Чертобой. Свой среди чужих - Сергей Шкенев

Андрей молчит и уходит к окошку, где в задумчивости начинает постукивать кулаком по деревянному подоконнику. Широкая доска не выдерживает насилия и трескается вдоль.

— Черт!

— Переломаешь тут все.

— Я не про это. Твари уходят!

Не может быть, такое не в их привычках — если почуяли и взяли след, то будут идти до последнего. Последнего хищника или последней жертвы.

— Врешь?!

— Смотри сам.

Да, действительно уходят. Отступают организованно, только у открытого канализационного колодца на самом краешке площади толпится десятка два зверьков. Арьергард? Бред, для этого нужно иметь хоть какой-то разум, а пока за тварями подобного не замечено — одни инстинкты, при полном подчинении мозгов желудку и хватательному рефлексу. Только жрать, жрать и жрать…

— Сейчас я их достану. — Петрович уже у пулемета.

Когда успел? На полу россыпь стреляных гильз, тем не менее подошел неслышно, как осторожный и опытный хищник. Да он такой и есть — не хотелось бы повстречаться на узкой тропинке. То, что купился на наш дешевый спектакль с перемазанными рожами и замотанной в портянку рукой, случайность, обусловленная усталостью после ночного дежурства. Не верю в обычного пулеметчика. Роль, маска, из-под которой то и дело проглядывает настоящее лицо.

Вот только куды же ты супротив лома, болезный? Ну, не лом, конечно… тот у Андрея в руках пострашнее будет, но прикладом по затылку тоже хорошо бывает. И надежно.

— Вязать его, пап?

— А ты как думаешь?

— Минут тридцать и так полежит.

— Черт с ним, пусть валяется.

Половины часа хватит на то, чтобы спокойно свалить отсюда, не опасаясь очереди в спину. Пулемет, конечно, вывели из строя — палку, забитую молотком в ствол, зае… хм, ну да… замучаются выковыривать, но в «Доме правительства» и без него оружие по всем углам валяется. Бери, не хочу.

— С этой матрешкой что делать будем? Эй, красавица, ты предпочитаешь ужасный конец или ужас без конца?

Марина уловила знакомое слово. Как показалось — только его. Вымученно улыбнулась, но пухлые губы дрожали:

— Как хотите…

— Да никак не надо. У тебя одеться есть во что?

— Там, наверху.

Андрей снял с гвоздя связку ключей, подбросил в ладони, протянул:

— Одевайся и дуй на самый верх. Там запрись и сиди тихо, а то звери и сюда могут добраться.

— А они? Их же съедят?

— Заботливая, блин! — Ключи упали на пол. — Да делай что угодно, хоть на горбу их туда перетаскивай.

Идем, огибая площадь по широкой дуге, и тихо недоумеваем. Чертов город, все у них не как у людей, и даже твареныши, попав сюда, ведут себя неправильно. Не должны хищники маршировать неким подобием строя и тем более не должны собирать лежащих на улицах людей. Но тем не менее делают это — затаскивают в дома и складывают в комнаты. Делают запасы на зиму? Нет, не похоже — не дотянут запасы до зимы без соли и холодильников.

Шучу — никто никого не ест, что самое удивительное. Вот просто берут, хватаясь за одежду зубами, и несут, ничего не отгрызая по пути. Разве что иногда головой жертвы об угол или стену заденут… Мистика! Или галлюцинация, причем общая с Андреем — он видит то же самое. Бред! Уже говорил это? Ничего, повторюсь.

— Пап, слева!

— Угу, уходим.

Прячемся за невысокий бетонный заборчик, ограждающий газон. Крапива, мать ее, лезет в лицо и незащищенные руки. Ну почему у всех трава как трава, а мне обязательно достанется единственный на весь город клочок со жгучими зарослями? А то еще в куст шиповника, с муравейником под ним, залезу. Одно утешает — никому и в голову не придет сюда заглянуть. И обзор хороший. Хотя что я, тварей ни разу не видел?

— Смотри, — шепчет Андрей.

Да, таких действительно еще не видел — два зверя, идущие в центре колонны, крупнее остальных по меньшей мере вдвое, и шкура не серая, уже ближе к серебристой. Рожи отъевшиеся, аж лоснятся, поперек себя шире и просят хорошего кирпича. Не бедствуют, однако, и не перебиваются с редьки на квас. Чем же питаются, уроды? Людьми? Это вряд ли, не думаю, что их осталось столько. Лишь бы детей не нашли — сожрут.

Кажется, сына одолевают похожие мысли — медленно и осторожно поднимает ружье. Нижняя губа прикушена.

— Опусти.

— Да я их… — возражает, но кладет двустволку на землю.

— Стрельнуть недолго. А потом что?

