Я (почти) в порядке - Лиса Кросс-Смит

ушел в разгаре ссоры и бродил по улицам, будто Иисус Христос, которого Бог оставил одного и без указаний. Тем октябрьским вечером он долго гулял, сначала направившись за дом по грязной тропинке, ведущей в лес. Он шел, продираясь сквозь живую изгородь кустарника, и вышел на пешеходную дорожку, идущую вдоль проезжей части, по которой работники фургонного завода ездили на склад и обратно. Он все шел и шел, размышляя о том, почему он полюбил Кристину, о воспоминаниях и надеждах на будущее, из-за которых они держались вместе. Думая о Бренне, которая была между ними, как сияющий шар, как доказательство жизни и света. Но Кристине надо было принимать лекарства. Принимать обязательно. Одному ему было не справиться, время от времени ему тоже нужны были перерывы. Следовало прекратить чувствовать себя виноватым. Он скажет ей об этом в мягкой форме, когда вернется, а когда-нибудь, когда все уляжется, ему придется сказать об этом строго.

Рай шел и назад повернул, лишь когда стемнело. Когда он подошел к дому, в нем было совершенно темно и дверь гаража была закрыта. Ее закрыла Кристина? Или он сам? Когда? И что это за звук? Машина заведена? Почему заведена машина? Он оставил машину с заведенным мотором? Как надолго он исчез, предоставленный лишь небу и листьям?

Элеанор Кристина, его Офелия.

Он ухватился за гаражную дверь, задохнулся и понял. Подняв воротник куртки на лицо и открыв дверь машины, он перегнулся через осевшую Кристину и выключил двигатель. Он звал ее по имени, звал без остановки. Кричал Бренне. Кричал о помощи. Снова и снова. Подняв глаза, увидел на подъездной дорожке соседа, протягивавшего ему телефон и спрашивавшего, чем еще он мог помочь. Рай вбежал в дом и все звал Бренну. Но стояла тишина.

И тогда…

Он нашел ее в кроватке – нежная, как котенок, она лежала там неподвижно, бледная и бездыханная. Он прикрыл свой кричащий рот и с девочкой на руках выбежал на улицу. Их Брайар Анна была безжизненна и остывала в своей ночной рубашке, когда он осторожно уложил ее вместе с одеяльцем, в которое она была завернута, на листья и траву перед домом. Он вынес и легкое тело Кристины, уложив ее рядом с Бренной. Он отчаянно задыхался и кашлял, но предпринял попытки реанимации обеих. Среди черного, как вечность, мрака, заплясали фары: на помощь подоспели экстренные службы. Но Кристина и Бренна ушли безвозвратно. Мертвы, мертвы. Кристина должна была прожить намного больше, чем двадцать шесть лет; Бренна должна были пережить его, но ей никогда не будет больше трех.

Парамедики оттащили его от них. Он стоял на четвереньках и рыдал, а соседи выглядывали из-за занавесок или выходили на залитую лунным светом улицу.

Элеанор Кристина, его Берта Мейсон, его сумасбродная жена, но в гараже, а не на чердаке. Элеанор Кристина, его Сильвия Плат[74], забывшая предусмотрительно загерметизировать дверь детской. Элеанор Кристина, его случайная Медея.

* * *

Рай говорил. Талли слушала; докурив сигарету, она продолжала плакать и шмыгать носом.

– Как мне убедиться, что все это правда? – спросила она.

– Наведи справки, – сказал Рай. И Талли, сев на скамейку, вытащила телефон и дрожащими пальцами набрала «Р-а-й-л-а-н-д. К-и-п-л-и-н-г».

Талли набирала и листала, Рай курил. Он сидел на дальнем конце скамейки и смотрел в пол.

– Тебя арестовали? Ты был в тюрьме? Потому что они подумали, будто ты убил жену и дочь? – молча почитав, спросила Талли. Она подняла на него взгляд, ее темные карие глаза были широко раскрыты и полны слез. Наступили сумерки.

