Участковый - Сергей Лукьяненко

Накапав жене успокоительного и уложив ее в постель не без помощи небольшого вмешательства, Денисов вернулся в переднюю, где обочь стола сидела Катерина, закинув ногу на ногу и небрежно покачивая в руке чашку с остатками чая. Она старалась казаться независимой и безразличной, но обида и стыд слишком явно проступали сквозь маску.

– Из-за чего поругались? – негромко уточнил Федор Кузьмич.

– Мне обязательно отчитываться, папа? – вздернула она бровь.

– Не перегибай, – с напевной мягкостью в голосе попросил он. – Врагов у тебя тут нету, и попрекать никто не станет, но ежели проблему как-то можно решить – давай вместе кумекать. Бывают же случаи, когда мне как мужчине проще произнесть претензию твоему супругу, хоть ты и жена его.

– Ах, папа, – сердито взмахнула свободной рукой Катя, – тут такая претензия, что ты уж точно не сможешь ее высказать!

– Это почему же? – удивился Денисов.

– Ты понимаешь… На самом деле накопилось много всего, о чем я молчала-молчала, а надо было сразу говорить. Но последней каплей стало его отношение к нам… к моей семье. Я ему уже две недели твержу, что надо бы тебе помочь покрыть сарай рубероидом! Он сначала хоть поддакивал, а потом вообще отвечать перестал – как будто так и надо!

– Катя…

– Ах, папа, я прекрасно знаю, что тебе здесь любой поможет – хоть сосед, хоть председатель. Но зачем просить чужих людей, если у своих руки на месте?

– Катя!

– В конце концов, он тебе кое-чем обязан, разве нет? – затараторила Катерина, распаляясь. – Я ведь знаю, что ты был… не очень доволен, когда я выбрала его. Но ты не запретил нам встречаться, ты даже оставил его здесь, когда он воспаление подхватил, чтобы я могла за ним ухаживать! Что ему стоило хотя бы из благодарности, из уважения к моей семье, из любви ко мне, в конце концов, уделить всего один вечер?! Я сегодня утром за завтраком ему еще раз сказала – давай, мол, после работы съездим в Светлый Клин? Он промычал что-то невразумительное, поулыбался. Я в обед снова – едем или нет? Он глазищами луп-луп, улыбается и снова мычит. Вечером приходит – я ему и ужин, и сорочку свежую, а он поел – и на тахту с книжкой! Ну, тут уж я…

– Катюх! – осторожно, но настойчиво перебил Денисов дочку. – Николай намедни приезжал – и коровник покрыл, и сарай.

Катя замолчала, будто в стену врезалась, отец с тревогой смотрел, как отливает кровь от ее щек. Она отставила чашку, тряхнула головой, села, словно школьница-первоклассница, положив руки на колени, посидела так, непонимающе глядя перед собой.

– Как же это? – спросила едва слышно то ли у отца, то ли у себя самой.

– Ты уверена, что правильно поняла Николая, когда он… мычал? Может, он как раз и объяснял тебе, что все уже сделал?

– Ах, папа, ну что ты такое придумываешь?! Я ему сцену закатила час назад – что ж он молчал-то? Ну, допустим, утром я его не поняла – а в обед? А вечером? Чего ж он улыбался, вместо того чтобы просто сказать?! А когда я вещи собирала, когда просила соседа, чтобы сюда подвез, – почему не остановил?! – Она схватилась ладонями за щеки. – Какой кошмар…

– Что ль капель тебе материных накапать? – с сомнением предложил Денисов.

Катерина, не слыша его, поднялась, зашагала по комнате, не отнимая ладоней от лица.

– Зачем ему понадобилось со мною ссориться? Он видел, как я из-за этого переживаю, но не успокоил, не сказал правду… Почему?

«О-хо-хонюшки, дочка, – думал Федор Кузьмич, не позволяя сердцу, скрученному жалостью в тугой жгут, окончательно сбиться с ритма, – у тебя сейчас в голове сплошное «любит – не любит», а ведь все наверняка гораздо проще. Николаю потребовалось нынче остаться одному. Может, к нему кто прийти должен, может, сам он куда-то сходить навострился. А ты мешала, вот и допустил он скандал, потому что иначе бы ты или гостя его увидала, или самого Кольку не пустила бы в ночь. Ведь ежели начать вспоминать, то наверняка обнаружится, что он тебе пару раз аккуратненько предлагал съездить домой, погостить день-другой у родителей. Ведь так, дочка? Точно предлагал. Но ты отмахнулась, отшутилась, не придала значения, вот и создал он конфликтную ситуевину. Куды ж тебе бежать после ссоры, как не в родительский дом?»

– Господи! – выдохнула Катерина, и ее ощутимо затрясло. – Да он же с Иркой хочет встретиться!