Не отвечает. Чего тут гадать? Этих подстрелим, а остальные набросятся. Ну, успеем по паре дуплетов дать перед героической гибелью, хрена ли толку? Были бы шансы потом удрать — другое дело, но добровольно соглашаться на роль главного блюда торжественного ужина? Увольте.

— Сзади.

Что там еще Андрей разглядел? Медленно оборачиваюсь. Въевшаяся намертво привычка не делать резких движений помогла и на этот раз — появившееся новое действующее лицо нас не замечает. Ну, как сказать, новое… с Петровичем расстались всего полчаса назад и соскучиться не успели. Уж он-то по нам всяко.

— Берем?

— Зачем?

Действительно — зачем? Мужик вроде нормальный, тем более причитающуюся порцию трындюлей получил дважды. Догнать и добавить просто из любви к искусству? Это не наш метод — сначала отпустить, а потом снова поймать и навалять. Ну, допустим, не мы отпускали, сам оклемался после удара прикладом по затылку, но все равно… Шлепает себе и шлепает, никому не мешает, ружьишко вот где-то раздобыл. Если уцелеет в сегодняшней заварухе, приятно будет посидеть с человеком за парой-тройкой рюмочек коньяка. Вспоминая былые передряги. Или у костра, ковшами, как гусары Дениса Давыдова.

Петрович крадется с профессионализмом хорошего охотника, ни один камешек из-под ноги не вылетит, ни одна веточка не треснет. Их, правда, и нет на чистом асфальте, но все равно молодец. Судя по направлению, держит путь к Оке. Оно и правильно, сам бы с удовольствием последовал его примеру, на воде гораздо спокойнее и безопаснее.

— Уйдет ведь. — Андрей смотрит вслед.

— Тебе-то что?

— Не знаю, но на душе как-то погано… Будто кошки нагадили, а теперь скребут, закапывают.

— Это рецидивы интеллигентности, они тоже все кровожадные были.

— Наверное, — согласился сын и кивнул в сторону улицы: — А это их на правозащитную демонстрацию вывели?

Заглядываю поверх его плеча и чувствую, как медленно-медленно встают дыбом волосы и по спине начинают бегать даже не мурашки — боевые слоны Ганнибала.

— Ой, папа… — Лена смотрела на меня растерянно и смущенно, а Санек вообще делал вид, что его здесь нет и не было никогда. — Андрюша… А вы как сюда попали?

— На метлах, блин, прилетели. — Андрей со злостью пнул очередного почитателя, пытавшегося облизать его сапоги. — Признавайся, ты главная на этом шабаше?

Мог бы и не спрашивать, и так видно, с каким почтением к ней относятся твареныши. Ловят на лету любую команду, заглядывают в глаза в ожидании похвалы или хотя бы одобрения, даже комаров плевками сшибают, не разрешая садиться на объект обожания. Вот что теперь делать? Отшлепать бы по заднице за самодеятельность, так ведь поймут неправильно. И сожрут. Или залижут до смерти, союзники хреновы.

Но до чего же дико и неуютно ходить среди тех, кого привык видеть живыми исключительно в прицеле. Умом вроде понимаю, но внутри все протестует, заставляя держать руки поближе к оружию.

— Пап, а мы тут это…

Стараюсь, чтобы в голосе звучал металл, а во взгляде чувствовалась ледяная строгость:

— Я надеюсь, дорогая моя, ты сможешь объяснить, что здесь вообще происходит. И кто такие вот эти вот… э-э-э… существа?

Одноухий зверек у ног дочери сжался в комок и закатил глаза, явно собираясь падать в обморок. Я настолько грозен? Радует. Отцовскую любовь и прочие эмоции оставим на потом, пока — дисциплина, дисциплина, и еще раз дисциплина. Распустились, нельзя из дома отлучиться, как детишки почувствовали свободу и дружно бросились заботиться о беспризорной живности. Ладно бы котенка какого, или там щенка… нет же, умудрились приручить несколько сотен хищных, злобных, ядовитых и прожорливых тварей. Не понимаю, совершенно не понимаю нынешнюю молодежь.

— Я все объясню, пап. — Лена виновато и чуточку жалобно улыбнулась. — Только давай сначала Мишку вытащим, а? А то он у нас в канализации сидит.

— Зачем? — удивился Андрей.

— Не знаю.

— Как это, сама засунула, а теперь не знаешь?

— Он сам залез!

— Хм… показывай.

Сашка наконец-то набрался храбрости (или убедился в отсутствии репрессий) и вылез из-за спины старшей сестры.

— Да вот же этот люк! — тыкает пальцем, потом вспоминает, что так показывать неприлично, краснеет и засовывает его в нос.

Дружной толпой идем. Зверье выстраивает оцепление в несколько рядов — такое ощущение, будто ими кто-то командует. Самый крупный, непривычного белого цвета, неожиданно подмигивает. Мысли читает, сволочь?