Диагноз - Алан Лайтман

Она выпустила листок из рук, и он плавно опустился на пол.

— Бессмыслица. Все эти бумажки полны бессмыслицы.

— Это не бессмыслица, — сердито произнес Штумм и, скорчив гримасу, поднял листок с пола, снова сел за стол и сказал: — Не надо говорить о вещах, в которых ты ничего не понимаешь.

— Нет, это бессмыслица, бесполезная бессмыслица, — упрямо повторила миссис Штумм.

— Ты вечно говоришь о том, чего не понимаешь, — сказал мистер Штумм. Он посмотрел на Билла, потом на жену. — Если хочешь мне помогать, то помогай.

— Я никогда не просила таскать меня сюда по ночам.

— В следующий раз можешь не ездить.

— Ха! — воскликнула миссис Штумм и оглушительно расхохоталась. — Хотела бы я посмотреть, как ты без меня разберешься в этом хламе.

Билл настолько был поражен увиденным, что мгновенно забыл о своей ненависти к вице-президенту, и испытывал теперь лишь сочувствие и даже странное ощущение стыда. Ему вспомнился эпизод из школьной жизни, когда он случайно увидел, как один мальчик украл у одноклассника деньги на завтрак. Билл испытал тогда жгучий стыд. Он почувствовал себя соучастником преступления, словно смотреть и делать — одно и то же. Он был жертвой, но одновременно и палачом. Он видел, но ничего не сделал. Из компьютера Штумма снова раздался звуковой сигнал.

— Может быть, я помогу вам найти папку Мак-Кормика? — неуверенно предложил Билл.

— О нет, — ответил Штумм.

— Харви, пусть мистер Чалмерс поможет тебе, — сказала миссис Штумм. — Ты же страшно устал.

Штумм, продолжая быстро печатать, бросил на жену ненавидящий взгляд.

— Он дьявольски горд, — произнесла миссис Штумм и забросила свои толстые ноги на покрытый стеклом стол. — Он не хочет, чтобы кто-то знал, что он не успевает справляться с работой. Вот почему мы тайком приезжаем сюда среди ночи.

— Черт бы тебя побрал, Бетти! — взорвался Штумм. — Никогда не говори таких вещей.

— У меня и в мыслях нет… — прошептал Билл. Он поймал себя на том, что не может больше смотреть на Харви Штумма. При одном только взгляде на вице-президента Билл начинал испытывать стыд. Впрочем, сейчас он испытывал стыд за всю свою прежнюю жизнь.

— Что же делать, если все так и есть, — констатировала миссис Штумм. — Теперь об этом знает мистер Чалмерс. Не правда ли, мистер Чалмерс? Теперь вы тоже все знаете. Он нас поймал. Разве он не поймал нас, Харви? Да, он поймал нас.

Миссис Штумм сняла очки и протерла их рукавом своей свободной желтой блузки.

— Что вы будете делать теперь, мистер Чалмерс? Теперь, после того как застукали нас на месте преступления?

— Что? Не знаю, — растягивая слова, медленно проговорил Билл. Он вообще плохо слышал, что говорила ему миссис Штумм.

— Собственно говоря, я бы не возражала против того, чтобы вы рассказали всем, что вы здесь видели, — продолжала миссис Штумм. — Они должны знать, до какого состояния доведен мой муж. И до какого состояния доведена я. — Ее губы снова задрожали. — У нас тоже есть своя личная жизнь. Мой отец тяжело болен. Посмотрите на Харви. Посмотрите на его голову. Посмотрите, как поредели его волосы, а ведь ему всего пятьдесят три года. Вы не знаете, отчего он лысеет, мистер Чалмерс? Он лысеет от стресса, и больше ни от чего. Его отец носил пышную шевелюру до самой своей смерти.

Она взглянула на редеющие волосы Билла и утвердительно кивнула:

— Вижу, что скоро то же самое будет и с вами. Мне искренне жаль вас.

— Бетти, ты можешь остановиться? — Штумм встал из-за стола. Он действительно выглядел старым и утомленным.

— Я могу остановиться, — ответила миссис Штумм, — но это не отменяет того факта, что мистер Чалмерс застал нас здесь.

— Я уволен, — сообщил Билл.

— А, вот как, — протянула миссис Штумм. Она вскинула брови и посмотрела на мужа: — Вот как. Ты не сказал мне об этом, Харви. Ты не сказал мне, что вы только что уволили мистера Чалмерса. Значит, тебе вообще не на что рассчитывать. Мистер Чалмерс все разболтает, чтобы успокоить свою душу.

— Билл! — патетично воскликнул Штумм высоким, почти писклявым голосом, впервые назвав Чалмерса по имени. — Я прошу вас.

Билл даже не взглянул в его сторону.

— Я не стану ничего рассказывать, — сказал он. — Мне вообще наплевать на это.

