Кот, который читал справа налево (сборник) - Лилиан Браун

– Славная была вечеринка в ночь на понедельник у Дэвида. Слышно, он дает еще одну в воскресенье – в честь миссис Нойтон.

– Меня там не будет, – с сожалением отозвался Орекс. – Мама дает обед, а если меня не будет под рукой, чтобы смешать для гостей крепкие напитки, мамины друзья обнаружат, какая у нее на самом деле мерзкая стряпня! Мама рождена не для кухонного передника… Но вас порадует знакомство с Натали Нойтон. К ней всех так и тянет, как к витаминному пломбиру.

Квиллер повертел в руках розового фламинго, в котором загорелся свет.

– А очень были дружны Нойтоны и Тейты? – спросил он.

Орекса это позабавило.

– Сомневаюсь, что они вращались в одних и тех же кругах.

– Ах, – с самым невинным видом бросил Квиллер, – мне казалось, я слышал, что Гарри Нойтон был знаком с миссис Тейт.

– В самом деле? – Брови у Орекса полезли вверх. – Странная парочка! Вот если бы Джордж Тейт и Натали, так это еще куда ни шло! Мама говорит, что Джордж прежде был тем еще гулякой. – Он заметил, что Квиллер разглядывает какие-то хромированные чаши. – Это колпаки от колесных ступиц пятьдесят девятого года; теперь на них большой спрос – для салата и для аранжировки цветов.

– А долго ли миссис Тейт была прикована к инвалидному креслу?

– Мама говорит, это случилось после скандала, а он, верно, разразился семнадцать-восемнадцать лет назад. Я тогда находился в Принстоне, но помню, какая поднялась шумиха, – и у Сайни немедленно развилась болезнь.

Квиллер пригладил тревожно встопорщившиеся усы и прочистил глотку, прежде чем спросить:

– Скандал? Какой скандал?

Глаза дизайнера затанцевали.

– Ах, так вы не знали? Это было смачное дельце! Поищите его у себя в архиве. Уверен, что в «Прибое» есть подробное досье на эту тему. – Он поднял метелку из перьев и обмахнул ею поднос с крохотными предметами. – Это – игровые призы, примерно тридцатого года, – сказал он. – Истинно малы и очень пригодны для коллекционирования. Мои продвинутые клиенты покупают их, чтобы вложить деньги.

Квиллер ринулся обратно в «Дневной прибой» и попросил у библиотекаря досье на семейство Тейтов.

Та молча, со скоростью лунатика, скрылась среди серых рядов высоких, в человеческий рост, стеллажей с архивными материалами. Вернулась с пустыми руками.

– Папки здесь нет.

– Кто-нибудь просматривал эти материалы?

– Не знаю.

– Не будете ли так любезны сообщить, ведете ли вы какой-нибудь учет того, что храните, и не скажете ли, кто за это досье расписывался? – раздраженно сказал Квиллер.

Служащая не спеша удалилась и вернулась позевывая:

– Никто за него не расписывался.

– Тогда где оно? – заорал он. – У вас должно быть досье на такую известную семью, как Тейты!

Другая служащая, привстав на цыпочки, крикнула через ряды стеллажей:

– Вы говорите о Джордже Верниге Тейте? Это большое досье. Сюда приходил человек из Департамента полиции, чтобы с ним ознакомиться. Он хотел забрать его в управление, но мы сказали, что из помещения его нельзя выносить.

– Значит, он вынес его тайком, – сказал Квиллер. – Среди этих копов бывают нарушители. Где ваш босс?

– У него выходной, – ответила первая служащая.

– Ну так скажите ему, чтобы связался с департаментом полиции и получил досье обратно. Запомните?

– Что запомнить?

– Да ладно. Я уж ему лучше записку напишу.

Одиннадцать

В воскресенье после полудня Квиллер повел Элкокови Райт на стадион и выслушал ее точку зрения на бейсбол.

– Само собой, – заявила она, – основная притягательность этой игры – ее эротичность. Весь этот символизм, понимаете, и эти чувственные движения…

На ней было нечто, сшитое ею из покрывала.

– Клиент миссис Мидди заказал его на кровать королевского размера, – пояснила она, – а доставили ложе королевского размера, так что покрывало не подошло и я превратила его в костюм.

Ее модифицированное покрывало было из зеленого рубчатого вельвета с массой разбросанных там и сям плюшевых нашивок, похожих на ряды марширующих гусениц.

– Очень элегантно, – заметил Квиллер.

Коки тряхнула каскадом волос:

– Это не должно быть элегантным. Это должно быть сексуальным.

После обеда в ресторанчике (Коки съела крабовую ножку и несколько тушеных черносливин; Квиллер – полный обед из трех блюд) репортер сказал:

– Нынче вечером мы приглашены на вечеринку, и я, пожалуй, совершу кое-что необдуманное. Познакомлю вас с молодым человеком, который явно неотразим для женщин всех возрастов, размеров и конфигураций.

– Не беспокойтесь, – сказала Коки, легонько сжимая ему руку, – я предпочитаю мужчин постарше.

– Я не настолько уж постарше…

– Но вы такой зрелый. Это немаловажно для особы вроде меня.

Они доехали до «Виллы Веранда» в такси, держась за руки. У входа их с энтузиазмом встретил швейцар, которого Квиллер сегодня около полудня предусмотрительно снабдил чаевыми – по меркам «Виллы Веранда», небольшими, – но внимание служащего, одетого как прусский генерал девятнадцатого века, именно доллара и стоило.

Вошли в просторный холл – весь из беломраморных плит, зеркал и нержавеющей стали, – Коки одобрительно кивнула. Она вдруг притихла. Поднимаясь в лифте, Квиллер нежно приобнял ее.

Дверь Дэвида им открыл японец в белом, при виде Квиллера в его глазах мелькнула искра узнавания.

Никто и никогда не забывал репортерских усов. Потом перед ними возник И сам хозяин, лучась обаянием, и Коки взяла Квиллера под руку. Он почувствовал – ее пальцы сжались, когда Лайк рокочущим баском, опустив веки, отвечал на его официальное представление Коки.

В квартире было полно гостей – клиентов Дэвида, болтавших о своих психоаналитиках, и приятелей-дизайнеров, обсуждавших испанскую выставку в музее И новый ресторанчик в греческом квартале.

– На выставке представлены просто чудные vargueno[18] времен Изабеллы…

– Этот ресторанчик напомнит вам то местечко в Афинах, близ Акрополя… ну, помните…

Квиллер повел Коки в буфетную.

– Когда я с дизайнерами, – сказал он, – то чувствую, что я – в небывалой стране. Они никогда не обсуждают ничего серьезного или неприятного.

– У дизайнеров всего две заботы: непредставленные образцы и медлительные поставки, – бросила Коки. – У них нет настоящих проблем. – Она презрительно скривилась.

– Такая недоброжелательность не может быть чисто профессиональной. Подозреваю, вы были обмануты дизайнером… однажды…

– Или дважды. – Она застенчиво поправила прическу.

– Попробуйте эти крабовые тарталетки, они очень острые.

Хотя Квиллер недавно И ПЛОТНО пообедал, он с удовольствием отведал и салата из омаров, и коричневых хрустящих картофельных шариков с чесноком, присыпанных имбирем, и говядину на вертеле, и подогретых бутербродов с ветчиной на кукурузном хлебе. Он блаженствовал. Удовлетворенно взирал на Коки. Она ему нравилась – нравилось дерзкое ее личико в обрамлении непокорных волос, нравилась ее оленья грация…

Он глянул через ее плечо на дверь гостиной, и Коки внезапно напустила на себя простодушный вид. Вошла Натали Нойтон.

Экс-супруга Гарри Нойтона была повсеместно пухленькой – исключая лишь несообразно узкую талию И тонюсенькие лодыжки. Лицо у нее было прелестно, как персик, а вокруг головы вились персикового цвета волосы.

– Как вам показался Дикий Запад, Натали? – спросил один из дизайнеров.

– Я не обратила на него внимания, – ответила она слабеньким, но пронзительным голоском. – Просто сидела целые дни в одном пансионате в Рено и работала над своим ковром. Я сделала один из этих косматых датских ковров – иголками сделала. Не хочет ли кто-нибудь купить какаово-сельдерейный ковер ручной работы?

– А вы малость округлились, Натали.

– Ах, неужели?! Все, что я делала, – работала над ковром и поедала арахисовое масло. Обожаю хрустящие тостики на арахисовом масле.

На Натали было платье под цвет волос – кокон из свободно ниспадающей шерсти с золотистыми проблесками. Плечи ее окутывала того же тона накидка с длинной волнистой бахромой.

Коки, учинившая Натали пристальный осмотр, шепнула Квиллеру:

– Эту ткань она, верно, выткала сама в промежутке между сандвичами с арахисовым маслом. Ткань была бы куда элегантнее без этих металлических нитей.

– А как архитектор назвал бы этот цвет? – спросил он.

– Я назвала бы его желто-розовым слабой насыщенности и умеренной блескучести.

– А дизайнер назвал бы его морковно-сливочным, – отозвался он, – или цветом сладкого картофельного суфле.

После того как Натали наприветствовали, натерзали, натискали и напоздравляли все, кто ее знал, Дэвид Лайк представил ее Квиллеру и Коки.