Французский орден особиста - Николай Николаевич Лузан

– Тише! Тише, Андрей, а то доносчики услышат! – предостерег Рябов и предложил: – Отойдем в сторонку, поговорим.

Когда Петриченко шел за ним, с губ его слетело:

– Эх, Степан, Степан! Як же так?

– Ты знал кого-то из них? – спросил Рябов.

– Да. Степан Остапенко… Сидели в одном лагере в Польше. Да какая разница, знал – не знал! Хлопца уже не вернуть!

– Жаль, конечно, Степана. Но был бы осторожнее, глядишь, живым остался бы.

– Да на хрена такая жизнь! – воскликнул Петриченко.

– Андрей! Ну что ты такое говоришь?

– Что есть, то и говорю. Чем мы тут занимаем – уголь нагора выдаем, чтоб фрицы наших хлопцев убивали? Бежать надо, Саня!

– Куда, Андрей? Дальше первого встречного не уйдем, это ж Франция.

– Зря ты так, не все французы – сволочи и продажные шкуры.

– Не все, но ты посмотри, сколько их на фрицев горбатится и нами помыкает, – прощупывал дальше Рябов.

– Скажешь, сволочей и тварей среди наших не хватает? Один «Фон» чего стоит! Русский же. Подлюга! Моя б воля, я б его… – Петриченко выругался.

– Доберешься ты до него, ага…

– Не я, так другие доберутся! А нам, Саня, пока не завалило в забое и не повесили фрицы, бежать надо! Бежать, пока не поздно! – твердил Петриченко.

– Андрей, давай поговорим без эмоций.

– О чем?

– О том, как бороться с фрицами, чтобы помочь нашим на фронте.

– Что?!

– Как бороться с фрицами, – повторил Рябов.

– Ты серьезно?

– Да.

Петриченко мгновенно остыл и поторопил:

– Давай выкладывай, чего придумал!

– Самое первое – не трепись об этом кому попало.

– Так цэ ж понятно, не пацан! Я, Санек, могила, не боись!

– Второе. Как ты понимаешь, вдвоем мы много не навоюем, надо подобрать ребят надежных.

– Это само собой.

– У тебя есть кто на примете?

– Найдем!

– Отлично! Кстати, Геращенко, ты как, хорошо его знаешь?

– Да. Надежный хлопец!

– А Орлов?

– На него тоже можно положиться. Горьковчанин, учился в пехотном училище, не успел закончить, направили на фронт. Воевал, правда, недолго.

– Уже трое. Для начала неплохо, – оживился Рябов, но предостерег: – Андрей, прежде чем выходить на серьезный разговор с ребятами, прощупай их, как они отнесутся к тому, чтобы бороться с фрицами здесь, в лагере. Одно дело – воевать на воле, и другое – тут, за колючкой.

– Не вопрос, и прощупаю, и поговорю! Уверен, они согласятся! – кивнул Петриченко и заметил: – В этом деле нам никак не обойтись без помощи маки.

– Маки? А кто это такие?

– Ребята из французской компартии. По-нашему – партизаны, подпольщики.

– А что, у тебя есть выходы на них? – обрадовался Рябов.

– Прямых нет. Но знаю одного француза, в конторе сидит, звать Антуан. По взглядам если не коммунист, то сочувствующий. Фрицев ненавидит.

– Ненавидит, а работает на них. Тебе это не кажется странным?

– Нет. Я так думаю, он делает это по заданию их Сопротивления.

– А вдруг доносчик «Фона»?

– Нет, что ты! И потом, Санек, если сидеть и ничего не делать, всего опасаться, то что это за борьба с фрицами?

– Ладно! Согласен! И все-таки будь, пожалуйста, крайне осторожен в общении с этим Антуаном, – предостерег Рябов.

– Я себе не враг, обижаешь.

– Тогда действуй! Недели тебе хватит?

– Вполне, – подтвердил Петриченко.

Определившись с планом действий на ближайшее время, они разошлись.

До конца месяца подпольная организация в лагере «Острикур» пополнилась еще пятью членами, костяк составляли бывшие командиры и бойцы Красной армии. Ни Рябов, ни Петриченко пока в полной мере не представляли, как они будут бороться с ненавистными фашистами. Но твердо знали, что монотонно выдавать на-гора уголь, перевыполняя установленные нормы выработки ради банки тушенки и пачки сигарет, точно не будут.

Их твердую решимость сломать отлаженную лагерную машину подкрепляли обнадеживающие вести, приходившие из-за колючей проволоки. Красная армия успешно наступала на всех фронтах. Ее успехи не в силах была заглушить оголтелая геббельсовская пропаганда. Драконовский режим, установленный лагерной администрацией и «Фоном», не мог оградить узников от листовок французского Сопротивления и выпусков газеты коммунистов L’Humanite. Они несли правду, будили внутренний протест, и это облегчало поиск новых соратников в подпольную организацию. Чтобы избежать провала, Рябов использовал навыки, приобретенные за время службы в военной контрразведке, строжайше соблюдал правила конспирации сам и того же строго требовал от своих товарищей. В разговорах они прибегали к условностям и, прежде чем вовлечь очередного кандидата, проверяли его на различных поручениях. А чтобы минимизировать потери в случае провала, Рябов придерживался принципа организации нелегальной резидентуры. Основным звеном являлись «тройки», и члены каждой «тройки» знали только своего командира.

К концу августа 1943 года у них было четыре «тройки»: три в шахтерских бригадах и одна в железнодорожном депо. На создание последней Рябов и Петриченко потратили немало усилий и времени. Узники-«железнодорожники» жили в отдельной зоне и находились под особым контролем «Фона».

Единственным местом, где можно было установить с ними контакт, оставался стадион – раз в неделю, по воскресеньям, в послеобеденное время узникам разрешалось играть в футбол. Воспользовавшись этим, Рябов и Петриченко установили контакт с одним из железнодорожников – Сазоновым. В нем они не ошиблись, и за короткий срок Сазонов подобрал в группу еще троих. В лице «железнодорожников» Рябов не только приобрел надежных соратников, но и расширил поле для проведения акций саботажа. К тому же еще одна ветвь снижала угрозу провала всей организации.

При всей изощренности своих агентов немцы вряд ли могли увязать выход из строя вагонов с углем или локомотивов с деятельностью подпольщиков лагеря «Острикур». В течение месяца десятки эшелонов покидали железнодорожное депо лагеря, направляясь в Германию, и даже Сазонов, опытный железнодорожник, не мог точно сказать, когда и где в результате акции вредительства выйдет из строя та или иная система. Погубить подпольщиков могла только собственная неосторожность. Поэтому, встречаясь с командирами «троек», Рябов напоминал им о конспирации и учил тому, как выявить в своем окружении доносчиков «Фона».

Значительно больший риск несли акции саботажа, проводимые в шахте. Чтобы не привлекать к ним внимания специалистов, Рябов планировал и организовывал их так, чтобы возникало впечатление, будто отказы в системах вентиляции, освещения, механизмах транспортировки угля носят случайный характер и связаны с разрушающим воздействием среды – воды и угольной пыли. До поры до времени это срабатывало, но когда объемы добычи угля резко поползли вниз, насторожился «Инженер» – Курт. Сначала он принимал объяснения Рябова, но когда был выведен из строя механизм ленточного транспортера во втором забое, Курт, несмотря на свою астму, сам спустился в шахту. На месте он не сделал никаких