Мехлис. Тень вождя - Юрий Рубцов

Военные советы и политорганы фронтов, согласно другой директиве начальника ГлавПУ от 19 августа 1941 года, должны были немедленно укомплектовать отделы по политической работе среди населения и войск Красной Армии, действовавших на оккупированной территории. Им вменялось в обязанность установить и поддерживать надежную связь с партийными и советскими органами в тылу врага, посылать туда своих представителей с руководящими функциями, издавать и распространять газеты и специальную литературу.

Наш герой занимался не только политическими аспектами партизанского и диверсионного движения в тылу противника. Так, в ноябре 1941 года он обобщал опыт организации на Северо-Западном фронте групп охотников, или истребительных отрядов. В условиях лесисто-болотистой местности они, составленные из физически хорошо подготовленных бойцов и имевшие на вооружении легкое стрелковое оружие, гранаты и мины, умело проникали в тыл врага и успешно действовали на его коммуникациях. Заместителя наркома обороны, начальника ГлавПУ интересовало, кто занимается отбором людей в эти отряды, как проходит их подготовка, чем они вооружены и т. п.

В дальнейшем высокая загруженность многочисленными делами в ГлавПУ и Наркомате обороны, частые командировки вывели Льва Захаровича из числа руководителей партизанского движения. По документам такая роль уже с конца 1941 года не прослеживается. Похожая ситуация отмечается и с исполнением обязанностей наркома госконтроля СССР.

Поднимая массы на борьбу с врагом, Мехлис и возглавляемые им органы, однако, весьма опасались проявления действительной инициативы снизу, на какие бы благие цели она ни направлялась. Это был закон существования тоталитарного государства: все должно находиться под контролем, а любая инициатива снизу — становиться результатом тщательной проработки наверху.

Начальнику ГлавПУ стало известно об одном почине на Южном фронте. Он тут же разражается телеграммой в адрес начальника ПУ фронта: «Без санкции Москвы начали сбор средств на постройку колонны танковой имени ленинско-сталинского комсомола. Эту затею сбора в рядах армии средств на постройку танков мы не поддерживаем. Энергию надо направлять на улучшение воспитания бойцов, на усиление разгрома врага, не разбрасываясь на всякого рода незаконные сборы средств. Прекратить сборы».

По аналогичному случаю потребовали ответ от начальника политотдела 4-й армии бригадного комиссара Е. Е. Кощеева. Он, казалось бы, не содержал никакого криминала: «Сбор средств на танковую колонну им. Сталина и эскадрилью им. Гастелло был начат по инициативе частей армии». Тем не менее по указанию из Москвы сбор был прекращен.

Мы погрешили бы против истины, если бы не заметили, что в иных случаях Льву Захаровичу были присущи и здравый смысл, и логика, и справедливость в оценке тех, кто работал на победу. Что ж, это лишь доказывает его неординарность.

Ему на рассмотрение попала жалоба секретаря горкома ВКП(б) г. Осташкова на самочинные действия генерал-майора A.A. Забалуева, командира 252-й стрелковой дивизии Западного фронта. В районе ст. Торопа противник нащупал разрыв в нашей обороне. Остановить его могла лишь 252-я сд, однако для этого ее требовалось быстро перебросить из второго эшелона. Дело решали несколько часов. Забалуев взял ответственность на себя и использовал подвижной состав, не дожидаясь разрешения органов военных сообщений. При этом угрожал секретарю райкома, попытавшемуся ему помешать, расстрелом.

Расследование жалобы Мехлис поручил одному из своих подчиненных, который доложил: факты, что называется, имели место. Но оперативные действия комдива позволили дивизии своевременно переправиться через Западную Двину и остановить наступление на Торопу. Резонно полагая, что победителей не судят, начальник ГлавПУ направил доклад подчиненного секретарю ЦК Андрееву. А к нему приложил следующую записку: «Посылаю результаты расследования о действиях генерал-майора Забалуева. Полагаю, что наказывать его не следует. Как смотрите?»

С неотвратимостью секиры

Такие случаи все же были скорее исключением. Правилом же выступала категоричность, безапелляционность в оценках попавших под горячую руку Мехлиса людей.

Это в полной мере ощутил на себе его заместитель армейский комиссар 2-го ранга В. Н. Борисов. Менее чем через три недели после начала войны начальник ГУПП доложил Сталину и Молотову: «11 июля с.г. я совместно с тов. Листковым (дивизионный комиссар, военком Главного управления кадров РККА. — Ю. Р.) беседовал с Борисовым В. Н. в связи с поступившими материалами о его прошлом.

В ответ на прямо поставленные вопросы Борисов признал, что он:

1. Скрывал добровольное вступление в белую армию и службу в 111-м белом Бузулукском стрелковом полку в течение года.

2. Скрывал свой арест ВЧК в 1919–1920 гг.

3. Скрывал, что его отец был священником (везде писал учитель).

