У каждого свое проклятье - Светлана Демидова

— Семистрельная… — повторила удивленная Марина. — Это, значит, стрелы… А почему вдруг стрелы? И почему она без младенца?

— Разные есть изображения Богоматери. Вы свечу-то поставьте и помолитесь.

— Помолиться… — совершенно растерялась Марина и чуть не уронила свечу. — Я… я не умею…

— Ну тогда я… А вы послушайте и… поймете, как можно трактовать стрелы, терзающие Богоматерь.

Женщина помогла Марине возжечь свечу и, встав позади нее, заговорила особым, отрешенным голосом:

— Умягчи наша злая сердца, Богородице, и напасти ненавидящих нас угаси, и всякую тесноту души нашей разреши, на Твой святый образ взирающе, Твоим страданием и милосердием о нас умиляемся и раны Твоя лобызаем, стрел же наших, Тя терзающих, ужасаемся. Не даждь нам, Мати Благосердная, в жестокосердии нашем и от жестокосердия ближних погибнути…

Женщина еще что-то говорила, но Марина, глядя на алые одежды Богоматери, уже погрузилась в собственные мысли. Она думала о том, что отец Дмитрий понимает все эти премудрости, может попросить Богоматерь, чтобы она помогла ему разрешить тесноту души… А что же она, Марина? Разве ей может что-нибудь помочь, если душа у нее черным-черна? Она уже двух мужей похоронила, а сама — жива-здоровехонька. Таких, как она, кажется, называют черными вдовами. Она черная и есть. Чуть больше года назад похоронила Алексея, которого любила, а теперь вдруг бесстыдно загляделась в синие очи отца Дмитрия. Видно, вечно ей жить с теснотой души…

Женщина между тем закончила читать молитву. Марина обернулась к ней и беспомощно проговорила:

— Мне никогда такого не запомнить.

— А вы можете повторять всего несколько строк, — улыбнулась она. — Вот, например: «Господи, Господи, избави нас от всякия стрелы, летящие в нас во все дни!» А можно еще проще: «Господи, прости и сохрани меня грешного».

— Говорят, что можно еще поставить свечи за упокой… Как это?

— А это вон туда, к Распятию.

Когда свечи за упокой душ погибших Епифановых были поставлены, женщины отошли от икон к выходу из церкви.

— Вы, наверно, Ольга Викторовна и есть? — спросила Марина. — Мне о вас отец Дмитрий рассказывал.

— Да, я Ольга. А то, что вы Марина Евгеньевна, я тоже поняла. У нас тут редко увидишь новое лицо. Значит, увезете от нас отца Дмитрия…

Свежее лицо Ольги подернулось печалью.

— Ненадолго, — улыбнулась Марина. — Уладим кое-какие дела, и он вернется.

— Не-е-ет… — протянула женщина, поправила головной платок, из-под которого выбилась кудрявая белокурая прядка, вздохнула и повторила: — Увезете… Навсегда… Или, может быть, сами у нас останетесь?

— Я? Остаться? — удивилась ее словам Марина. — Нет! Что вы! У меня в Петербурге дети, работа… и вообще… Зачем мне здесь оставаться?

— Затем, что отец Дмитрий… он тяжело живет… одиноко… Может, мается чем-то… Многие наши женщины не прочь были бы матушкой заделаться, но ничего не получилось. Знать, вас он ждал, Марина Евгеньевна! Видно, знал, что приедете!

— Что вы такое говорите, Ольга! — вспыхнула Марина. — Мы вчера увиделись с отцом Дмитрием первый раз в жизни! Я приехала к нему по важному делу. Он мне дальний родственник… по мужу…

— Так вы, значит, замужем? — спросила Ольга, и Марине показалось, что она обрадовалась этому сообщению. Тоже, наверно, имела виды на священника.

— Я… я вдова… — ответила ей Марина, и лицо женщины опять потухло.

— Ну тогда… думаю, что отец Дмитрий вряд ли вернется к нам из своей поездки, Марина Евгеньевна, — сказала она.

Марина, не отвечая, выскочила за дверь церкви, сбежала с холма, на котором та величаво высилась, и, остановившись у самой реки, бессильно опустилась на корявый ствол ивы, почти лежащий на земле. Нет… Ольга ошибается. Отец Дмитрий никак не выказывает Марине своего особого отношения. Уж она-то знает, как смотрят мужчины, когда женщина им интересна. В глазах Дмитрия одно лишь спокойное внимание. А что касается ее, Марины, то… В общем, этот священник просто красив, а все люди на красоту реагируют очень остро. Марина не исключение. А как мужчина он ей совершенно не нужен. Во-первых, она искренне любила Алексея и продолжает скорбеть по нему, а во-вторых… она не пара отцу Дмитрию… И вообще… ей уже много лет, у нее дети, и думать надо о другом. Она приехала сюда, чтобы попытаться защитить Сережку с Анечкой от напастей, которые со всех сторон обложили семейство Епифановых. Ей, Марине, как говорится, пора думать… о душе…

И тем не менее следующей ночью Марине не спалось в скромной комнате отца Дмитрия. Куда он уходит? Неужели к Ольге? Нет… Не должен… Как там у них в Писании сказано? Кажется… не прелюбодействуй… Он ведь не женат на ней, значит, не должен… Интересно, почему же Дмитрий не женат? Священникам же можно… ведь он не монах… Любая женщина согласилась бы… Борис, правда, рассказывал, что у Дмитрия была какая-то любовь с его одноклассницей, которая почему-то прервалась, но они еще долго переписывались. Именно эта Людмила и дала его адрес. Неужели Дмитрий ей не нравился? Разве он может не нравиться? Тут какая-то тайна… Ольга же сказала, что он вроде бы тоскует… Нет! Не так! Она сказала — мается… Чем же он мается? Неужели до сих пор не может забыть свою одноклассницу? Видимо, она была очень красивой… Тогда у Марины совершенно нет шансов. После смерти Алексея она жутко подурнела и состарилась сразу чуть ли не на десять лет. Фу-у-у… Какой ужас… О чем она думает! Ей нельзя об этом думать. Ей надо думать о другом. И она непременно возьмет себя в руки. Или она не мать собственных детей!

* * *

В Санкт-Петербург из Новгорода Марина с отцом Дмитрием ехали в электричке повышенной комфортности с мягкими откидывающимися сиденьями, что было очень кстати. Ей совсем не хотелось смотреть в глаза своему «родственнику», который сидел строго напротив. Она нажала кнопку на подлокотнике, отвернула голову в сторону и закрыла глаза. Сначала ей не спалось, потому что казалось, будто отец Дмитрий внимательно ее рассматривает. Она чуть приоткрыла веки и через их щелку убедилась, что он и не думал ее рассматривать, поскольку углублен в толстую книгу с лохматыми страницами. Интересно, что он читает? Неужели Священное Писание? Марина огорчилась, что совершенно неинтересна Дмитрию, и уснула то ли от огорчения, то ли оттого, что плохо спала прошлой ночью. Конечно, она просыпалась и даже пила чай, закусывая пирожками, которые им напекла Ольга, но все-таки большую часть дороги провела в дремоте, явно прячась в ее зыбких глубинах от отца Дмитрия.

На вокзале Марина по-настоящему испугалась. Неужели ей везти Дмитрия к себе домой? Нет… Она не в силах…