Жерар Депардье. Чрезмерный человек - Александр Брагинский

Еще в этом фильме замечательно выписаны диалоги. Возникает просто головокружение от текста. Каждые пять минут идет сногсшибательный диалог, произносимый с блеском абсолютно достоверной Миу-Миу и Мишелем Бланом.

«Вечернее платье» – это «Вальсирующие» 12 лет спустя.

Я не очень стремлюсь быть все время на свету, но если уж попадаю в это положение, никоим образом не хочу быть один. Мне нравится работать с другими, в этом смысле мне везет. Опыт научил меня терпению, а также всегда стоять на службе кинематографа, а не на службе моих собственных интересов. Когда я начинал, я походил на маленькую обезьяну, актеры часто именно такими бывают в начале карьеры. Когда я убедился, что стал любим, я перестал кривляться. Я почувствовал свою ответственность перед зрителем. Я начал отдавать себя сполна, и не жалею об этом.

Моя жизнь связана с общением с друзьями, с семьей актеров, авторами, со всеми, кто имеет смелость снимать кино. Естественно, мне хорошо с ними.

За 12 лет карьеры Фернандель снялся в 30 картинах, Габен – в 25-ти, а я в 55-ти. Моя драма – это излишество, моя чрезмерность. Хотел бы себя ограничивать, но не могу. Я мечтал о том, чтобы мне помешали несчастные случаи, другие помехи, тухлые устрицы, но все ограничивалось неприятной отрыжкой, тогда как другие – болели. И не упрекайте меня во всеядности. Пусть только посмеют утверждать, что я не умею выбирать режиссеров: я работал с Дюрас, Зиди, Вебером, Пиала. Для меня работа с ними – все тот же бой. И все та же пунктуальность.

Поймите, мое честолюбие выше одобрения тех 16 миллионов зрителей, которые смотрят мои картины. Когда ты ребенок, ты всегда мечтаешь об одном – сделать все как можно лучше. Еще не умея говорить, я своим бормотанием выражал эмоции на первом уровне. Даже повзрослев, я не понимал, что означает стих: «Нет, я не люблю, я обожествляю Жанни». Для меня обожествление означало такую сильную любовь, которая обращала все в блеск алмаза.

С тех пор ничего не изменилось. Я по-прежнему испытываю любовь и желание все сделать как можно лучше. Франсуа Трюффо говорил мне: «Тебе бы лучше, общаясь с людьми, пользоваться твоим видом сводника». Этим я и занимаюсь.

Я несу полную ответственность за фильм «Вечернее платье». У меня там больше, чем роль, я вложил в него свою душу. После «Вальсирующих» я слегка отдалился от Бертрана Блие. Он отдавал предпочтение – и это в профессиональном отношении совершенно понятно – Патрику Девэру. Его смерть сильно потрясла Блие. Когда мы встретились снова, он как раз преодолел то разочарование, которое принесла ему картина «Наша история» с Делоном. Картина не имела успеха, он работал над сценарием фильма, который должен был называться «Гангстер пошел прогуляться», по своему жанру это предполагался триллер. Но мы обратились к «Вечернему платью». Я привел с собой продюсера Рене Клейтмана. Все быстро встало на свои места – сценарий, съемки, которые продолжались менее четырех месяцев – у нас было ощущение того, что надо торопиться. Мне было хорошо сниматься с Миу-Миу, радоваться маленьким достижениям в работе над ролью, столь ценным в нашем возрасте, когда ты находишься между молодостью и зрелостью. Бернар Жиродо трусливо отказался играть роль, а Мишель Блан согласился, и он был гениален. Как же мне этому не радоваться?

Раздражали ли меня критики, которые меня прежде не приняли в «Жан де Флоретт»? Меньше, чем Клода Берри, который переживал за меня. Но я лучше других знаю, чего не хватает семье Флоретт: какой-то тайны. Впрочем, решать это вам. Главное, что фильм имел успех, доказав, что люди снова стали испытывать тягу к великим чувствам. Я тоже… Я мечтаю сыграть трагедию Расина в «Берси»[42]* с Франсисом Юстером в роли Ореста, Барбара – Федрой и мной в роли Ипполита.

Таким образом мой 1986 год не вызвал у меня чувства неудовлетворенности. Такое неудовлетворение я испытал лишь в «Тартюфе», фильм, который я сделал по спектаклю и в котором мне не удалось пойти до конца в своем замысле. Коли мне удастся снова когда-нибудь поставить фильм, его темой будут актеры. Актеры интересны, когда не играют. Когда они лишь находятся в предвкушении удовольствия. Как говорит Трюффо в «Последнем метро», это называется радостью и страданием.

Чувство благодати я испытал на картине Пиала «Полиция» и «Под солнцем сатаны». Я не читал Бернаноса, но Дониссан стал мне близок, ибо он еще ребенок. Он погружен в непознаваемое детство, которое влечет его неизвестно куда. Малышом я чувствовал себя мусульманином, ибо, как мне казалось, мусульманская религия больше думает о бедных. Тогда как христианское милосердие казалось мне чем-то неискренним. Ведь я был беден, но горд и не хотел, чтобы мне подавали милостыню. У мусульман, кажется, иное понятие о чести, более строгое, более благородное.