Денисов поднял с пола свою тень, погрузился в Сумрак, дотянулся до ауры дочери, «погладил» ее нежно, залатывая прорехи, вызванные стрессом, посылая успокаивающий импульс ей и ребенку. Плод был хорошо виден в Сумраке, и оказался он куда крупнее, чем предполагал маг. Стало быть, зачат был задолго до свадьбы. Неужели когда Николай восстанавливался в соседней комнате? Или еще раньше, еще до того, как из потенциального Иного Крюкова родился Темный? Скверно: односельчане складывать и вычитать умеют, а заводить ребеночка до свадьбы в здешних местах считается верхом неприличия. И пусть Катерина теперь уже вышла замуж – разговоров и пересудов не избежать. С другой стороны, это даже хорошо, что ребенок был зачат до того, как Николай стал Темным. То есть, по правде говоря, для будущего внука разницы никакой – у Иных редко рождаются дети-Иные. Но само то, что причиной близости стало не обаяние Темного, не внушение, не соблазнение девушки пусть слабеньким, но магом, а самая обычная, настоящая, человеческая любовь, не могло Денисова не радовать.

– Что ишшо за Ирка? – поинтересовался он.

– Я тебе говорила – эта, из промтоварного, бывшая Колькина неразделенная любовь!

После действий Светлого девушке стало полегче, но праведный гнев все еще полыхал в ее глазах. Федор Кузьмич понимал, что сейчас не поможет ни заботливый тон, ни уверения в том, что сказанное ею – глупость несусветная. Если она за минуту оказалась до предела измучена неожиданным подозрением – значит, это неспроста, значит, в один момент и не переубедишь. Надо принять как данность то, что ее внезапное недоверие к мужу имеет причину.

– И что энта Ирка натворила?

– Да не она! Он! Он натворил! – Катерина наконец не выдержала и разревелась.

Денисов дал ей немного поплакать, благодаря капли и нехитрое заклинание, из-за которых Людмила сейчас спала и не видела дочь в полном расстройстве чувств. Когда горькие рыдания перешли в тихие всхлипы, он шумно придвинул стул поближе и строгим отцовским тоном распорядился:

– Рассказывай!

Катя очень хотела коляску. В деревне ее наверняка сочли бы ненормальной – ну где здесь младенца катать? В доме – люлька, потом кроватка. Если нужно куда-то сходить с маленьким – его просто несли на руках или приматывали к себе большим платком. На дальних покосах или огромных колхозных полях этот платок расстилали на траве – и пусть мелюзга копошится себе, пока мамка занята! А научится ползать – так весь двор в его распоряжении, от ворот и собачьей конуры до огорода и курятника. Но Катерина, наезжая в юности в Томск, видела другое: дюжины счастливых родителей катили по аллеям городского парка разноцветные коляски, украшенные шариками или погремушками, весело агукали и умилялись, заглядывая внутрь, а оттуда им навстречу высовывались то пяточки, то животик, то смешная ладошка или плотно сжатый кулачок с ноготками настолько крошечными, что они казались нарисованными легким прикосновением тонкой кисточки. Коляски были разные – с марлевыми занавесочками от солнца и мух, с прозрачными целлофановыми чехлами от дождя, с большими дутыми или тонкими каучуковыми колесами, с боковыми окошечками и тисненым орнаментом. Катя мечтала, что однажды и они с Колей вот так пройдутся по Вьюшке: традиционная уже вечерняя прогулка, только с определенной поры не вдвоем, а втроем. Они будут важно раскланиваться с сидящими на лавках и завалинках односельчанами, со значением улыбаться всем встречным-поперечным, а те станут останавливать их и низко наклоняться, чтобы полюбоваться малышом, с комфортом путешествующим по родной деревне. И к реке его можно будет свозить, и по тропинке вдоль леса побродить, чтобы хвойный дух насквозь пропитал ребячий транспорт. В общем, Катерина коляску хотела очень-очень.

Проблема была в том, что ни во Вьюшке, ни в Светлом Клине, ни в других окрестных селах коляски не продавались. В райцентре, в детском отделе универмага, стояло всего две-три модели, но это было совсем не то – громоздкие, грубые, невообразимо унылых расцветок. Когда Катя показала продавцу фотографию в журнале – веселую, легкую, изящную конструкцию на колесах с блестящими спицами, – тот снисходительно улыбнулся:

– Это ж гэдээровская! Такие только в Москве купить можно. Ну, может, еще в Томске.

Катерина, конечно, расстроилась, но потом кто-то из односельчан ненароком подсказал ей выход. Когда она в очередной раз зашла в магазин, средних лет пара диктовала продавщице Ирине заказ – швейная машинка с ножным приводом, четыре мягких стула с высокими спинками и транзисторный приемник с хорошей антенной. Катя заинтересовалась, прислушалась.