Ирано-таджикская поэзия - Абульхасан Рудаки
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава восьмая. БЛАГОДАРНОСТИ ЗА БЛАГОПОЛУЧИЕ
Как благодарность Вечному скажу,Когда достойных слов не нахожу?
Чтоб восхвалить его, мой каждый волосХотел бы обрести и речь и голос.
Хвала дарящему, чьей волей яБыл вызван к жизни из небытия!
Но все слова людского восхваленья —Его предвечной славы нрнииженье.
Он смертного нз глины сотворилИ разумом и сердцем одарил,
Смотри, как он вознес тебя высокоС рождения до старости глубокой!
Рожденный чистым, чистоту храни!Не завершай в грязи земные дни!
Кьтль вытирай с прекрасного зерцала,Чтобы поверхность ржа не разъедала.
Ты был ничтожной каплею сперваИ возмужал по воле божества.
Велик твой труд, но ты не возвышайся,На силу рук своих не полагайся.
Ведь это вечный, в мудрости своей,Из праха создал кисть руки твоей.
Тогда твой труд казну твою умножит,Когда тебе всевидящий поможет.
Не сделал ты ни шага одногоБез постоянной помощи его.
Младенец, в пустословье не повинный,Питается посредством пуповины.
Рожденный, блага прежнего лишен,Приникнет к груди материнской он;
Так на чужбине странника больногоПоят водой из города родного.
Ведь он в утробе матери взращенИ соком тела матери вспоен.
А грудь ему теперь — источник жизни,Два родника в покинутой отчизне.
Они младенцу райская река,Чье русло полно меда и млека.
Мать, как туба, сияющая светом,Младенец — нежный плод на древе этом.*Сосуды-груди — в сердце глубоко;Кровь сердца — материнское млеко.
Глянь, как дитя сосцы кусает жадно,—Скажи: любовь младенца кровожадна.
И нужно сок алоэ применить,Чтобы дитя от груди отлучить.
И так дитя, ночуя горечь сока,Забудет сладость млечного истока.
О ищущий — младенец в сединах,Забудь, вкушая горечь, о грехах!
РАССКАЗЦаревич некий с лошади упалИ шейный позвонок себе сломал.
Он повернуть был голову не в силах,Такая боль была в костях и жилах.
Исчезла шея; в тулово онаВтянулась у него, как у слона.
Что делать, как помочь, — врачи не знали.И вот врача из Греции сыскали.
Он вывих вправил, шею распрямил,И вскоре стал больной здоров, как был.
Но о беде забыл царевич вскоре,Забыл врача, что спас его от горя.
Просить о чем-то врач его хотел —Царевич на него не поглядел.
Врач устыдился, голову склонил он,И, уходя, такое говорил он:
«Ведь если бы ему я ис помог,Он отвернуться б от меня не мог!»
И вот он шлет царевичу куренье,Мол, это — всех недугов исцеленье.
То снадобье к владыке принеслиИ, всыпавши в курильницу, зажгли.
Чиханье на царевича напало,Болеть, как до леченья, шея стала.
Велел врача он грека привести,Пошли искать — и не могли найти.
Запомни! Если ты добро забудешь —В последний день ты воскрешен не будешь.
Глава девятая. О ПОКАЯНИИ И ПРАВОМ ПУТИ
Семидесятилетний, чем ты жил?Ты жизнь проспал и по ветру пустил?
Ты над мошной своей, как скряга, трясся.Что ж, уходя, ничем ты не запасся?
В последний день, в день грозного Суда,Таким, как ты, поистине беда
Отдавший все — придет обогащенный,Ни с чем — стяжатель будет пристыженный.
Ведь чем базар богаче, тем больнейНа сердце обездоленных людей.
Теперь, отдавший нить дирхемов, споря,Ты ночь не спишь; тебе утрата — горе.
И вот полвека прожил ты почти,—Оставшиеся дни добром сочти.
Когда б мертвец заговорил, наверно,Он в горе бы вопил нелицемерно:
«Живой! Пока ты в силах говорить,Не забывай предвечного хвалить!
Ведь мы не знали, тратя жизнь беспечно,Что каждый миг подобен жизни вечной!»*В дни юности, не ведая беды,Мы пировать с утра пришли в сады,
А под вечер, к смущению народа,Шутя, возню затеяли у входа.
А невдали, в распахнутых дверях,Сидел почтенный старец в сединах.
Шутили мы и весело смеялись,Но губы старика не улыбались.
