Уроки Толстого и школа культуры. Книга для родителей и учителя. Монография - Виталий Борисович Ремизов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Учитель — это пророк, и мера его ответственности за сказанное огромна. Если это происходит, то и ученик постепенно подтягивается к учителю.
В заключение в качестве примера современного общения на уроке обратимся к тому, как учитель готовится и организует большой диалог (полилог) в классе.
ТЕМА «СПРАВЕДЛИВОСТЬ КАК ВЕЧНАЯ ЦЕННОСТЬ»
Первое, что важно сделать, это обратиться к личному опыту. Насколько он сопряжен с категорией Справедливости. Далее актуализируется культурно-историческая память. После этого следует обращение к современным реалиям. Все идет на уровне фактов и их субъективных интерпретаций, то есть жизненных ситуаций, связанных «со мной» или с другими людьми, жившими до меня или живущими в мою эпоху.
Мой опыт, опыт окружающих меня людей, народа, человечества.
Важно найти для учеников эпизоды, которые не оставили бы их равнодушными. Предложить им самим поразмышлять над тем, нужна ли справедливость, есть ли она в мире людей, сталкивались ли они с ней и с несправедливостью. Тема для юности всегда актуальна. И пусть они спросят себя, устраивает ли их определение справедливости в Своде церковных ценностей:
«Справедливость, понимаемая как политическое равноправие, честность судов, ответственность руководителей, реализуемая как социальные гарантии, требующая преодоления бедности и коррупции, предполагающая достойное место для каждого человека в обществе и для всей российской нации в системе международных отношений. Согласно этому принципу, распределение ценностей — духовных и материальных, созданных трудом людей, — должно быть справедливым и заслуженным»[55].
Безусловно, они обнаружат неполноту определения объема понятия.
Развернется поиск нужных смыслов.
В событие входит еще одно лицо — Иван Ильин, выдающийся философ и публицист. Он становится соучастником диалога.
Его концепция справедливости для большинства из нас непривычна и в высшей степени оригинальна. В основе явления лежит не стремление к равенству, а «неодинаковое обхождение с неодинаковыми людьми».
«…Люди неравны, от природы и неодинаковы ни телом, ни душою, ни духом. <…> на свете вообще невозможно найти двух одинаковых людей <…> люди творят неодинаково и создают неодинаковое и неравноценное <…>
Людей — бесконечное множество; все они различны. <…> значит, и обходиться с ними надо не одинаково — согласно их своеобразию… Иначе возникнет несправедливость…
Итак, справедливость совсем не требует равенства.
Она требует предметно-обоснованного неравенства.
Ребенка надо охранять и беречь; это дает ему целый ряд справедливых привилегий. Слабого надо щадить. Уставшему подобает снисхождение. Безвольному надо больше строгости. Честному и искреннему надо оказывать больше доверия. С болтливым нужна осторожность. С одаренного человека справедливо взыскивать больше. Герою подобают почести, на которые не-герой не должен претендовать. И так — во всем и всегда…»[56] (здесь и далее в цитатах курсив И. Ильина. — В. Р.).
Каждая жизненная ситуация имеет свою особенность. Запечатлеть такое многообразие ситуаций и судеб, считает И. Ильин, способно только искусство.
«Поэтому, — убежден он, — справедливость есть искусство неравенства (есть искусство живописать неравенство. — В. Р.)»[57].
«…Справедливость, есть начало художественное: она созерцает жизнь сердцем, улавливает своеобразие каждого человека, старается оценить его верно и обойтись с ним предметно. Она „внимательна“, „бережна“, „социальна“; она блюдет чувство меры; она склонна к состраданию, к деликатному снисхождению и прощению. Она имеет много общего с „тактом“. Она тесно связана с чувством ответственности. Она по самому существу своему любовна: она родится от сердца и есть живое проявление любви.
Безумно искать справедливость, исходя из ненависти, ибо ненависть завистлива, она ведет не к справедливости, а к всеобщему уравнению <…>
Люди будут осуществлять справедливость в жизни тогда, когда все или, по крайней мере, очень многие станут ее живыми художниками и усвоят искусство предметного неравенства <…> Справедливость не следует представлять себе по схемам <…> Ибо она именно не „раз навсегда“, а живой поток индивидуальных отступлений. Она не „для всех людей“, а для каждого в особенности. Она не „повсюду“, а живет исключениями.
Справедливость нельзя найти ни в виде общих правил, ни в виде государственных учреждений. Она не „система“, а жизнь. Ее нужно представлять себе в виде потока живой и предметной любви к людям»[58].
Иван Ильин мыслит справедливость как субстанционально художественное явление, которое, как и искусство, требует индивидуального взгляда на предметный мир, созидается любовью и особой чувствительностью к другому человеку. Отсюда допустимость того, что и каждый человек может являть собой художника жизни.
Для кого-то из участвующих в диалоге сама мысль стать художником жизни через реализацию своей индивидуальности и признание неповторимости другого в акте справедливости может оказаться смыслом жизни, фундаментальной основой существования на земле.
Диалог превращается в факт актуализации возможностей и способностей личности, открывая ей новые просторы для поиска новых смыслов и самовыражения. Произошло это благодаря актуализации самой проблемы и через нее актуализации текста, ставшего частью опыта ученика и учителя.
Опыт жизни людей, опыт жизни участников диалога, актуально звучащий текст и новизна в постановке проблемы — все это действо и есть тот духовный континуум, который созидается в настоящем, созидается непосредственно, спонтанно, без морализаторства и тирании учителя, но с учетом тех установок, которые заложены в трех парадигмах современной «толстовской школы».
8. Л. Толстой и проблема чтения. Круг чтения как метапредмет
«А надо ценить каждую жизнь человеческую, не ценить, а ставить ее выше всякой цены, и делать усовершенствования так, чтобы жизни не гибли, не портились, и прекращать всякое усовершенствование, если вредит жизни человеческой» (53, 120).
Эта мысль Льва Толстого сегодня, когда много говорят о правах человека, а в разных регионах мира сотнями и тысячами убивают ни в чем не повинных людей, звучит особенно актуально. Человек — по-прежнему средство достижения цели, а не сама цель.
В кантианской модели мироздания, как и в немецкой идеалистической философии в целом, человек предстает как универсум, как часть целого и как само целое, скрепленное высшим началом (Бог, абсолютная идея, вселенский разум, категорический императив и т. д.). В реалиях сегодняшнего времени универсализация человека сведена к социальным шаблонам, созданным в зависимости от идеологии государства или групп государств (США, Россия, Китай, Евросоюз и т. д.). Человек втянут в игру стандартов. Общечеловеческие нравственные ценности профанируются и мало что значат в сравнении с капиталом и властью.
Веком раньше Толстой предупреждал об опасности такого рода планетарного мышления. В письме к Эдуарду Гарнету от 21 июня 1900 г. он писал:
«Благодарю вас за ваше письмо от 6 июня. Когда я читал его,