С этими словами он повернулся и вышел из кабинета, закрыв за собой дверь. Он задыхался. Добравшись до конца коридора, он прижался щекой к окну и принялся смотреть на исполинскую черноту неба, сияющие огни города и на узкую светлую полоску, где темное небо соприкасалось с темным морем. Если бы мог, он бы выпрыгнул из окна, чтобы лететь десять секунд в черном воздухе, который наполнил бы его рот, вычистил бы все его внутренности. Как хочется быть чистым! Наверное, он был бессердечен со Штуммом. Он даже не поговорил с человеком, который невольно разделся перед ним догола. Надо было что-то сказать, коснуться его плеча. Внизу мигнула цепь уличных огней, казавшихся с такой высоты сверкающей жемчужной нитью. Боже мой, о чем он думает? Ведь уволили его, а не Штумма. Штумм уже, без сомнения, зарядил свой пистолет. Теперь он ненавидит Билла.

Все еще дрожа, Билл вошел в свой кабинет, включил свет и начал бездумно собирать на кресле картонные коробки. Словно впервые в жизни он увидел эмблему «Ральфа Моргана» — три летящих аиста — и подумал, не оставить ли ему все вещи следующему обитателю кабинета, вместо того чтобы тащить их в Лексингтон. Взор Билла блуждал по офису. Вот настольная лампа, которая постоянно его раздражала. Вот виндзорское кресло, которое Мелисса подарила ему на тридцатипятилетие. Вот коврик, который он выиграл в колледже на соревнованиях по покеру. Вот бежевый гэйтуэйский компьютер. Все служебные файлы были стерты в тот день, когда Билла уволили с работы. Устало вздохнув, Билл упал в кресло.

Два часа спустя, опустошив ящики столов и полки стеллажей, Билл выставил у двери восемь пронумерованных картонных ящиков. Когда он направился к выходу, ноги его подкосились, и он рухнул на пол. Как он устал! Окинув прощальным взглядом кабинет, в котором провел последние девять лет жизни, он выключил свет. Проходя в последний раз по коридору, остановился возле кабинета Штумма. Там было тихо и темно.

Выйдя на тротуар, Билл почувствовал, как тяжелы и медлительны стали его ноги. Он мог продвигаться вперед мелкими шажками, словно древний больной старик. Оглядев пустынную улицу, он испытал громадное облегчение от того, что никто не видит его позора и унижения. Билл никогда не работал по ночам так поздно, даже будучи студентом, и сейчас чувствовал себя совершенно измотанным. Дважды он падал, не испытывая боли. У него просто подкашивались ноги, переставая служить опорой, и тротуар вдруг оказывался очень близко от лица. От асфальта пахло жженой резиной и черным хлебом.

ФОНАРНЫЕ ОКНА

Дождь стучит по крыше. Щемящая грусть на подернутой дымкой полузабытья границе сна и бодрствования. Сновидения отступили, сознание рухнуло в бездну небытия. Билл медленно открыл глаза. Сегодня пятница. Нет, суббота. Идет дождь. Слышится шелест автомобильных шин по мокрому асфальту. Внизу, на первом этаже, о чем-то громко спорят двое мужчин. Изредка слышится голос Мелиссы. Потом раздается рев электрического инструмента на крыше.

— Мелисса! — зовет Билл. Ему очень хочется, чтобы она лежала сейчас рядом с ним, в сероватом, тусклом свете спальни. Проходит несколько секунд, и он понимает, что произнес имя жены лишь мысленно. Кровать хранит запах ее тела.

Цифровые часы на туалетном столике показывают точное время. 9:38. Девять часов тридцать восемь минут, утро субботы, двадцать третьего августа, еще одного дня пустоты. Прошло четыре дня с тех пор, как его уволили с работы.

В голове шумело, как всегда, после дурно проведенной ночи. Билл встал с кровати и тотчас упал на пол, ноги отказались служить ему. Опустив глаза, он увидел кровоподтеки. Из синих они превратились в багровые и коричневатые. «Какого цвета бывают другие, честно заслуженные, синяки?» — с горечью подумал Билл.

С пола столы и стулья казались изогнутыми под странными, причудливыми углами. Потолок исчез из виду, скрывшись в полутьме. Как будто в первый раз Билл увидел клен, растущий напротив окна спальни. Дерево вдруг показалось ему необычайно изысканным и живым. Капли дождя, приставшие к листьям, словно крошечные линзы, увеличивали мельчайшие прожилки и зазубринки, размывая и приближая к глазам синеву и зелень плавно перетекавших друг в друга поверхностей. Казалось, все дерево, мерно покачиваясь, плывет по воздуху. На короткое время Биллу почудилось, что и сам он, как когда-то в детстве, плавает среди зеленой листвы. Лето нахлынуло как океан. Вспомнилось дерево на заднем дворе дома и он сам, сбросивший одежду и голышом бегающий вокруг дерева под теплым дождем, разбрызгивая грязь и слыша в отдалении едва различимый голос матери, зовущей его обедать.