Канада, пахнущая смолой - Аркадий Фидлер

И объемлет человеческую душу еще одно чувство: необыкновенное, властное чувство свободы. Весь этот лесной край, на много бессчетных миль охваченный нашим взором, открыт нам — мы можем упиваться его могучим очарованием до пресыщения, купаться в его богатствах, питаться вволю всем, что он дает. Безлюдный, он сейчас наша исключительная собственность. Можем созерцать эти чудеса, словно они наши, и, насытившись, в любую минуту уйти без сожаления.

Не знаю, влияние ли это такого чистого воздуха и его просто фантастической свежести, только ясно, что человеком здесь овладевают упоительная радость и невозможная где-либо еще бодрость.

Вдруг Джон, толкнув меня, показывает на склон соседней горы: черное пятно показалось там в зарослях и пропало. Всего мгновение, но и его достаточно, «чтобы быстрее забилось мое сердце и меня снова охватила жажда убийства.

На склоне появился медведь.

33. МЕДВЕДИЦА

Как ошпаренные вскакиваем мы с травы и напряженными взглядами впиваемся в лесную чащу на склоне соседней горы. Неужели, скрываясь, медведь заметил нас? Вряд ли: ветер благоприятствует нам — он дует в нашу сторону. Но мы напрасно всматриваемся — медведь спрятался. Его скрыли пихты и густой кустарник.

С пальцем на курке, ступая как можно тише, спускаемся вниз шагов на триста. На том месте, где мы видели медведя, находим многочисленные следы. Взглядом и слухом стараемся проникнуть в чащу. Ничего! Мы находимся на полпути между вершиной и берегом озера. Белая поверхность воды поблескивает под нами между ветвями деревьев. Всюду глубокая тишина, на всем склоне ничто не шелохнется.

Индейцы обнаруживают нечто важное. Оживленно шепчутся между собой и снова осматривают следы. Джон разъясняет мне, что здесь проходил не один, а три медведя. А точнее, медведица с двумя довольно большими пестунами. Надо быть начеку. Медведица в подобных случаях становится опасным врагом и часто первой бросается на человека.

Осторожно, потихоньку пробираемся мы сквозь подлесок по звериному следу. Под одним из деревьев обнаруживаем довольно обильные медвежьи испражнения. Джон дотрагивается рукой и отмечает с удовлетворением:

— Теплые.

Хотя звери бродят где-то рядом с нами и следует предполагать, что их ничто не встревожило, нам все-таки трудно их догнать. Через минуту следы выводят нас на полянку шириной примерно в сто шагов и, пересекая ее по самой середине, исчезают на той стороне, в лесу. Останавливаемся на краю поляны в безопасном укрытии.

Преследовать дальше не стоит, заявляет Джон. И предлагает такой план действий: медведи наверняка бредут вдоль озера — между берегом и цепью высот. Лизим быстро сбежит вниз, сядет в лодку, выплывет на озеро и, быстро продвинувшись на добрую милю, высадится и преградит им путь. Почуяв впереди человека, медведи непременно повернут обратно и придут к нам по собственному следу. Будем ждать их здесь. В сторону они наверняка не свернут: с одной стороны у них озеро, а с другой — горы с открытыми вершинами и видимыми издалека полянами. Стало быть, если они вернутся, то лишь вдоль опушки, прямо на нас.

План кажется приемлемым. Лизим бежит вниз, а мы — Джон и я — остаемся, наблюдая за поляной.

Наступившую тишину вдруг нарушают отдаленные звуки: то треск деревьев, то повторяющийся хруст. Джон судорожно хватает меня за плечо и сдавленным голосом шепчет:

— Медведи ломают деревья и ищут там личинок!..

С любопытством вслушиваюсь в эти звуки, но с еще большим удивлением смотрю на дрожащую руку индейца и на его лицо. Джон взволнован. Мне это кажется непонятным сюрпризом: неужели индейца до такой степени встревожила близость медведей? Внезапно спрашиваю его:

— А что, индейцы кри все еще верят, что у медведя человеческая душа?

Застигнутый врасплох, Джон отдергивает руку и пытается скрыть свое замешательство. Сбивчиво и шутливо отвечает, что прежде среди индейцев были распространены разные суеверия, но теперь — хо-хо! — многое изменилось. Джон первым отверг старые суеверия и, например, уже не жертвует первого бобра, убитого в начале года, духам природы, а сдирает с него шкуру и с выгодой продает белым… Пользуясь случаем, Джон поучительно замечает, что запрещение охотиться на бобров не распространяется на индейцев.

Это правда, что Джон — незаурядный индеец. Так говорил Френкленд, характеризуя Джона как прогрессивного человека и одного из умнейших индейцев кри.

Долгое время в лесу царит глухая тишина. Треск ломаемого дерева прекратился. Только назойливые осы жужжат над ухом. Лесная тишь навевает мучительную неуверенность, и с каждой новой минутой растет опасение, что мы ждем напрасно, что медведи ушли далеко и теперь уже не вернутся…

Высоко в небе летят три вороны. По всей видимости, они шатаются без всякой цели, время от времени лая, как собаки. Да, да, именно лая! Забавная вещь: здешние вороны лают, как собаки. Буквально так: гав, гав, гав…

Пролетают над нами, потом над поляной, затем над лесом. Но вот что-то меняется: вороны несколько раз пролаяли по-своему, как бы встревоженные чем — то, и вдруг умолкли. Умолкли надолго.

Джон толкает меня — на этот раз легко, почти незаметно — и, улыбаясь, показывает на удирающих ворон: — Они увидели медведя!..

Снова воцаряется спокойствие. Оно длится добрых пятнадцать минут. Потом над нашими головами, там, где летели вороны, появляются две сойки, blue jays. Эти лесные повесы и крикуньи всегда орут во все горло, если замечают на земле что-нибудь необычное. Мы следим за их полетом и внимательно прислушиваемся. Но птицы разочаровывают нас. Знать, они не видят внизу никаких зверей. Над лесом сойки пролетают спокойно и молчаливо. Либо медведей нет, либо они хорошо укрылись.

Послеполуденное солнце клонится все ниже к западу. В эту пору дня канадские белки весело играют среди ветвей. Каждую минуту раздается их громкая трескотня: трррр, трррр… Одну белку мы слышим где-то внизу, у самого озера, вторую ближе — по ту сторону поляны, в том месте, где уходят в чащу следы медведей.

Но вот голос ближней белки меняется. Она начинает быстро, прерывисто чмокать, потом громко фукает, затем свистит: пух-циик, пух-циик. Заметила что-то, возбуждена и громко разглашает свою тайну. Выдает присутствие крупного зверя. Она ругает его, поносит и предостерегает других. Неистовствует. Лес полон ее крика.

Сердце мое громко стучит.

На опушке растут высокие папоротники, не позволяющие заглянуть вглубь. Один из кустов, взметнувшийся выше других великолепным двухметровым султаном, внезапно сильно встряхивается и колышется. Теперь я знаю: медведи вернулись. Они остановились перед поляной. Проходят долгие томительные минуты. Тем временем папоротник выпрямился и вновь неподвижен. У нас глаза вылезают из орбит от напряжения. Но зверей все еще не видно.