Hi-Fi - Ник Хорнби

Я понимаю, чем мне плоха Лора. Она плоха тем, что мы с ней больше никогда не встретимся ни в первый, ни во второй, ни в третий раз. Я никогда больше не проведу два, а то и три дня в судорожных попытках мысленно восстановить ее облик, никогда больше не приду в паб за полчаса до назначенного времени и не буду сидеть там, тупо уставившись на одну и ту же страницу журнала и каждые тридцать секунд поглядывая на часы, никогда больше она не разбудит во мне тех струн, которые просыпаются при звуках «Let's Get It On». Спору нет, я люблю ее и она мне нравится, с ней очень интересно поговорить, мы замечательно занимаемся любовью и отчаянно ругаемся, она заботится обо мне, переживает за меня и открывает для меня «Граучо», но велика ли всему этому цена, когда некое голорукое создание с очаровательной улыбкой и в ботинках «Доктор Мартенс» входит ко мне в магазин и предлагает взять у меня интервью? Да грош цена – хотя, возможно, это и неправильно.

А ну ее на фиг. Пошлю-ка я ей кассету по почте. Если получится.

34

Она опаздывает на четверть часа, то есть я уже целых сорок пять минут сижу в пабе, тупо уставившись на одну и ту же страницу журнала. Вид у нее виноватый, хотя, учитывая ситуацию, виноватый недостаточно. Я ей этого не говорю – сегодня не стоит.

– Твое здоровье. – Она чокается белым вином, в котором плавают кубики льда, с моей бутылкой мексиканского пива. Макияж у нее слегка течет от жары, щеки розовеют; выглядит она замечательно. – Очень мило с твоей стороны.

Я слишком нервничаю, чтобы ответить.

– Ты волнуешься по поводу завтрашнего вечера?

– Да нет. – Я сосредоточенно пропихиваю в горлышко бутылки дольку лайма.

– Ты настроен со мной поговорить, или я газету почитаю?

– Я настроен с тобой поговорить.

– Прекрасно.

Я взбалтываю бутылку, чтобы лайм хорошенько разошелся по пиву.

– Так о чем же ты настроен со мной поговорить?

– Я настроен с тобой поговорить о том, хочешь ты замуж или нет. За меня.

Она долго смеется:

– Ха-ха-ха. Хо-хо-хо.

– Я серьезно.

– Понимаю.

– Охренительно тебе признателен.

– Извини. Но ведь всего два дня назад ты был влюблен в женщину, которая брала у тебя интервью для местной газеты. Разве не так?

– Ну не то чтоб влюблен, а скорее…

– Прошу прощения, но ты мне, к сожалению, не кажешься самым надежным мужчиной на свете.

– А если бы я им был, вышла бы за меня?

– Нет, не думаю.

– Понятно. В таком случае пошли, что ли, домой?

– Не дуйся. Но с чего ты вдруг заговорил об этом?

– Сам не знаю.

– Очень убедительно.

– А тебя что, легко в чем-нибудь убедить?

– Нет, я бы так не сказала. Мне просто любопытно, как можно всего два дня назад записывать сборник для одной женщины, а теперь делать предложение другой. Разве это поддается разумному объяснению?

– Поддается.

– Ну и?..

– Меня достало все время только об этом и думать.

– О чем «об этом»?

– Об этих делах. О любви и браке. Хочется подумать о чем-нибудь еще.

– Все, я передумала. Никогда мне не говорили ничего более романтичного. Да. Я согласна.

– Заткнись. Я пытаюсь объяснить.

– Извини. Продолжай.

– Слушай, я всегда боялся брака – сама знаешь почему: цепи и ярмо, не хочу терять свободу и так далее. Но вот, думая про эту дурочку, я вдруг понял, что на самом деле все как раз наоборот: если ты женишься на ком-то, значит, ты уверен, что любишь этого человека, то есть тебе все ясно про самого себя и ты свободен заняться чем угодно еще. Понимаю, ты не знаешь, как ко мне относишься, но я-то знаю, как отношусь к тебе. Я знаю, что хочу быть с тобой, но все притворяюсь – и перед собой, и перед тобой, – что не хочу, и мы так и движемся короткими перебежками. Каждые несколько недель мы как бы подписываем новый контракт, а мне это надоело. И я знаю, если мы поженимся, я отнесусь к этому очень серьезно, и у меня никогда не возникнет желания выкинуть какой-нибудь фортель.

– И это, по-твоему, наилучший способ принимать подобные решения? Путем хладнокровных выкладок: если я сделаю то-то, случится то-то?.. Не уверена, что все должно происходить именно так.

– В том-то и дело, что именно так. Даже самые что ни на есть человеческие отношения, основанные на всяких нежностях, вовсе не означают, что решения нельзя принимать головой. Иногда не то что можно, а даже нужно, иначе так навсегда и останешься ни с чем. Это одна из главных моих ошибок: раньше все мои решения зависели от погоды, от работы желудка, от гениальной последовательности аккордов у «Претендерз», а теперь я хочу, чтобы они зависели только от меня самого.