А уж потом пришла мысль о Боге, о святом духе, о благе и зле. Морис Пиала – атеист. Атеист и агностик в отношении к Бернаносу, и это действует. Сила Пиала в том, что он не верит, а моя профессия как раз заключается в том, чтобы верить в Бога.

Сейчас я испытываю чувство усталости. В 1986 году все происходило слишком быстро. Снимаясь, я словно писал завещание. Эту усталость можно сравнить с усталостью гонщика, который мчится со скоростью 300 километров в час и ничего не боится.

Так вот, я решил остановиться. Не играть. Я отказываюсь от предлагаемых мне сценариев – Коменчини, Моничелли, Вайды. Попробую заняться другим делом. Например, телевидением. Оно позволяет лучше выразить окружающее нас безумие. Почему бы не заняться им? Может, следует поискать в этом направлении?

Мне хочется организовать встречи, добиваться диалога, оказаться на перекрестке энергий. Я не желаю казаться человеком-факелом, те, кто ко мне притрагиваются, не должны обжигаться…

Журнал «Стюдио» опубликовал беседу своих корреспондентов с Катрин Денев и Жераром Депардье в связи с выпуском картины «Странное место для встречи». (Публикуем его полностью)

«Стюдио». «Странное место для встречи» – ваш пятый совместный фильм. Вы ведь давно знакомы.

Катрин Денев. На самом деле у меня нет ощущения, что я знала Жерара до съемок этого фильма. Мне казалось, что я его знаю, но теперь отдаю себе отчет в том, что знала недостаточно… Мы впервые снимались на натуре.

«Стюдио». А ведь вы снимали сцены «Я вас люблю» Клода Берри на Антильских островах.

Катрин Денев. Тут нет ничего общего… Во-первых, в «Странном месте» мы много снимали ночью. Ничто не может сравниться с ночью для того, чтобы людям сблизиться. И мы все больше и все искреннее разговаривали. В общем, мне так казалось. В силу того, что снимали ночью, из-за холода, технических проблем, которые сплавили нас всех, я как бы стала ближе Жерару. Его вагончик находился рядом с моим, мы все время снимались вместе и, стало быть, виделись и днем, и ночью, круглосуточно. Вот отчего у меня такое впечатление, что до этого фильма я недостаточно была с ним знакома. Я впервые видела, как Жерар живет вне съемок. Обычно он приезжает откуда-то, врывается на съемочную площадку, и только начав работать, полностью заражает всех своей энергией. Но на этом фильме я впервые видела, как он живет. К тому же в съемочной группе были люди, которых он хорошо знал. И, стало быть, испытывал чувство доверия, и я видела, как он живет среди этих людей, то есть впервые видела его по-настоящему вне работы.

Жерар Депардье. Я же ощущал в тебе удивительное одиночество. Быть может, потому, что был действительно окружен людьми, которых хорошо знал… Я помогал Франсуа Дюпейрону собрать группу. Ведь это его первый фильм…

Катрин Денев. Ты в своей роли был убедителен…

Жерар Депардье. Действительно, я должен был пропустить роль через себя… Но надо сказать, что у Катрин в этом фильме роль, способная вызвать головокружение, роль, когда ей приходится быть одной. Она играет женщину, брошенную мужем посреди дороги. Я очень сильно чувствовал ее одиночество и не знал, как к ней подойти… Тогда как Катрин… Господи, ведь всему миру известно, что я испытываю к ней…

Катрин Денев. …Это был странный фильм, когда события на съемке временами походили на сам фильм. Временами казалось, что фильм напоминает то, чем мы жили. А подчас это мы жили тем, что происходит в фильме! Когда снимают ночью, неизбежны драмы! Так вот, подчас были моменты более драматичные, чем обычно, и одновременно съемки нас очень забавляли. Любопытно, что хотя съемочная группа была довольно большая, она была очень дружная. Так как съемки были трудными, мы очень забавлялись, наверное, потому, что возникала потребность в разрядке. Но, во первых, это очень нежный фильм, что в достаточной степени уже редкость. В фильме снимались другие актеры, конечно, но во всех больших сценах на улице мы снимались одни, Жерар и я. В «парном» фильме, при наличии очень сильных диалогов, испытываешь потребность отвлечься, изгнать излишне драматический аспект того, что снимается. Одновременно нет ситуаций, которые позволили бы отдалиться от роли, от фильма, ибо эти вещи очень близки нам. Когда произносишь подобный монолог, в определенный момент трудно не погрузиться полностью в него. Тогда как в других сценах, более спокойных, можно не выходить из роли, и одновременно отстраниться, а тут, надо признать, отстраниться было трудно. То, что удавалось вопреки давлению, завороженности монологами, еще и смеяться, забавляться, означало также стремление защититься от влияния фильма, которое было иногда невыносимым.