Рождение чудовища - Гульнара Черепашка
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Что ж, - он покивал. – Пусть пока что привыкнут к тебе.
- Хорошо, - она кивнула и смолкла, не зная, что прибавить.
Похоже, ей еще долго придется пробыть в этом доме. Она так и будет таскать каждый день воду – будто снова стала рабыней в кочевье. Только воду надо носить не с родника, а от желоба акведука. Ну, и еще не бьет никто. Разве только старшая кухарка прикрикнет иногда – но это редко. Накато хорошо справлялась с обязанностью следить за водой на кухне.
Да и не принято было в Мальтахёэ бить наемных рабочих. Если те не справлялись или ленились – их просто выгоняли.
- Ну, что ж. До рассвета далеко, - заметил Амади. – А нам пора прощаться. Отдыхай! – он взмахнул рукой, и вокруг Накато выросли изумительной красоты водопады.
Оглядевшись, она обнаружила себя стоящей по пояс в прозрачном горном озере. А берега заросли лесом. Солнечные лучи, проходя сквозь раскидистые листья, рассыпались ажурными резными тенями.
Вот так сон соорудил для нее колдун!
Красиво. Накато запрокинула голову и уставилась в ярко-синее летнее небо в обрамлении малахитовой зелени.
Потом нырнула, желая разглядеть камни на дне. Мысль о том, что это сон, мгновенно исчезла. Осталось любопытство и радость. Проснувшись, Накато еще какое-то время с улыбкой глядела в беленый известкой низкий потолок. Потом встрепенулась. Вода сама себя не принесет!
*** ***
Накато не представляла, насколько завораживающим занятием может оказаться пересчитывание серебряных монеток на ладони.
Их было немного – всего четыре. Но и дней прошел всего десяток. Сохранит эти монетки – и за следующую декаду получит еще столько же. Эти монетки полностью меняли восприятие прошедших дней.
В кочевье она тоже дни напролет таскала воду, убирала в шатре и в страусиных загонах, чесала шерсть мамонтов и отмывала котлы и миски. Изо дня в день – изнурительный труд. Безнадежный и бесконечный.
Но несколько монеток разом все перевернули.
За долгие годы в кочевье она не получила ни монетки. Оно и ясно – кто станет платить рабыне? Тем более, что в степях вообще сложно было бы найти человека, у которого имелось бы хоть сколько-то монет. И такой человек считался бы до крайности богатым. Потому что серебряные монеты – это торговля. А чтобы торговать, нужно иметь много животных, рабов и товара – кости, шкур и краски, добытой из приозерных червей.
Одна монетка – это кус. Можно сменять ее на восемь совсем тонких крохотных чешуек из серебра – восемь шелкопиков.
За один шелкопик можно было купить ломоть сладкой выпечки на лотке уличного разносчика. За три – целый обед в похлебочной: миску похлебки или каши, небольшой ломоть сыра, кусок лепешки, кружку дешевой браги. Если хочешь мяса – обед выйдет дороже. Правда, покупать обед ей не придется: работников кормили.
А вот сладкого она не ела давно. Накато с удивлением поняла, что ей невыносимо хочется сластей. И она со всех ног кинулась к разносчику, едва приметив его.
- Ох, чую я, не суждено ей вернуться в родные горы, - насмешливо поведала одна из служанок старшей кухарке. – Все, что заработает, спустит!
- Ее дело, - отозвалась кухарка. – Я ею довольна – на кухне всегда есть вода. Так что пусть работает – хоть год, хоть десять. А на что тратит заработок – не наше дело.
Разговор Накато услышала, возвращаясь. На улице царила привычная шумная суматоха – сновали туда и сюда, переговариваясь, люди; ездили повозки, шагали верблюды. И, будь Накато обычной девушкой, она ни за что не разобрала бы слов – слишком уж далеко. И даже не поняла бы, что речь ведется о ней.
Что ж, по крайней мере, старшая кухарка ею довольна. А насмешки остальных служанок можно не принимать во внимание. Пакостить ей они пока что не пытаются.
Она уселась на камень недалеко от двери кухни – здесь ее никто не видел, кроме слуг, работающих на кухне. Принялась жевать сладкий ломоть. Как раз успеет доесть, а потом пойдет и еще наберет воды. С тех пор, как она выпросила у кухарки кувшин побольше, работа стала спориться быстрее, и занимала меньше времени. Теперь Накато успевала отдохнуть среди дня. И не приходилось в обед давиться второпях каждым куском, боясь – вот сейчас вода закончится, и придется бежать еще!
Кое-кто из девушек пытался возмущаться – мол, чего это новенькая прохлаждается, когда остальные сбиваются с ног.
Кухарка всем заткнула рты, предложив недовольным потаскать воду тем же кувшином, что и Накато. Желающих не нашлось. На том недовольство и окончилось. Девушки и даже мужчины поглядывали на нее с ее огромным кувшином с удивлением и легким ужасом. Качали головами.
Не хватила ли она через край, выбрав такой большой кувшин? Ей просто надоело бегать день напролет туда-сюда. Вроде и недалеко, но от топтания по одному короткому отрезку голова шла кругом.
Амади, когда она поделилась с ним сомнениями, махнул рукой. Мол, все можно объяснить тем, что она – из горцев. У нее и мышц больше, чем у любой из этих белокожих служаночек. Кувшин она выбрала большой, конечно – но не особенно. Кто-нибудь из сильных мужчин вполне с ним правился бы. Ну, а что она не устает – так уродилась такой. Сильной. Ее потому и в город отправили – решили, что дочка хороша, сильна, судьбу ее можно удачно устроить.
- Накато! – окликнула старшая кухарка из дверей кухни. – Ты не давись своей лепешкой, воды еще достаточно, - сообщила она, вытирая руки куском ткани. – Успеешь доесть не торопясь и еще отдохнуть, - она кивнула и скрылась.
А может, и зря она беспокоилась, что ее не принимают? Вон, старшая кухарка ей явно благоволит. Накато слегка улыбнулась, дожевала последний кусочек лакомства.
В этот момент к воротам подъехала тяжело груженая повозка. Один из мужчин кинулся открывать. Привезли масло и зерно в глиняных кувшинах, сгрузили прямо на плиты двора громадные сырные головы. Яйца в огромной корзине, пара корзин с рубленым мясом – ноги и грудинка страусов, крупные куски мяса – должно быть, молодого тура.
Из дверей кухни выскочила Зулиха – светловолосая служанка,