– Может быть.

– В смысле, может быть?

– В смысле, может быть, ты и прав. Но мне-то от этого не проще. Ты это любишь: надумаешь себе чего-нибудь, а все остальные пусть потом под тебя подстраиваются. Ты правда надеялся, что я скажу «да»?

– Не знаю. Как-то не думал об этом. Мне главное было сделать предложение.

– Ну вот ты его и сделал. – Она произносит это ласково, словно бы считает, что сделать предложение было мило с моей стороны, что мое предложение, хотя ее и не заинтересовало, не лишено смысла. – Спасибо.

35

До появления группы все идет замечательно. В прежние времена требовалось какое-то время, чтобы разогреть народ, но сегодня все в правильном настроении с самого начала. Отчасти это из-за того, что собравшиеся здесь сегодня на несколько лет старше тех, какими они были несколько лет назад, если понимаете, о чем я, – другими словами, в зале ровно те же самые люди, что и когда-то, а не их эквиваленты образца 1994 года, – и им неохота дожидаться половины первого или часа, чтобы завестись: они для этого слишком усталые, а многим, кроме того, надо рано ехать домой отпускать бэбиситтеров. Но главным образом виной всему настоящая тусовочная атмосфера, ощущение праздника, на котором всем хочется от души оттянуться, как если бы это была свадьба или день рождения, а не вечеринка в клубе, который никуда не денется через неделю, а может даже, и через две.

Должен признаться, я чертовски хорош и ничуть не растерял прежних талантов. Я ставлю подряд «О'Джейс» («Back Stabbers»), Гарольда Марвина и «Блюноутс» («Satisfaction Guaranteed»), Мадонну («Holiday»), «The Ghetto» (за которую удостаиваюсь восторгов, будто эта вещь моя, а не Донни Хэтуэя) и «Nelson Mandela» «Спешиалс», после чего танцующие просят пощады. Подходит время живого выступления.

Меня попросили представить группу; Барри даже написал на бумажке, что я должен сказать: «Дамы и господа, осторожно! Очень осторожно! Перед вами… „СОНИК ДЭС МАНКИ“!» Естественно, эту чушь я произнести не способен и в итоге просто мямлю в микрофон их название.

Они выходят в костюмах и при узких галстучках, а когда врубают аппаратуру, раздается невыносимый вой, который я поначалу с ужасом принимаю за вступление к первой вещи. Но «Соник Дэс Манки» уже не те, что прежде. Они, собственно, уже вовсе и не «Соник Дэс Манки».

– Мы больше не называемся «Соник Дэс Манки», – говорит Барри, подойдя к микрофону. – Мы прикидываем, не взять ли название «Футуристикс», но окончательно пока не решили. А сегодня вечером мы – «Бэкбит». Раз, два, три… – Они зажигают «Twist and Shout», и публика мигом сходит с ума.

А Барри, оказывается, и петь умеет.

Потом они играют «Route 66», и «Long Tall Sally», и «Money», и «Do You Love Me», а на бис – «In The Midnight Hour» и «La Bamba». Все вещи давнишние и узнаваемые, заведомо вызывающие восторг у толпы тридцати-с-чем-то-летних, искренне уверенных, что хип-хоп – это что-то такое, чем их дети занимаются на уроках музыки и хореографии. Восторг толпы велик настолько, что никто не танцует под вещи, которые я специально заготовил, чтобы снова расшевелить народ, напуганный и сбитый с толку выступлением «Соник Дэс Манки».

– Что это такое было? – спрашиваю я у Барри, когда он, потный, усталый и довольный, подходит к моему пульту.

– Что-нибудь не так?

– Вы сыграли лучше, чем я ожидал.

– Лора разрешила нам выступить с условием, что мы разучим несколько подходящих вещей. И нам понравилось. Ребята даже стали подумывать, не бросить ли звездные замашки и не подрядиться ли играть на серебряных свадьбах.

– А ты как к этому относишься?

– Нормально. Я и раньше не был до конца уверен, что мы придерживаемся правильного музыкального направления. А смотреть, как люди танцуют под «Long Tall Sally», уж точно приятнее, чем видеть, как они затыкают уши и несутся к выходу.

– А клуб тебе нравится?

– Да, здесь ничего. Но только, знаешь ли, на мой вкус немножко слишком попсово, – говорит он. Причем на полном серьезе.

Остаток вечера похож на финальные титры фильма. Все, принимавшие в нем участие, танцуют: Дик с Анной (он, стоя на месте, шаркает ногами, а Анна держит его за руки и пытается заставить двигаться в такт музыке), Мэри со Стейком (Мэри пьяна, Стейк высматривает кого-то у нее за спиной – Кэролайн! – вот к кому он проявляет очевидный интерес), Лора с Лиз (которая оживленно и, судя по всему, с гневом о чем-то Лоре рассказывает).