетерпеливо откупорил плоский флакон с «Амаретто», наполнил тягучей жидкостью бокал и опрокинул в рот. И сразу же раздался звонок. Показалось, что после долго периода трезвости я ждал его как родного.

Очнулся я только на четвертый день, достойно отметив чужеродные своему мировоззрению майские праздники. В постели рядом со мной лежала какая–то женщина. В носу щекотали запахи перебродившего спиртного. Пошевелив рукой, я понял, что женщина голая. В головке члена засвербило. После пьянки всегда тянуло на половое сношение. Когда член упруго выгнулся под одеялом, я развернулся, нащупал пальцами ягодицы партнерши и воткнул его между ними, сразу попав в скользкую половую щель. Промычав что–то спросонок, женщина — или девушка — придвинула попку поближе к моему лобку, одновременно принявшись сжимать и разжимать мышцами стенки влагалища. Она, видимо, хотела, чтобы я поскорее кончил. А может, загорелась тоже. Покачав несколько минут, я вытащил набухшую головку члена, упреждая взрыв готовой брызнуть спермы. Натянутая кожа чутко ощущала прилипшие к ней волосы вокруг ее половых губ. Партнерша подвигала попкой взад–вперед, затем обхватила горячими пальцами член, помассировав его, вновь ввела во влагалище. Застонала, изогнулась, притираясь полными ляжками к моим. Но теперь я работал спокойно, не боясь досрочного завершения полового акта. Головка уперлась в чуть раскрывшуюся шейку матки. Женщина зашлась в интимном долгом стоне, таком желанном для каждого мужчины. Я почувствовал, как тугая горячая струя хлестнула прямо по натянутой уздечке члена, обволокла его весь липкой слизью. Воспользовавшись моментом, резко качнул задницей вперед, еще шире раскрывая шейку матки. Хотелось выбросить семя прямо туда, в таинственное место для вынашивания будущего ребенка. Чтобы наверняка. Это было не продуманное, а инстинктивное, скорее, животное желание. Края шейки раздвинулись, женщина забилась в ярчайшем экстазе. Теперь с губ ее сползал не долгий стон, а срывались собачьи повизгивания. Она царапала стену, кусала зубами подушку, натянутые струной мышцы ног пронизывала крупная дрожь. Обхватив за плечи, я впился губами в мокрую шею, на секунду замер и захлебнулся в прокатившихся по телу конвульсиях страсти. Длинных, как океанская волна. Никогда еще не доводилось испытывать такого удовольствия. Это было что–то фантастическое. Сознание то возвращалось, то исчезало снова, кожа с головы до пят взорвалась испариной. Только через показавшееся вечностью время мне удалось опомниться, разжать впившиеся в плечи женщины пальцы и в изнеможении откинуться на подушку. Упавший член мягко соскользнул с половых губ, прилип к тугой круглой попке. Мыслей никаких не было, тело казалось легким, почти невесомым, оно будто выпарилось. Осталась одна удовлетворенная душа.

Так мы лежали долго, где–то с час, не шевелясь, и не пытаясь заговорить друг с другом, пока кто–то не улегся на звонок всем весом, одновременно забарабанив в дверь кулаками. Женщина откинула волосы, повернула лицо ко мне. Это была она, моя азиатка, обладательница завораживающего омута в черных зрачках и роскошных волнистых волос, буйным хмелем обрамлявших узкое, с тонкими чертами и полными губами, лицо. Пошевелив будто выточенными из прозрачной слоновой кости ноздрями, девушка кивнула в сторону прихожей:

— Стучат, — улыбнулась. — И не отстанут, пока не откроешь.

— Как ты здесь очутилась? — хрипло спросил я.

— Потом. Иди открой, а я пока нырну под одеяло. Про меня не говори.

— Ноги ватные, не дойду.

— Я вообще свои не чувствую. Иди, иначе с петель сорвут.

Я отрешенно пошарил глазами по комнате. Трусов нигде не было, зато брюки валялись прямо под кроватью. Надев их на голое тело, дернул замок на ширинке вверх и пошел открывать. На пороге полупьяные стояли сосед с третьего этажа, его жена, законченная алкашка, друг Андрей и еще какая–то молодая женщина. Из–за двери в квартире рядом показалась кучерявая, угольно–черная, голова Арутюна. Вид у него был весьма приличный.

— Бухаешь, писатель? — с сарказмом в голосе спросил он.

— Отхожу, — буркнул я, обращаясь сразу ко всем.

— А похмеляться не будем? — Андрей приподнял повыше две бутылки водки, сосед два «огнетушителя» вина.

Я на минутку задумался, затем обратил взгляд внутрь себя, пытаясь определить свое состояние. За порогом терпеливо дожидались моего решения. Так ничего и не поняв, я отступил в сторону, давая возможность гостям ввалиться сразу повеселевшей оравой. Захлопнув дверь, вслед за ними прошел в комнату, по которой словно пронесся ураган. Быстренько подняв с пола стулья и кресла, гости расселись вокруг стола, предусмотрительно оставив мне почетное место на диване. Под тумбочкой с телевизором я заметил початую бутылку коньяка, из–за журнального столика выглядывало обернутое серебряной фольгой горлышко от шампанского с накренившейся набок пробкой. Поднатужившись, вспомнил, что вчера поздно вечером ходил в «комок» за сигаретами. Наверное, там и подловила меня азиатка. Давно же я не видел ее, года полтора. Вот зараза, такой же сексуальной и осталась. С другой бы у меня никогда не получилось так красиво, как поутру. Даже задом, с глубокого похмелья, смогла увлечь. Зараза… Андрей шустро наполнил грязные бокалы и стаканы: