Старуха Кристи – отдыхает! - Дарья Донцова

Я пожала плечами.

– Понятия не имею.

– Я тоже, – подхватил Гри, – и уж совсем вызывает оторопь ее поход в сарай. Какого хрена Вера поперлась туда? Хотела посмотреть свои владения?

– Может, ее в сарай принесли уже мертвой.

– Нет, – покачал головой хозяин, – ее убили на месте, ударили по затылку трубой, она осталась лежать в сараюхе. И еще: зачем ключи оставила у соседки? Почему сама не передала их Шелесту, не дождалась риелтора…

– Знаешь, это понятно, – воскликнула я, – мужик по щекам лупил, при мне, небось не захотела лишний раз с хамом встречаться! И риелтора видеть не пожелала, тяжело было, морально, вот она и убежала.

– Ну может и так, – нехотя согласился Гри, – во всяком случае, эти факты единственные, хоть как-то поддающиеся объяснению, остальное сплошные загадки.

И главная из них: где деньги? Успела Вера их отдать родителям абитуриентов? Или нет?

Глава 26

Утром я не сумела встать. Горло будто раздирали острые кошачьи когти, в носу вращался обезумевший еж, чья-то невидимая рука периодически включала вентилятор, и струя ледяного воздуха окутывала мое тело, мгновенно начинался озноб, потом холод сменялся жаром.

Я попыталась сесть, но не сумела даже оторвать голову от подушки, болели все косточки, а под веки словно насыпали песок.

– Эй, тетеха! – прогремел голос Гри. – Хорош дрыхнуть, вставай.

– Не могу, – еле-еле ворочая языком, ответила я.

– Почему?

– Извини, похоже, я вчера простудилась.

Ледяная ладонь легла мне на лоб.

– Ага, – протянул Гри, – погоди-ка.

Я продолжала молча лежать, уткнувшись в подушку, внезапно в подмышку воткнулось нечто холодное.

– Не дергайся, – велел хозяин, – это всего лишь градусник.

У меня не было сил на разговоры, поэтому я никак не отреагировала на слова Гри.

– Понятненько, – вдруг заявил детектив, – ну ладно, отдыхай пока, я побежал!

Дверь тихо скрипнула, я провалилась в сон…

Нос уловил аромат вареной курицы, глаза сами собой раскрылись и наткнулись на хозяина.

– Давай, – заорал Гри, – садись и ешь Я невольно выполнила первую часть приказа, сумела кое-как принять полувертикальное положение и с огромным удивлением увидела у старика в руках поднос.

– Вот, – заявил Гри, – начинай.

– Что?

– Ешь! Сварил цыпленка и приготовил жареной картошки, только не говори, что не любишь ее. Между нами говоря, крайне вредная еда, но, если человек болен, он имеет право на маленькие капризы, – заявил Гри.

Я во все глаза глядела на хозяина, а тот принялся заботливо хлопотать вокруг меня. Сначала умостил поднос на кровати, потом, смешно выпучив глаза, засюсюкал:

– Татусенька, открой ротик, съешь капельку бульончика за папочку В ту же секунду к моим губам приблизилась ложка, я машинально проглотила ее содержимое, суп оказался слишком соленым, да и перца в него Гри натряс от души, но меня до сих пор никто не кормил с ложечки, разве только в далеком детстве, а я, как и большинство людей, совершенно не помню сладкие годы младенчества.

– Молодец, – похвалил меня Гри, – скушаешь весь супчик, получишь пирожное, смотри я какое купил, с кремом!

– Где взял сладкое? – прошептала я.

– Если скажу, что сам испек, ты ведь не поверишь, – засмеялся хозяин, – в магазин сгонял, вообще-то, я за курицей рванул. Имей в виду, цыпа совершенно волшебное средство при любых недомоганиях. Не зря в древности еду из кур считали лекарством. Ну а потом увидел кондитерский отдел и подумал, что одна корзиночка тебе не повредит. Эй, чего ревешь?

Я попыталась справиться со слезами, но потерпела неудачу, из глаз хлынул просто поток.

– Стоп, стоп, стоп, – начал бестолково бубнить Гри, – не любишь бульон? Или пирожное не с тем кремом? Я взял со взбитыми сливками, ты же один раз сказала, что обожаешь их!

Рыдания стали еще горше, Гри сел на кровать, потом неожиданно обнял меня, я уткнулась головой в его плечо, почувствовала запах одеколона и, неожиданно успокоившись, сказала:

– Ты ходил ради меня в магазин!

– Эка невидаль! – искренне удивился собеседник. – Супермаркет за углом.

– Купил мне сладкое!

– Ясное дело, тебе, сам я подобную гадость в рот не возьму, пирожное никому не нужная еда, но больных нужно баловать. Ты чего, раньше никогда не температурила и тебе вкусного не давали?

– Я простужаюсь два раза в год, – прогундосила я, – весной и осенью, в межсезонье, даже воспаление легких было.

– Почему тогда так удивилась при виде супа? О тебе никто не заботился? Вроде ты замужем была!

Я посидела пару секунд молча, а потом, по-прежнему уткнувшись в плечо Гри, стала неожиданно вываливать свои обиды, накопившиеся за всю жизнь.

Только не надо думать, что детство мое было ужасным. Нет, я росла во вполне обеспеченной семье, имела папу, маму, бабушку, игрушки, книжки… Танечку пытались развивать и умственно, и физически, меня даже записали в секцию плавания и в литературный кружок.

Я не голодала, не знала побоев или унижений, но при этом была совершенно несчастной, никому не нужной девочкой.

И отец, и мать целые дни пропадали на работе, службу они считали главным делом своей жизни и частенько вкалывали по выходным. Я сидела с бабушкой, старушка обожала внучку, но, вследствие преклонного возраста, была крайне боязлива и не разрешала мне бегать, прыгать и общаться с другими детьми, потому что от них легко можно подцепить насморк, кашель, грипп, ветрянку, свинку… До семи лет я практически не имела дела со сверстниками. Но и в школе не приобрела друзей. Дети жестокие создания, они с радостью мучают тех, кто имеет недостатки, я же всегда была излишне полной. Правда, одноклассники никогда не травили школьницу Сергееву, они просто не замечали ее. На переменах я стояла одна, после уроков, когда весело щебечущие стайки ребят разбегались по своим делам, я опять оставалась в одиночестве. На мой день рождения собирались друзья родителей, у меня не было близких или дальних подруг, а когда я в девятом классе сломала руку и угодила в больницу, никто из ребят не пришел меня проведать. Училась я средне, была ничем не выделяющейся из массы хорошисткой. Петь, плясать, играть на рояле не умела, похвастаться супермодными обновками не могла и не обладала яркой внешностью: слишком полный подросток с волосами невразумительного цвета и самыми обычными глазами. Мальчики не обращали на меня никакого внимания, а девочки считали чем-то вроде мебели. Стоит себе в классе парта, ну и хорошо, уберут ее – плакать не станем.

Не лучше обстояло дело и в институте, одногруппники отчего-то вели себя так же, как одноклассники, меня никогда не зазывали в компании, не приглашали в кино или на пикники.

Потом мама вышла на пенсию, она обрела кучу свободного времени и начала вдруг бурно воспитывать подросшую дочь. Замечания сыпались из нее, словно горох из разорванного пакета. «Не сутулься, ты кривая», «Не ешь сладкое, ты толстая», «Не сиди букой, ты угрюмая», «Не стягивая волосы в хвост, ты уродка», «Ты никогда не выйдешь замуж», «Проживешь старой девой», «Кому такая нужна», «Попытайся улыбаться людям, авось какого-нибудь дурака подцепишь», «Вот умрут родители, и останешься одна»…

К двадцати годам я четко составила о себе мнение: толстая, мрачная, никому не нужная, нелепая ошибка природы, невесть зачем явившаяся на свет.

Ну а потом я вышла замуж за Мишу. Не знаю, испытывала ли любовь к мужу, меня затопило безмерное чувство благодарности к человеку, который обратил свое внимание на никчемную Танечку. Я очень хорошо помнила слова к тому времени уже покойной мамы:

«Если случится чудо и колченогий старик решит жениться на тебе, следует быть ему благодарной и стараться вести себя так, чтобы супруг не разочаровался и не сбежал к другой, красивой женщине. Помни – твоя стезя домашнее хозяйство, вряд ли сумеешь сделать карьеру на работе».

И я старалась! Вскакивала в пять утра и неслась на рынок, чтобы муж к завтраку получил горячие сырники, мыла без конца квартиру, стирала, гладила. Правда, еда у меня получалась не ахти какая, а пыль победить я так и не смогла. И еще одно: меня никогда не баловали. Если я заболела, то все равно приходилось жарить мужу котлеты. В выходные Миша спал до полудня, а я бегала за картошкой, тащила неподъемные сумки.

Потом супруг внезапно умер, но я не осталась одна.

Господь одарил меня подругой, наверное, решил поощрить неумеху, теперь у меня есть Этти.

Слова лились из меня потоком, вперемешку со слезами и соплями, Гри молчал. Потом он вдруг схватил меня за плечи, встряхнул и сказал:

– Тебе нравится Аристарх?

– Нет, – удивилась я столь резкой смене темы разговора.

– А почему?

– Ну.., он слишком смазливый!

Гри усмехнулся.

– Значит, не во внешности дело. Тебя просто затюкали в детстве, да и муж попался гад.

– Не смей так говорить!

– Гад, – упорно повторил Гри, – пользовался тобой, небось понял, что ты один сплошной комплекс, вот и сел верхом.