* * *

В полицейском участке он рассказывал одно и тоже – ведь это была правда. Рай сказал, что уложил Бренну спать в ее комнате, где бледно-лиловый абажур отбрасывал свет на пушистый оранжевый коврик на полу, где еще отдавался в воздухе тихий перезвон музыкальной шкатулки. Он прошел мимо ее комнаты по пути в свою, когда шел за носками. Он взглянул на нее, идя к входной двери, где в ожидании стояли его ботинки. Кристина, гневно топая, ходила за ним по пятам, и он попросил ее успокоиться, напомнив, что Бренна спит. Он сказал Кристине, что уходит. Он был уставший, злой и хотел на воздух. Он просто взял и ушел, не оглянувшись на Медоносный домик.

И хотя он не говорил этого вслух в полицейском участке, он знал, что именно этого себе никогда не простит. Что ушел. А надо было остаться. Нельзя было оставлять Кристину одну. Он не должен был оставлять Бренну в доме, когда Кристина была так расстроена.

– Она убила Бренну не специально. Кристина знала естественные науки из рук вон плохо. Они ее раздражали. Она понятия не имела, что угарный газ может убить спящую в доме Бренну. – Рай плакал, когда повторял это в той комнатке полицейским инспекторам, один из которых был двоюродным братом Кристины.

Блум, вечно распухший от Блумов.

Рай защищал Кристину, объясняя, что она была больна, но отлично это скрывала. Она не собиралась убивать Бренну, он точно знал. И никогда не верил, что она нарочно убила Бренну.

* * *

Он перебрался к родителям, организовал похороны, выбрал одежду, чтобы похоронить жену и дочь. Для Кристины: нежно-персиковое платье, в котором она выходила за него замуж. Для Бренны: белое пасхальное платьице, которое весной было ей слишком велико. Рай надел новый костюм, который купила ему мать, так как он не мог заставить себя это сделать. В церкви он сидел в первом ряду и смотрел прямо перед собой на большой гроб Кристины; очертания маленького – для Бренны, – находясь на краю поля зрения, милосердно расплывались.

Результаты вскрытия показали, что обе, Кристина и Бренна, умерли от удушья при отравлении угарным газом. В организме Кристины также нашли препараты ксанакс, клоназепам, флуоксетин, а также алкоголь, однако потенциально смертельная смесь психоактивных веществ, в конце концов, была необязательной.

Рай точно знал, что произошло, когда он вышел из дома. Раздраженная его бесконечными напоминаниями принять лекарства, Кристина приняла их все сразу и залила их теплой рекой красного вина, а потом пошла в гараж.

Мания.

Самоуничтожение.

Когда стали известны результаты вскрытия, потрясенного и оцепеневшего Рая арестовали. Он по-прежнему отчаянно горевал и едва держался. Полицейские обвинили его в том, что он накачал Кристину таблетками и инсценировал ее самоубийство, убив дочь.

Был конфискован их с Кристиной совместный ноутбук, на котором обнаружили компрометирующий запрос в Гугл: более чем за месяц до событий кто-то осуществил поиск на темы смеси лекарств и вина, и отравления угарным газом. Были там и следы других запросов: «угарный газ», «машина», «гараж» и «угарный газ», «смерть», «самоубийство», «тихое самоубийство», а также видео из «Девственниц-самоубийц», в котором один из персонажей убивает себя тем же способом, что и Кристина.

Город Блум ходил ходуном, расколовшись на два лагеря: тех, кто считал Рая виновным, и тех, кто был против.

* * *

Рай рассказал Талли о «Миллерс», ресторане на берегу озера. Как он принадлежал раньше его семье, но больше не принадлежит. Рассказал, как там влюбился в Кристину и как готовил в тюремной столовой, потому что – да – его приговорили к пожизненному заключению без права на досрочное освобождение, обвинив в смерти жены и дочери. Но потом родителям позвонила Иоланда Монро, уполномоченный «Освобождения» – организации, ставившей своей целью доказать невиновность незаконно обвиненных. Иоланда была дочерью давнишнего завсегдатая «Миллерс» и позвонила, услышав историю Рая от отца. Она уже участвовала в одном из дел, где самоубийство приняли за убийство, и сказала родителям Рая, что никак не может отделаться от мыслей о нем. Ее одержимость стала для Рая лучом света.

* * *

Город Блум назвали в честь семьи Кристины, и эта семья приложила все усилия, чтобы упрятать Рая за решетку пожизненно. Еще раньше, когда он говорил им, что Кристине нужна помощь, они отказывались его слушать. Все было плохо еще до Бренны, а после ее