4. Скрывал, что учился в реальном училище, ибо часть реалистов Бузулука ушла к белым…

До начала военных действий Борисов… был командирован Запорожцем в Прибалтику. Военные действия захватили его на месте. С наступлением трудностей Борисов растерялся и самостоятельно приехал в Москву. Рассказывал о положении на Северо-Западном фронте в таких, по сути, пораженческих тонах, что я вынужден был крепко призвать его к порядку.

На основании всего этого мной дано указание Борисова арестовать. Арест произведен. Предварительно по этому вопросу я позвонил тов. Молотову».[119]

Участь заместителя Мехлиса была решена. Вменив ему сокрытие своего прошлого и тем самым обман партии и советского правительства, Военная коллегия Верховного суда приговорила его к заключению в ИТЛ сроком на пять лет с лишением воинского звания. И этот случай, смеем уверить читателя, не был единственным.

Крайнюю подозрительность армейского комиссара 1-го ранга сильно подпитывала обстановка лета — осени 1941 года: отступление, а подчас и бегство наших частей, массовое дезертирство. И даже — факты братания с врагом. То, что Мехлис прочитал в одном из донесений, поступивших в конце сентября из политуправления Ленинградского фронта, заставило его задохнуться от гнева. В районе Слуцко-Колпинского УРа во 2-й роте 289-го артпульбатальона в течение трех дней происходили братания с немцами, 10 красноармейцев и вовсе перешли на сторону врага. При этом — Мехлис отметил особо (на документе сохранились подчеркивания) — ни командир, ни комиссар не вмешивались в события. Что называется, докатились…

Неожиданно большим оказалось и число бежавших с фронта и отставших от своих частей. Только с начала войны и по 10 октября 1941 года оперативными заслонами особых отделов и заградительными отрядами войск НКВД было задержано 657,4 тысячи военнослужащих, 10 201 из них расстреляли.[120] К этому добавлялись: беспрецедентно широкое пленение советских военнослужащих, пропажа без вести и рядовых солдат, и маститых генералов, многих из которых Мехлис знал лично.

Уже в первые недели войны, находясь в штабе Западного фронта в Смоленске, он вынужден был подключиться к поискам Маршала Советского Союза Г. И. Кулика, который 22 июня был послан в помощь командованию фронтом и следы которого вскоре затерялись. 9 июля начальник ГУПП получил свежую информацию о маршале, которую тут же направил Сталину. Вышедший накануне из окружения лейтенант Соловьев из 88-го пограничного отряда НКВД доложил, что Кулик вместе с группой командиров 10-й армии перешел на нелегальное положение и движется по немецким тылам в направлении на Осиповичи и Бобруйск. Последний раз Соловьев виделся с ним 30 июня, когда Кулик приказал лейтенанту вывести к своим группу пограничников и сообщить советскому командованию о его решении пробиваться к линии фронта.

«Изложенное сообщаю для принятия надлежащих мер…» — осторожно пояснял Мехлис. Предположить вслух, что в плен может попасть маршал, — на это не решался даже он. В конце концов, Кулику удалось перейти линию фронта и невредимым вернуться к своим. Об этом, правда, не забыли, и «лыко» в строку обвинительного приговора в 1950 году, за которым последовал расстрел Кулика, вставили.[121]

Архивные документы свидетельствуют, что Мехлис держал под контролем также розыск попавшего в окружение старшего сына Сталина командира батареи 14-го гаубично-артиллерийского полка 14-й танковой дивизии Я. И. Джугашвили, закончившийся, правда, неудачей.

Лев Захарович всецело поддержал и активно пропагандировал ставший ныне широко известным приказ Ставки ВГК № 270 от 16 августа 1941 года «О случаях трусости и сдаче в плен и мерах по пресечению таких действий». Обоснованно осуждая проявления трусости, растерянности, паники, добровольную сдачу в плен, приказ одновременно приводил непроверенные и оказавшиеся ошибочными факты относительно поведения в бою ряда военачальников. Мехлис это прекрасно знал и тем не менее соглашался с несправедливостью. Ему на стол, как заместителю наркома и начальнику ГлавПУ, чуть ли не ежедневно ложились копии смертных приговоров. 26 июля выездной сессией Военной коллегии к расстрелу был приговорен командир 118-й стрелковой дивизии генерал-майор Н. М. Гловацкий, а командир 41-го стрелкового корпуса генерал-майор И. С. Кособуцкий и его заместитель по политчасти полковой комиссар С. И. Карачинов были осуждены к лишению свободы в ИТЛ соответственно на 10 и 7 лет. 28 июля приговорен к расстрелу командир 9-й авиационной дивизии Герой Советского Союза генерал-майор авиации С. А. Черных. 13 августа такой же приговор был вынесен командиру 14-го мехкорпуса Западного фронта генерал-майору С. И. Оборину. 17 сентября предел земному существованию Военная коллегия решила положить сразу троим — командиру 42-й стрелковой дивизии Западного фронта И. С. Лазаренко, начальнику артиллерии того же фронта генерал-лейтенанту артиллерии Н. А. Кличу и преподавателю Военной академии им. М. В. Фрунзе генерал-майору С. М. Мищенко.