Сказал один из нас: «Нельзя весь векСидеть в печали, добрый человек!
Встряхнись! Забудь, что удручен годами,Иди и раздели веселье с нами!»
Старик взглянул, губами пожевал,И вот как он достойно отвечал:
«Когда весенний ветер повевает,Он с молодой листвой в садах играет.
Шумит под ветром нива — зелена…А пожелтев, ломается она.
Смотри, как свеж весенний лист сегодняНад высохшей листвою прошлогодней.
Как пировать я с юными могу,Когда я весь в сединах, как в снегу?
Я сам был соколом! Но старость — путы…Слабею. Сочтены мои минуты.
Как уходящий, я смотрю на мир;А вы впервой пришли на этот пир.
Тому, кто всем вам в прадеды годится,Вином и флейтой не омолодиться.
Мой волос был как ворона крыло,Теперь в моих кудрях белым-бело.
Павлин великолепен — кто перечит.А как мне быть, коль я бескрылый кречет?
От всходов ваша нажить зелена,А на току у старца — ни зерна.
Все листья у меня в саду опали,Все розы в цветнике моем увяли.
Моя опора — посох. Больше нетОпоры в жизни мне — на склоне лет.
Ланиты-розы стали желтым злаком…И солнце ведь желтеет пред закатом.
Даны вам, юным, крепких две ноги,А старец просит: «Встать мпе помоги!»
Молва простит юнцу страстей порывы,Но мерзок людям старец похотливый.
Как вспомню я минувшие года,Клянусь — мне впору плакать от стыда!
Лукман сказал: да лучше не родиться,Чем долгий век прожить и оскверниться!
И лучше вовсе жизни не познать,Чем жить — и дар бесценный растерять!
Коль юноша идет навстречу свету,Старик идет к последнему ответу».
РАССКАЗДва мужа меж собою враждовали,Дай волю им — друг друга б разорвали.
Друг друга обходили стороной,Да так, что стал им тесен круг земной.
И смерть на одного из них наслалаСвои войска: его твердыня пала.
Возликовал другой; решил потомГробницу вражью посетить тайком.
Вход в мавзолей замазан… Что печальнейЧем вид последний сей опочивальни…
Злорадно улыбаясь, подошелЖивой к могиле, надписи прочел.
Сказал: «Вот он — пятой судьбы раздавленНу наконец я от него избавлен.
Я пережил его и рад вполне,Умру — пускай не плачут обо мне.
И, наклонясь над дверцей гробовою,Сорвал он доску дерзкою рукою.
Увидел череп в золотом венце,Песок в орбитах глаз и на лице,
Увидел руки как в оковах пленаИ тело под парчой — добычей тлена.
Гробницу, как владения свои,Заполонив, кишели муравьи.
Стан, что могучим кипарисом мнился,В трухлявую гнилушку превратился.
Распались кисти мощных рук его,От прежнего не стало ничего.
И, к мертвому исполнясь состраданьем,Живой — гробницу огласил рыданьем.
Раскаявшись, он мастера позвалИ на могильном камне начертал:
«Не радуйся Тому, что враг скончался,И ты ведь не навечно жить остался».
Узнав об этом, живший близ мудрецМолился: «О всевидящий творец!
Ты смилостивишься над грешным сим,Коль даже враг его рыдал над ним!»
Мы все исчезнем — бренные созданья…И злым сердцам не чуждо состраданье.
Будь милостив ко мне, Источник сил,Увидя, что и враг меня простил!
Но горько знать, что свет зениц погаснетИ ночь могил вовеки не прояснет.
Я как-то землю кетменем копалИ тихий стон внезапно услыхал:
«Потише, друг, не рой с такою силой!Здесь голова моя, лицо здесь было!»*Я, на ночлеге пробудившись рано,Пошёл за бубенцами каравана.
В пустыне налетел самум, завыл,Песком летящим солнце омрачил.
Там был старик, с ним дочка молодая,Все время пыль со щек отца стирая,
Она сама измучилась вконец.«О милая! — сказал старик отец.—
Ты погляди на эти тучи пыли,Ты от нее укрыть меня не в силе!»
Когда уснем, навеки замолчав,Как пыль, развеют бури наш состав.
Кто погоняет к темному обрыву,Как вьючного верблюда, душу живу?
Коль смерть тебя с седла решила сбить,Поводья не успеешь ухватить.
Глава десятая. ТАЙНАЯ МОЛИТВА И ОКОНЧАНИЕ КНИГИ
