Охотники за каучуком - Луи Анри Буссенар

Что тафия, когда в данный момент человек уже не в состоянии больше пить?

Золото! Это завтрашняя тафия, это — тафия, когда угодно и сколько угодно; это — беспечная, беззаботная жизнь в будущем! Горе тому, кто его так хорошо запрягал, так схоронил свои громадные сокровища, о которых все знают, но никто не может найти!

Обманутые в своих ожиданиях, громилы бегут, обезумевшие, в поту, вне себя от бешенства, к Диего, который сохранил до сих пор полное хладнокровие.

— Господин, нас ограбили! — вопят они.

— Кто вас ограбил, друзья? Кто осмелился отнять у вас что-либо?

— Это он! Он! — кричат одновременно двадцать голосов, дышащих бешенством и злобой. — Он похитил все золото!

— Смерть! Смерть ему, он нас обокрал!

— Я так и думал, — говорит Диего, усмехаясь с видом всезнающего мудреца, — и вот почему сейчас помешал вам убить его. Труп нем, а живого мы заставим говорить!

— А если он не захочет сказать?

— Я вам говорю, что мы заставим!

— Когда?

— Сейчас же! Разве я не властелин ваш и вождь? Разве я не должен всегда думать за вас и, при случае, действовать за вас!

— Хорошо сказано, Диего! Да здравствует Диего!

— Довольно, ребята! Теперь принесите мне на площадь несколько охапок соломы и как можно больше «бешеных ягод», да поскорее!

Как и все вновь вступившие в управление повелители Диего нашел поначалу усердных и старательных исполнителей, не возражающих и не расспрашивающих, а беспрекословно повинующихся.

В одну минуту они натащили стеблей маиса (кукурузы), валежника и другого сухого горючего материала, наконец, целые корзины мелких ярко-красных конических ягод, длиною в два — три сантиметра, называемых «бешеными ягодами».

— Довольно, друзья, довольно! — сказал Диего своим удивительно певучим голосом.

И, не гнушаясь работой, он быстро сооружает костер, дает знак одному из своих пособников разжечь его, хватает раненного мулата под мышки и кладет его к костру, ногами в огонь.

При соприкосновении с огнем несчастный вскрикивает нечеловеческим голосом и поджимает ноги так, что они чуть не переламываются.

— Ну же, приятель, будь благоразумен, — обращается к нему Диего. — Я ничего не спрашивал у тебя до сих пор, зная, что ты непременно несколько поломаешься прежде, чем станешь отвечать; но думаю, что, убедившись в моей готовности прибегнуть к сильным средствам, ты согласишься добровольно сказать мне, где ты спрятал твое золото, не правда ли?

— Нет, — глухо рычит мулат.

— А-а, ты упрямишься! Но к чему? Ведь ты знаешь, что сейчас должен умереть! Так постарайся же умереть прилично и, по возможности, сократить свои мучения! Говори же! Ведь они все равно тебе не нужны, твои сокровища.

— Не скажу!

— Слушай, я тебе подарю жизнь и прикажу тебя доставить морем в Бэлем!

— Ты лжешь, негр!

— Это ты совершенно верно сказал, любезный! Да, я лгал… Но ты меня оскорбляешь и забываешь, повидимому, что ты в моей власти, и потому ты сейчас увидишь, как негр мстит!

Ноги раненого, которые он успел слегка отстранить от пламени, по приказанию Диего опять суют в огонь. Тело краснеет, вздувается, печется, отвратительный запах паленого мяса распространяется кругом.

Несчастный сжимает зубы до скрипа; глаза его наливаются кровью, жилы на лбу натягиваются, как канаты, даже самое лицо его посинело.

— Где золото? — ревет Диего охрипшим от бешенства голосом.

Ответа нет.

— Ты упорствуешь? Посмотрим, кто из нас настоит на своем!

Опять он приказывает оттащить мулата от костра, схватывает его ноги, сдирает с них кожу, вздувшуюся пузырями от огня, и совершенно обнажает мускулы.

— Ягоды! — кричит он своим пособникам. — Давайте сюда ягоды!

Он берет горсть, другую и приказывает изрубить их тесаком. В несколько секунд ягоды превращаются в красную массу, которую складывают в посуду. Тогда Диего натирает страшные раны несчастного этим едким соком, прикосновение которого к обнаженному, живому мясу заставляет мулата выть от боли.

— Да, да, я знаю, — продолжает негр с адским хохотом, — это куда больнее огня: ведь, как только мясо запечется, оно становится уже нечувствительным, тогда как этот сок жжет и разъедает даже без огня… Ну, так что же? Будешь ты говорить?

— Нет, нет и нет!

— Тысяча чертей! Ты еще смеешь заноситься передо мной, когда ты уже при последнем издыхании! .. Но мы еще посмотрим! .. Еще не все! У меня есть в запасе еще другие средства! ..

Но действие ягодного сока делает страдания и муки несчастного совершенно нестерпимыми. Вой, исходящий из его уст, не имеет ничего схожего с голосом человеческим. Слышатся только одни ужасные нечленораздельные глухие звуки и порывистые всхлипывания, настоящий предсмертный хрип. Быть может, он даже и не в состоянии сказать что-либо, если бы и хотел.

Обезумев от хмеля и жажды наживы, чудовища, окружающие несчастного, не только не испытывают чувства, хоть сколько-нибудь похожего на жалость или сострадание, при виде этих ужасных мук, а напротив, измышляют еще новые пытки, думая этим сломить его упорство.

Но не находя новых средств заставить его говорить, они растерянно смотрят друг на друга. А Диего снова разражается дьявольским смехом.

— Ну, будем продолжать представление! Как видно, у этого животного душа крепко держится в теле… Так попробуем что-нибудь другое!

Он хватает свою саблю и подходит к несчастному, на страдальческом лице которого выступил кровавый пот. Заметив, что глаза его закрыты, палач схватывает двумя пальцами верхнее веко, сильно натягивает его кверху и одним быстрым взмахом срезает. Глазное яблоко выкатывается, громадное и круглое, черное и все налитое кровью.

— Что? Ты этого не ожидал? — спрашивает Диего. — Не правда ли? Ну, а теперь срежем и другое, чтобы не нарушать симметрии! .. Ну вот! Готово! .. Будешь ты теперь говорить? Где сокровище, где твое золото? Слышишь?

Но в этот момент как бы весь организм несчастного страдальца бессознательно возмутился; тело мулата напрягается с такой силой, что разом подскакивает вверх, порвав связывающие его веревки.

Ослепленный солнцем, сжигающим его глаза, лишенные век, он как будто на мгновение приходит в сознание, силится сказать что-то, но его губы отказываются произносить членораздельные звуки.

Быть может, измученный нечеловеческими пытками, он готов в этот момент купить быструю смерть ценой признания и указать место, где он скрыл это трижды проклятое золото.

Кругом воцарилась мертвая тишина; все ждут слова или знака, — но напрасно: мулат, по-видимому, истощил остаток сил на это последнее усилие.